Квертиномика, или системная ошибка

Ловушка «колеи»

Александр Аузан о том, что держит Россию в плену старых ценностей и не дает ей возможностей для прорыва

Источник: http://www.colta.ru/articles/society/8428

После большевистского переворота русский философ Николай Бердяев писал, что русская история имеет странное свойство повторяться и при всем многообразии вариантов переворот в России все равно приводит к реконструкции самодержавия. Почти век спустя экономисты заговорили о том, что ценностные и культурные установки способны блокировать любые политические и экономические решения в развитии страны. В рамках Летней дискуссионной школы GAIDPARK, организованной в этом году Фондом Егора Гайдара совместно с проектом InLiberty, декан экономического факультета МГУ Александр Аузан прочитал студентам лекцию о том, что в действительности определяют культурные установки, откуда берется эффект колеи и когда нам ожидать новых возможностей для модернизации. COLTA.RU публикует текст лекции.

Есть вещи, про которые люди думают днями, неделями, годами, а есть вещи, над которыми приходится думать десятилетиями, и все равно не очень получается найти решение. Две вещи, над которыми я думаю лет примерно двадцать: эффект колеи и общественный договор. Поэтому, когда меня в этом году удостоили Международной Леонтьевской медали — а получили Энрики Кардозу за вклад в реформы в Бразилии и я за вклад в реформы не в Бразилии, — темой своего лауреатского доклада я сделал именно эти две проблемы. Надо же сказать, что на самом деле является великим препятствием на пути тех реформ, которые хотелось бы осуществить.

Почему я хочу об этом рассказать сейчас вам? Потому что я, конечно, лет 20—30 — а может быть, 40, потому что идет демографический сдвиг, — еще над этим вопросом подумаю, но есть такие длинные исторические процессы, над которыми думать приходится дольше одной человеческой жизни. Поэтому я бы хотел кого-нибудь из вас увлечь, чтобы вы потом подумали еще, и поколения через три мы, может быть, найдем решение этих проблем. Как, помните, у Стругацких в «Понедельник начинается в субботу» Кристобаль Хунта и Привалов пытаются решить задачку, к ним подходят и говорят: «Как? Доказано ведь, что эта задача не имеет решения». А они отвечают: «Какой смысл решать задачи, которые имеют решение? Вы попробуйте решить задачу, которая не имеет решения». Ровно такой задачей я бы и предложил заняться. И начнем с того, как я эту задачу увидел до знакомства с теорией, эту проблему объяснившей.

Царь и держава

Для меня все началось в конце 80-х — начале 90-х годов, когда горбачевская перестройка открыла доступ к замечательной философской литературе Серебряного века. Здесь можно назвать Георгия Плеханова, крупнейшего марксистского философа, Георгия Федотова, крупнейшего православного философа, и Николая Бердяева, который был марксистом, а потом одну из своих работ посвятил Карлу Марксу — в прошлом учителю, а ныне классовому врагу. Именно эти люди очень разных взглядов нащупали, с моей точки зрения, очень важную проблему. Один из них сказал необычайно образно: «С февраля по октябрь 1917 года перед восхищенным русским взглядом прошли парадом все возможные партии и идеи. И что же выбрал русский человек? То, что имел: царя и державу».

Эти люди заметили, что русская история повторяется. И когда в Смутное время погибает русская государственность, то оказывается, что восстановление этой государственности — заметим, первым и вторым ополчением, самоорганизованным населением — ведет к тому, что восстанавливаются крепостное право и самодержавие. Эти крепостное право и самодержавие, как призраки, преследуют русскую историю в течение многих веков. И реформаторы — такие, как Петр I или как большевики, — тоже восстанавливают самодержавие, усиливают крепостное право и используют его или, скажем, закрепление крестьян в колхозах как рычаг в своих преобразованиях.

Конечно, это предвидение, которое пытались объяснить двумя способами. Георгий Плеханов говорил о том, что дело в общественном строе, что крепостничество — это не то же самое, что феодальная зависимость, а самодержавие — не то же самое, что абсолютизм. Георгий Федотов считал, что в этой закольцованности русскую историю удерживают социокультурные качества человека — как он говорил, в большевиках 20—30-х годов можно увидеть московитский тип XVI века, восстановление тех же поведенческих установок. Но все это были только догадки. А можно ли здесь что-нибудь доказать?

Две траектории развития

Для этого давайте посмотрим на мировое развитие глазами статистики. Три точки — 1800 год, 1913-й и 2011-й. Валовой продукт на душу населения и ожидаемая продолжительность жизни. Первый радостный вывод при взгляде на статистику за два века — прогресс существует, и ожидаемая продолжительность жизни все-таки выросла практически в три раза. Но дальше начинаются очень странные выводы про мировое развитие. Например, в 1800 году разрыв между лидерами и аутсайдерами был в четыре раза, а в 2011-м — уже в сто раз. Лидеры куда-то убегают, аутсайдеры почему-то продолжают отставать. Причем, если мы посмотрим, может быть, это разные лидеры и аутсайдеры? Нет. Лидеры примерно одни и те же — это Западная Европа, Америка и чуть-чуть Восточной Азии. И постоянно отстающий синий африканский хвост. Что же такое?

Фактически статистика показывает, что существует проблема, которую доказал гениальный англо-американский ученый Ангус Мэдисон. В 1991 году он опубликовал свою главную работу. Почему-то никто за 200 лет существования статистики не догадался сделать простую операцию — все данные выписать на одну страницу. А как только он это сделал — так называемые таблицы Мэдисона, — экономисты ахнули. Потому что оказалось, что как существуют первая и вторая космические скорости, так существуют две траектории движения стран. На одной траектории находится примерно 25 стран, а на другой — остальные 175. Причем первые могут развиваться небыстро, как Германия — три-четыре процента в год, а многолетняя скорость огромная, — тогда как вторые могут прыгать и потом падать, как будто ударяясь о потолок. Значит, существуют какие-то силы гравитации, которые довольно трудно преодолеть.

Только 25 стран из 200 находятся на второй космической скорости, остальные — на первой, в том числе наша. Мы прыгаем, ударяемся головой о потолок и потом падаем.

Известны пять случаев преодоления этой силы гравитации за ХХ век: Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Гонконг. Они перешли из второй траектории в первую. Больше случаев нет. Есть только стартующие модернизации, про которые сейчас нельзя сказать ничего определенного: ведь нужно не только выйти на эту траекторию, но еще и удержаться на ней, потому что скачки не позволяют нам определить, как это происходит. Может, прыгнул, а потом не удержался. Поэтому станет ли Малайзия, например, шестой страной, которая преодолела эту гравитацию и ушла на вторую космическую скорость, — это скорее всего не я вам, а вы кому-нибудь лет через 40—50 расскажете. Надо подождать. Две страны с надеждой — это Таиланд и Малайзия. Но похоже, что Таиланд не справляется. Может быть, будет Малайзия.

Значит, первая догадка русских философов Серебряного века состояла в том, что есть некая закольцованность, притяжение, которое все время тянет историю к одним и тем же основаниям. То ли институты, то ли культура. Второе уже не предположение, а факт: да, силы притяжения действуют, траектории две — первая и вторая космические скорости. Трем четвертям стран не хватает сил для того, чтобы уйти в высокий устойчивый рост, в хорошее институциональное устройство. Даже не трем четвертям — куда там, семи восьмым. И только 25 стран из 200 находятся на второй космической скорости, остальные — на первой, в том числе наша с вами страна. Конечно, это про нас история, про то, как мы прыгаем, почему-то ударяемся головой о потолок и потом падаем. Вот мы уже во главе мирового развития в конце 50-х — начале 60-х годов ХХ века. Космос наш! Мы первые в космосе! Но в конце ХХ века мы опять, мягко говоря, не первые. Почему?

Квертиномика, или системная ошибка

Давайте перейдем к гипотезам. Гипотеза номер один возникла из представления о том, как это происходит в развитии техники. Есть такое явление, которое именуется «квертиномика», или феномен «кверти». Если вы откроете клавиатуру вашего компьютера — латинскую раскладку, то в левом верхнем углу прочтете слово qwerty. Почему «кверти»? Когда в 60-е годы стали исследовать еще не компьютеры, конечно, но пишущие машинки, оказалось, что такое расположение букв неудобно. Но объяснение очень простое. В конце XIX века в Лондоне существовала фирма, которая производила пишущие машинки. И вот уже фирмы нет, пишущие машинки не производятся, а буквы почему-то поменять нельзя. Всё, они в ваших компьютерах, они во всех клавиатурах. И если бы только буквы. Мы же понимаем, что пусть российская железнодорожная колея, которая на 14,5 см шире, чем в остальном мире, правильная и оптимальная, но значит ли это, что весь мир поменяет железнодорожную колею? Нет, не значит. Оказывается, если мы пытаемся понять, откуда возникают силы притяжения, то в технике они возникают из ошибки, которая потом, однажды принятая, становится стандартом. Но ведь вероятность ошибиться высока, правда? Мы же не знаем, какое решение окажется правильным через 20 или через 50 лет. Ошибки бывали, бывают и будут случаться. Если вы ошибочное решение ввели в стандарт, оно будет сохраняться в мире веками. Это феномен «кверти».

А теперь вернемся к истории. Дуглас Норт, автор первой гипотезы, объясняющей, откуда возник этот феномен, который по-русски я называю эффектом колеи, а по-английски это называется path-dependenceproblem, исследовал интересный пример. В XVI веке Англия и Испания находились примерно на одинаковом уровне развития: по численности населения, по проблемам политическим — борьба королей и парламента, экономическим — преобразование хозяйства, возникновение вотчинных мануфактур, возникновение внешних империй. Через три века эти страны уже резко различны: Англия безо всяких оговорок — первая страна мира, центр империи, над которой никогда не заходит солнце; Испания — одна из самых отсталых стран Европы, при том что Испания получила больше денег из колоний, чем Англия. В чем причина?

Институциональная ошибка, неверный выбор правил, а потом уже действуют правила неформальных институтов — культуры.

Норт довольно быстро находит причину в случайном институте: в том, что налоги в Испании попали в руки короля, а в Англии — в руки парламента. В итоге британский инвестор был заинтересован в том, чтобы инвестировать, а испанский гранд разумно все тратил. Испанцы вели себя правильно, и англичане вели себя правильно, а результат через три века оказался очень разным. Случайное решение, и Испания давно его исправила, но в итоге до сих пор не может дотянуться до состояния стран, которые движутся на второй космической скорости.

Еще интереснее все стало, когда Норт начал сравнивать уже не Испанию и Англию, а их детей, то есть североамериканские и южноамериканские республики. При этом институты в южноамериканских республиках были не хуже, чем в североамериканских. Если брать конституцию, то даже лучше. Тут не было уже институциональной ошибки. Так в чем же дело? Культура. Неформальные институты, унаследованные от Испании, имели тормозящий эффект. Тут не только католицизм — тут и отношение церкви к государству, и представление о том, что хорошо, а что плохо, и отношение к развитию. Получается, гипотеза состоит вот в чем: институты, как и стандарты, могут возникать случайно и могут быть ошибочными, но они определяют, на какую дорогу вы попали, а культура удерживает в этой колее.

В своей знаменитой книге «WhyNationsFail» — по-русски называется «Почему одни нации богатеют, а другие беднеют» — Аджемоглу и Робинсон приводят более свежий пример: две Кореи. В ходе страшной гражданской войны 1949—1953 годов, когда погибло почти 5 млн человек, они избрали разные исходные институты. Сейчас по темным и светлым пятнам на космической съемке видно, как процветает Юг и как Северу средств хватает, видимо, только на создание вооружения. Похоже, что были институциональные различия, а теперь уже наступили и культурные. Если мы будем говорить про Западную и Восточную Германию, которые 40 лет жили с разными институтами, то они уже 25 живут с одинаковыми, в восточные земли инвестированы большие деньги, а социология показывает, что молодое поколение там — не прежнее, а именно молодое — исповедует другие ценности и поведенческие установки, нежели их собратья в западных землях. Культура — очень устойчивая штука. Институциональная ошибка, неверный выбор правил, а потом уже действуют правила неформальных институтов — культуры.