Пиши Дома Нужные Работы

Обратная связь

НАШИ ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ

Точно в девять часов на следующий день я стучался в двери сэра Уоми.

Каково же было мо„ изумление, когда, вместо работы, я наш„л сэра Уоми в дорожном костюме и в прихожей увидел увязанный чемодан.

В комнате был капитан, передававший сэру Уоми билеты на пароход. Он, очевидно, приш„л незадолго до меня. Лицо его было очень бледно, как будто он всю ночь не спал. А я, по обыкновению, вечером провалившийся в глубокий сон, ничего не знал о том, как мои друзья провели ночь.

Заметив мой расстроенный вид, сэр Уоми погладил меня по голове и ласково сказал:

- Как много разлук пришлось тебе пережить. Девушка, за последнее время. И все ты пережил и переживаешь тяжело. С одной стороны, - это показывает твою любовь и благодарность людям. С другой, - говорит об отсутствии ясного знания, что такое земная жизнь человека и как он должен ценить свой каждый день, не растрачивая его на сл„зы и уныние.

Скоро, всего через несколько дней, ты уедешь с И. в Индию. И новые страны, через которые ты будешь проезжать, кое-где останавливаясь, и новые люди, их неведомые тебе обычаи и нравы - вс„ поможет расшириться твоему сознанию, толкн„т твою мысль к новому пониманию вещей.

Пройд„т несколько лет, мы с тобой увидимся; и годы эти - твои счастливейшие годы - мелькнут, как сон. Многое из того, что ты увидел и услышал за это короткое время, лежит сейчас в тво„м подсознании, как на складе. Но ты не только пойм„шь вс„, что там копишь, но и перенес„шь большую часть в сво„ творчество.

На прощанье, мой дорогой секретарь, возьми от меня вот эту цепочку, надень на не„ очищенный силой любви камень Браццано; и носи на груди, как знак вечной памяти о милосердии, обет которого ты сам добровольно принял.



Где только возможно, - будь всегда милосерден и не суди никого. Любовь знает помощь; но она не знает наказаний и осуждения. Человек сам созда„т свою жизнь; а любовь, даже когда кажется, что она подвергает человека наказанию, - только вед„т его к высшей форме жизни.

Завет мой тебе: никогда, нигде и ни с чем не медли. От кого бы из нас ты ни получил весть - выполни тотчас же приказ, который она нес„т; не вдавайся в рассуждения и не жди, пока у тебя где-то внутри что-то созреет. Эти промедления - только доказательство неполной верности; и ты видел, к чему привели они Анну, как разъели сомнения мост, ею же самой выстроенный, к уже сиявшему ей новому пути освобождения.

Этот камень, принесший людям столько горя и сл„з, очищен такой же силой любви и сострадания, какая бросила тебя в объятия гада и заставила задрожать слезу в его глазах, не знавших никогда пощады. Твой поцелуи прин„с ему привет закона вечности: закона пощады.

На этой цепочке, кажущейся тебе столь великолепной, сложены слова на языке, которого ты ещ„ не знаешь. Они значат: "любя побеждай". Я вижу, - засмеялся сэр Уоми, - ты уже решил изучить этот язык.

- Ах, сэр Уоми, несмотря на кашу в моей голове и огорчения, одним из которых является разлука с вами, я ясно сознаю, как я невежествен. Я уже дал себе однажды слово изучить восточные языки, когда ничего не понимал в речах Али и Флорентийца. Теперь этому моему слову пришло новое подкрепление.

И я подставил шею сэру Уоми, надевшему мне собственной рукой камень с цепочкой.

- Этот камень был украден у Флорентийца. На вершине треугольника были ещ„ крест и звезда из изумрудов. Когда ты приобрет„шь полное самообладание и такт, ты, по всей вероятности, получишь их из рук самого Флорентийца. Теперь же он просил меня надеть камень милосердия тебе на шею. А моя цепь пусть свяжет тебя со мной.

В любую минуту, когда тебе будет казаться, что трудно воспитать себя, что недосягаемо полное бесстрашие, - коснись этой цепочки и подумай о моей любви и верности тебе. И сразу увидишь, как, единясь в красоте и любви, легко побеждать там, где вс„ казалось непобедимым.

Он обнял меня, я же едва сдерживал сл„зы и был полон такой тишины, мира и блаженства, какие испытывал минутами только подле Флорентийца.

В комнату вошли И. и Ананда. Лица их были совершенно спокойны, глаза-зв„зды Ананды сияли, как и подобает зв„здам; и оба они, казалось, совсем не были расстроены предстоящей разлукой с сэром Уоми.

Этого я никак не мог взять в толк. Поглядев на капитана, я увидел на его лице отражение своей собственной скорби. Как ни ценил я своих высоких друзей, но с капитаном чувствовал себя как-то в большем ладу, чем с ними.

Мне казалось, что непереступаемая грань лежит между мною и ими; точно стена иногда отделяла меня от них, а между тем никто из них преград мне не ставил ни в ч„м.

Ананда взглянул на меня - опять точно череп мой приподнял - и смеясь сказал: - Стена стене рознь.

Я покраснел до корней волос, И. и сэр Уоми улыбнулись, а капитан с удивлением смотрел на меня, не понимая ни моего смущения, ни реплики Ананды, ни улыбок остальных.

Глубоко растроганный напутствием сэра Уоми, я не сумел выразить ничем своей благодарности вовне. Я приник устами к его маленькой, очаровательно красивой руке, мысленно моля его помочь мне сохранить навек верность всему, что он сказал мне сейчас.

Вош„л слуга сэра Уоми и доложил, что князь прислал спросить, может ли он видеть его. Сэр Уоми отпустил нас всех до двенадцати часов, прося зайти к нему ещ„ раз проститься, так как в час его пароход отходит. Он приказал слуге просить князя, с которым мы столкнулись в дверях.

Мне было тяжело, и я инстинктивно жался к капитану, сердце которого страдало так же, как мо„. Среди всех разнородных чувств, которые меня тогда раздирали, я не мог удержаться, чтобы не осудить равнодушие моих друзей при разлуке с сэром Уоми.

Как мало я тогда разбирался в душах людей! Только много позже я понял, какую трагедию победило сердце Ананды в это свидание с сэром Уоми, И какой верной помощью, забывая о себе, были и он, и И. моему брату во вс„ время моей болезни в Константинополе и до самого последнего вечера, когда столкновение с Браццано дошло до финала у Строгановых.

И. не говорил мне, что погоня за нами вс„ продолжалась и концы е„ были в руках Браццано и его шайки. Как потом я узнал, ночь перед отъездом сэра Уоми все мои друзья провели без сна. Они отдали е„ капитану, наставляя его к будущей жизни, а также объясняя ему, где и как он должен оставить Браццано.

И. не сказал мне ни слова, а самому мне было невдом„к, как тревожила его дальнейшая жизнь Жанны и Анны и всей семьи Строгановых, поскольку своим участием во вс„м этом деле он брал на свои плечи ответ за них.

- Ничего, Левушка, не смущайся. Ты уже не раз видел, как то, что кажется, вовсе не соответствует тому, что есть на самом деле, - сказал мне И.

Я посмотрел ему в глаза, - и точно пелена упала с глаз моих. - О Лоллион, как мог я только что почувствовать какое-то отчуждение? И я мог подумать, что ваше сердце было равнодушно?

- Не равнодушием или горечью и унынием движется жизнь, а радостью, Левушка. Той высшей радостью, где нет уже личного восприятия текущей минуты; а есть только сила сердца - любовь, - где ни время, ни пространство не играют роли. Любовь не судит; она радуется, помогая. Если бы я не мог забыть о себе, а стонал и горевал бы о том, что разлука с сэром Уоми лишает меня общества любимого друга и его мудрости, - я бы не имел времени думать о тебе, тво„м брате, Жанне, княгине и ещ„ тысяче людей, о которых ты и не подозреваешь в эту минуту.

Живой пример великого друга сэра Уоми, который ни разу за вс„ время моего знакомства с ним не сосредоточил своей мысли на себе; который сам делал вс„, о ч„м говорил другим, вводил меня в тот высокий круг активной любви, где равнодушие, уныние и страх не существуют как понятия.

Капитан с Анандой повернули в сад, мы же с И. пошли к себе. Я рассказал ему вс„, о ч„м говорил мне сэр Уоми, и показал подаренную им цепочку, которую он сам, продев в не„ камень, надел мне на шею.

- Вот тебе, Левушка, наглядный пример того, какая разница между тем, что только кажется людям справедливостью, и тем, что на самом деле происходит по истинным законам целесообразности. Чтобы получить такую цепочку, тысячи людей затрачивают годы жизни. Иногда они всю жизнь добиваются победы над какими-то своими качествами, мешающими им двигаться дальше: трудятся, ищут, падают, борются, - наконец этого достигают, как кажется им и окружающим. А на самом деле, перед лицом истинных законов жизни, - стоят на месте.

Ты, мальчик, ничем - по законам внешней справедливости - не заслужил того счастья, которое ль„тся на тебя как из рога изобилия. Ты и сам не раз за это время, окруженный высшим счастьем, считал себя одиноким и несчастным, - ласково говорил И.

К нам вош„л капитан, но заметив, что у нас ид„т серь„зный разговор, хотел уйти к себе.

- Вы не только не помешаете, дорогой капитан, но я буду рад, если вы побудете с Левушкой до прихода парохода. Ни вам, ни ему не следует провожать сэра Уоми, так как он ещ„ многих должен принять; а для Хавы, которая задержится здесь ещ„ несколько дней и, быть может, отправится домой на вашем пароходе, у него останется только несколько минут пути от дома до набережной. Я не сомневаюсь, что обоим вам это тяжело; но ведь вы оба достаточно осчастливлены. Берегите сво„ счастье и уступите немного другим.

И. вышел, и мы остались вдво„м с капитаном. Обоим нам было одинаково тяжело, что мы не проводим сэра Уоми и не будем видеть его милого лица до последнего мгновения. Капитан курил папиросу за папиросой, иногда ходил по комнате и ерошил свои и без того торчавшие „жиком волосы.

Мы внутренне приводили себя в порядок, как бы совершая свой духовный туалет перед последним свиданием с сэром Уоми в двенадцать часов, как им было назначено. Наконец, я решился прервать молчание и сказал: - Капитан, дорогой друг, не сердитесь, что я нарушаю молчание, хотя и вижу, что вам совсем не хочется говорить. Но мне надо поделиться с вами, какими мыслями я сейчас жил и как наш„л в них успокоение.

Каждый из нас получил от сэра Уоми так много. Лично мне одно его присутствие давало даже физическое ощущение блаженства. Не говоря уже о совершенно особенном состоянии внутреннего мира, когда вс„ кажется понятным, ничего не нужно, кроме как следовать за ним. Я понял сейчас, что это станет возможным только тогда, когда я самостоятельно решу свои жизненные вопросы.

Когда научусь тв„рдо стоять на собственных ногах, не ища помощи со всех сторон, как это делаю сейчас.

Должно пройти какое-то время, и я определю для себя свой путь в творчестве, найду силы крепко держать себя в руках, - вот тогда я могу пригодиться сэру Уоми, как ему нужны сейчас И. и Ананда.

Я рад, что первое л„гкое испытание меня больше не расстраивает. Сколько времени пройд„т до нового свидания с сэром Уоми, не знаю, но я думаю только об одном: достойно прожить каждую минуту разлуки, не потеряв ни мгновения попусту.

- Ты совершенно прав, друг; надо быть достойным всего того, что мы получили от сэра Уоми, Ананды и И. Но ты теряешь только одного из них, а я теряю не только всех троих, но и тебя. С кем могу я теперь, когда я понял глубочайший смысл жизни, поделиться своими новыми мыслями? Я и прежде-то был замкнут и носил прозвище: "ящик с тайнами". Кому же теперь я могу высказывать свои мысли, как буду искать тот путь единения, о котором говорят мои новые друзья?

- Я, конечно, ничего ещ„ не знаю и мало чего понимаю, капитан. Но я видел, как стал вам понятен язык музыки. У вас появилась теперь новая платформа для понимания Лизы и е„ матери. И вы сами как-то говорили, что много думаете о Лизе и написали ей письмо.

Это раз. Второе - разве между вами, мною и ещ„ сотней простых людей и нашими высокими друзьями лежит пропасть? Хоть раз вы видели, чтобы они показали людям сво„ превосходство? Чтобы они презирали когото? Или обошли своей помощью, если могли помочь? Хоть раз вы их видели тяготящимися той или иной встречей? Так и мы; сколько можем, должны стараться следовать их примеру.

Третье - если я теряю сэра Уоми и Ананду, сохраняя близость И., то из опыта потерь, разлук, разочарований и горя последних месяцев я понял только одно: люби до конца, будь верен до конца, не бойся до конца, - и жизнь пошлет вознаграждение, какого не ждешь и откуда не ждешь.

- Мальчишка мой, милый философ! Пока я ещ„ ни разу не любил до конца, не был верным до конца и не был храбрым до конца; а утешение от твоей кудрявой рожицы уже получил, - весело расхохотался капитан.

Ну, вот что. Скоро одиннадцать. Поедем-ка в садоводство и привез„м цветов, Левушка.

- Ох, капитан, у сэра Уоми в его собственном саду такие цветы, что лучше уж нам не срамиться.

Капитан напялил мне на голову шляпу, мальчишески засмеялся и потащил на улицу.

Очень быстро мы нашли коляску и покатили к его другу - садоводу.

Подгоняемый обещанным вознаграждением, кучер забыл о своей константинопольской лени, и вскоре мы предстали перед садоводом.

Капитан оставил меня у деревца с персиками, которые хозяин любезно предложил мне есть сколько хочется, и они ушли в оранжерею.

Не успел я ещ„ насладиться как следует персиками, как он появился, неся цветы в восковой бумаге. Хозяин уложил их в корзиночку с влажной травой, обвязал и подал мне. Она была довольно тяж„лая.

Когда мы ехали обратно, я спросил моего спутника, почему он не показал мне цветы, точно это была заколдованная красавица.

- Цветы эти и есть красавицы. Они очень нежны и так чудесны, что ты немедленно превратился бы в "Л„вушку-лови ворон", если бы я тебе их показал.

А у нас времени в обрез.

- Ну, хоть скажите, как зовут ваших таинственных красавиц? - спросил я с досадой.

Капитана рассмешила моя раздраж„нность, и он сказал: - Философ, их зовут фрезии. Это горные цветы, их родина Индия. Но если ты будешь сердиться, из белых они станут ч„рными.

- Ну, тогда вам придется подарить их Хаве; сэру Уоми ч„рных красавиц больше не надо. Довольно и одной, - ответил я ему в тон.

Капитан весело смеялся, говорил, что я вс„ ещ„ боюсь Хавы, и что, наверное, мо„ "не бойся до конца" относится к обществу Хавы.

- Очень возможно, - ответят я, вспоминая письмо Хавы, которое я получил в Б. - Но, во всяком случае, если она когда-нибудь и будет жить в мо„м доме, то я буду е„ бояться меньше, чем вы боитесь сейчас Лизы и всего того, что должно у вас с нею произойти, - брякнул я, точно попугай, которых носят по Константинополю, они вытаскивают билетики "судьбы" и подают любопытным их будущее в виде св„рнутого в трубочку билетика.

Удивление капитана было столь велико, что он превратился в соляной столб.

Не знаю, чем бы это кончилось, если бы мы не подъехали в эту минуту к дому и не встретились с Анандой и Хавой, шедшими к сэру Уоми.

- Возьмите ваших красавиц, - сказал я, подавая капитану цветы.

- Каких красавиц? - спросил Ананда.

- Белых, для сэра Уоми, если они ещ„ не почернели, - очень серь„зно сказал я. - Если же почернели, то... - Замолчишь ли ты, каверза-философ?! - вскричал капитан. Хава заинтересовалась, каких это ещ„ красавиц не хватало сэру Уоми. - Горных, - шепнул я ей.

- Нет, это невыносимо! Неужели вы притащили ему козл„нка? - смеялась она, обнажая все свои белые зубы.

- Вот-вот, из самой Индии; если только этот козл„нок не позавидовал вашей коже и не сделался ч„рным.

- Левушка, ну есть же границы терпению, - воскликнул капитан, начиная чуть-чуть сердиться.

Ананда погрозил мне, взял из моих рук корзинку и развязал е„. Вынув цветы из бумаги, он сам издал восклицание восторга и удивления.

- Фрезии, фрезии! - закричала Хава. - Сэр Уоми очень хотел развести их у себя в саду! Ему будет очень приятно. Да они в горшках, в земле и во мху! Ну, кто из вас выдумал такого козл„нка, тот счастливец. Если бы я умела завидовать, непременно позавидовала бы.

- Пожалуйста, не завидуйте, а то вдруг они и вправду почернеют, - сказал я, любуясь какими-то невиданными "роскошными цветами. Крупные, белые, как восковые, будто тончайшим резцом вырезанные колокольчики необычайной формы наполнили прихожую ароматом.

Капитан взял один горшок, мне дал другой. Когда я стал отказываться, уверяя, что идея и находка - его, он улыбнулся и шепнул мне:

- Одна фрезия - я; другая - Лиза. Вы шафер. Идите и молчите наконец.

- Ну, уж Лиза - фрезия, - куда ни шло. Но вы, - вы ужасно любимая, но просто физия, - так же ш„потом ответил я ему.

- Эти китайчата будут до тех пор разводить свои китайские церемонии и топтаться на месте, пока не опоздают, - сказал Ананда с таким вес„лым юмором, что мне представилось, будто его тонкое, музыкальное ухо уловило, о ч„м мы шептались. Я не мог выдержать, залился смехом, которому ответил смех сэра Уоми, отворившего дверь своей комнаты.

Увидав наши фигуры с горшками цветов, имевшие, вероятно, довольно комичный вид, сэр Уоми сказал: - Да это целая свадьба! - Он ласково вв„л нас в комнату, взял у каждого цветок и обоих обнял, благодаря и говоря, что развед„т по клумбе фрезии в сво„м саду, присвоив им название морской и сухопутной.

Очень внимательно осмотрев цветы, сэр Уоми позвал своего человека и вместе с ним упаковал их в нашу корзинку, обильно полив водой и цветы, и прикрывавшую их траву, приказав завернуть корзинку в несколько слоев бумаги и в грубое мокрое полотно. Слуга исполнил приказание и вместе с вынырнувшим откуда-то Верзилой, взявшим чемодан, пош„л на пристань.

Много народа было здесь. Были и такие, кого я совсем не знал; кое-кого видел мельком; а из хорошо знакомых присутствовали только турки, Строганов и князь.

Для каждого у сэра Уоми находилось ласковое слово. Мне он сказал:

- Ищи радостно, - и вс„ ответит тебе. Цельность чувства и мысли скорее всего приведут тебя к Флорентийцу. О брате не беспокойся. Выработай ровное отношение к нему. Наль - не Анна.

Я приник к его руке, ошеломленный этими словами, служившими ответом на самые зата„нные мои мысли.

Все проводили сэра Уоми до коляски, в не„ сели И., Ананда и Хава. Я спросил И., не навестить ли нам с капитаном Жанну, на что он ответил одобрением, сказав, что зайд„т с Анандой за нами.

Экипаж завернул за угол и скрылся из глаз. Вздох сожаления вырвался у всех, а князь плакал, как реб„нок. Я подош„л к нему и предложил пойти с нами к Жанне, говоря, что туда приедут И. с Анандой, как только проводят сэра Уоми.

Он согласился, попросил подождать его несколько минут, видимо обрадовавшись случаю не оставаться сейчас дома. Я понимал его состояние, потому что у самого горла ощутил рыдание и подавил его с большим трудом. Как ум ни говорил мне, что надо сделать над собой усилие и перейти в иное, не унылое настроение, - ощущение мо„ снова было близким к тому, что я испытывал в комнате брата, сжигая письма.

- Какая страшная вещь - разлука, - услышал я голос капитана, как бы отголосок собственной мысли.

- Да. Надо что-то понять, какой-то ещ„ неведомый нам смысл всего происходящего. Научиться воспринимать вс„ так, как говорит и делает сэр Уоми: "Не тот день считай счастливым, который тебе прин„с что-то приятное; а тот, когда ты отдал людям свет своего сердца". Но мне до этого ещ„ так далеко, - сказал я со вздохом.

- Для тебя далеко, - задумчиво ответил мне капитан, - а для меня, боюсь, и вовсе недостижимо.

Князь вышел к нам, извиняясь, что заставил ждать и мы пошли по знойным, как раскал„нная печь, улицам, ища тени, что мало, впрочем, помогало.

В магазине мы застали обеденный, - или вернее, связанный с жарой, как всюду в Константинополе, - перерыв. Анна сидела внизу у шкафа, в кресле, за работой, а Жанна вс„ ещ„ лежала наверху, хотя уже поднималась ненадолго и пыталась работать.

Анна была бледна, она похудела. Но в глазах е„ уже не было убитого выражения и того отчаяния, какое я видел в них здесь же, во время разговора с сэром Уоми.

На низкий поклон капитана она приветливо улыбнулась и протянула ему левую руку, говоря, что не может оставить зажатых в правой руке цветов.

Он почтительно поцеловал эту дивную руку со сверкавшим на ней браслетом.

"Боже мой, - думал я. - Как страдание и соприкосновение с людьми, одар„нными силами высшего знания, меняют людей! Ещ„ так недавно я видел эту гордую красавицу возмущ„нной откровенным мужским восхищением капитана. И он, стоящий перед нею сейчас так уважительно, с такими кроткими и добрыми глазами, - да куда же подевались капитантигр и Анна с иконы? Тех уже нет; нет до основания; а живут новые, - вместо тех, умерших".

Я превратился в "Л„вушку-лови ворон", мысли закипели в моей голове, наскакивая друг на друга, одна другую опрокидывая, не доходя ни в ч„м до конца, - точно решая вопрос, лучше ли, надо ли, так меняясь, - умирать людям, превращаясь в совершенно иные существа? Зачем?

Мне казалось, я вижу и слышу вопли и стоны тысяч душ, носящихся среди хаоса и оплакивающих свои заблуждения, непоправимые ошибки и молящих о помощи.

- Левушка, что с вами? - услышал я нежный и слабый голосок Жанны.

- Ах, это вы, Жанна? - вздрогнул я, опомнившись. - Я хотел к вам подняться, да, по обыкновению, задумался и тем вынудил вас спуститься вниз, - ответил я, здороваясь с Жанной.

- О, это ничего. Князь мне помог сойти. Ах, Левушка, как же вы переменились после болезни. Вы ничуть не похожи на господина младшего доктора, который утешал меня на пароходе. Дети спят, а то, пожалуй, они бы вас сейчас и не узнали. Вы совсем, совсем другой; только я не умею сказать и объяснить, в ч„м перемена, - говорила Жанна, усаживая меня и князя в углу магазина.

- Всегда кажется, что переменились люди, которых видим, потому что в самом себе перемену человек замечает с трудом. И только если что-нибудь огромное входит в его жизнь, - только тогда он отда„т себе отч„т, как он переменился, как выросли его силы и освободился дух.

Вы, Жанна, кажетесь мне не только изменившейся, но вы точно сгорели; и вместо прежней Жанны я вижу страдающее существо. Что с вами, дорогая? Ведь нет никаких причин так тосковать и плакать, - нежно целуя крохотную, детскую ручку Жанны, сказал я.

- Ах, если бы вы знали, вы бы не целовали этой руки, - вытирая катившиеся сл„зы, ответила мне Жанна. - И перед князем я виновата, и перед Анной, и перед И., ах, что я только наделала и как мне теперь вс„ это исправить? - сквозь сл„зы бормотала бедняжка. - Я бы уже была здорова, если бы раскаяние меня не грызло. Нигде не нахожу себе покоя. Только когда лежу в кровати, - может, от полога, которым доктор И. закрыл мой уголок, веет на меня успокоением. Когда мне бывает очень плохо, я прижмусь к нему лицом - и станет на сердце тихо!

Я случайно взглянул на Анну и поразился перемене в ней, Склонившись впер„д, глядя неотрывно на Жанну, точно умоляя е„ замолчать, она сжимала в руках работу, а сл„зы капали на е„ грудь одна за другой. Я понял, какая мука была в ней, как она оплакивала предназначавшийся ей и не полученный хитон, наш отъезд без не„ и сво„ неверное в эту минуту поведение.

- Анна, - крикнул я, не будучи в силах выдержать е„ муки. - Отсрочка - не значит потеря. Анна, не плачьте, я не в силах видеть этих сл„з; я знаю, что значит в тоске безумно рыдать, словно на кладбище.

Не думайте сейчас о себе. Думайте об Ананде; о том огромном горе, разочаровании и ответе его за вашу ошибку, которые легли на него, - упав перед ней на колени, говорил я. - Скоро, сейчас, Ананда и И. придут сюда.

Неужели возможно встретить их таким убийственным унынием, после того как они проводили сэра Уоми? Неужели любовь, благодарность и радость, что они живут сейчас с нами, могут выражаться только в слезах о себе.

- Встаньте, Левушка, - обнимая меня, сказала Анна. - Вы глубоко правы.

Только горькая мысль об одной себе заставила меня опять плакать. А между тем, я уже вс„ поняла, и вс„ благословила, и вс„ приняла.

Сядьте здесь возле меня на минуту, дружок Левушка. Поверьте, я уже утихла внутри. Это отголосок бури, с которым вы вовремя помогли мне справиться.

Много лет я думала, что в сердце мо„м жив„т одна светлая любовь. Я убедилась, что там ещ„ лежала, свернувшись, змея ревности и сомнений.

Слава Богу, что она развернулась и раскрыла мне глаза. Ананда получил удар, но вс„ же смог удержать меня возле себя так, чтобы я не выпустила его руки из своей. Вы напомнили мне, что мои сл„зы задевают вс„ его существо, что он их ощущает, как сл„зы гноя и крови. Я больше плакать не буду; вас благодарю за ваши слова, они помогли мне.

Она вытерла глаза, подошла к Жанне и, нежно е„ обняв, вытерла и е„ сл„зы платком сэра Уоми.

Надрыв, который я пережил, почти лишил меня чувств. Я неподвижно сидел в кресле; сердце мо„ билось, как молот; в спине, по всему позвоночнику точно бежал огонь; я с трудом дышал и, как мне казалось, падал в пропасть.

- Левушка, ты всех здесь напугал, - услышал я голос Ананды и увидел его возле себя. - Выпей-ка вот это; я думал, что ты сильнее; а ты вс„ ещ„ слаб, - и он подал мне рюмку с каплями.

Вскоре я совсем приш„л в себя, спросил, где И., и узнав, что он прош„л к Строганову и вскоре тоже будет здесь, совсем успокоился.

Я обв„л всех глазами, заметил, что Хава пристально смотрит на меня, в то время как все остальные имеют смущ„нный вид. Я взял руку Ананды, неожиданно для него подн„с е„ к губам и сказал:

- Простите мне, Ананда, Я немного половиворонил, чем всех расстроил и прив„л в такое состояние, что они теперь больше похожи на утопленников. Вот, вы тоже думали, что я крепче; и я обманул ваше доверие. Это мне очень больно; я постараюсь быть сильнее. Но ведь это вс„ пошло от вашей дервишской шапки, - улыбнулся я.

- Нет, мой мальчик, ничьего доверия ты не обманул. И никто здесь не мог обмануть и не обманул меня. Вс„, что вышло не так, как я предполагал, совершилось только потому, что я был в старинном долгу и хотел поскорее вернуть его сторицей. Я не понял, что не следует так ускоренно двигать людей впер„д. Зов да„тся однажды; я же дал его дважды, за что и понесу теперь ответ.

Я не вс„ понял. Какой, когда и зачем да„тся зов? Но я понял, что он дал его вторично Анне и что этого не надо было делать.

Голос Ананды - и всегда неповторимо прекрасный - н„с в себе на этот раз такую нежность, утешение, такую простую доброту, что все утихли, всем стало легко, чисто, радостно. Лица у всех прояснились и стали добрыми. Каждый точно вобрал в себя кусочек энергии самого Ананды, и когда через некоторое время вошли И. и Строганов, - ни на одном лице уже не было ни тени уныния и сл„з.

Разбившись кучками, я и Жанна, князь и И., капитан и Строганов, Анна и Ананда, - все как будто окрыл„нные и обновленные, обменивались простыми словами; но слова эти получали какой-то новый смысл от сияния и мира в каждом сердце.

- Друзья мои. Через день нас покинут капитан и Хава. Завтра мне хотелось бы, прощаясь, угостить их музыкой. Можно ли располагать вашим залом, Анна? - спросил Ананда.

- Как можете вы спрашивать об этом? Ваши песни и игра всем несут столько счастья! Мне же сэр Уоми велел играть и петь людям как можно больше. А уж о восторге музицировать с вами я и не говорю, - ответила она.

Перерыв в работе закончился. Радуясь завтрашней музыке, мы покинули магазин, где с его хозяйками остался только Борис Федорович.

И. с Анандой и князем не смущались зноем и шли довольно быстро, оставив нас с капитаном далеко позади. Я еле двигался; зной, к которому я ещ„ не привык, всего меня истомил, а капитан остался вместе со мной, желая что-то сказать. Когда расстояние между нами и нашими друзьями увеличилось настолько, что расслышать нас было нельзя, он сказал:

- У меня к вам просьба. Я получил сейчас из дома так много денег, что мне их некуда девать. Я хочу часть отдать Жанне - с тем условием, чтобы она никогда не узнала, кто их ей дал. Я знаю, что И. обеспечил ей первые годы работы; знаю и то, что княгиня, до некоторой степени, позаботилась о детях.

Но мне хотелось бы влить уверенность в это бедное существо, которое страдает, страдало и, не знаю почему, как и откуда, но я ясно это сознаю, - будет ещ„ очень много страдать.

За свою скитальческую жизнь я повидал такие существа, - по какимто, неуловимым для моего понимания законам, - страдающие всю жизнь, даже когда на это нет особых, всем видимых причин.

Сам я уже не успею положить в банк на е„ имя деньги, так как эта операция займ„т не менее двух часов. А дел у меня - ведь я прогулял почти весь день сегодня - будет масса.

Вторую же часть денег я прошу вас взять себе. И если встретите людей, которым моя помощь будет оказана вашими руками, - я буду очень счастлив.

Ну, вот мы и у калитки. До свидания, дружок Левушка. По всей вероятности, мы увидимся только завтра вечером у Анны. Возьмите деньги.

Он сунул мне в руки св„рток, довольно небрежно зав„рнутый в бумагу, и мигом скрылся.

В комнате я застал И., рекомендовавшего мне освежиться душем. Но я чувствовал такое сильное утомление, что еле добрел до кресла и сел в полном изнеможении, нелепо держа св„рток в руках и не зная, что с ним делать.

На вопрос И., почему я не положу куда-нибудь свой св„рток, я рассказал, что это деньги капитана и как он велел ими распорядиться. При этом я передал вс„, что думал капитан о Жанне.

- Молодец твой капитан, Левушка. Что касается денег для Жанны лично, - то он предупредил желание сэра Уоми, который велел мне обеспечить е„. Как капитан угадал мысль сэра Уоми о фрезиях, так и вторую его мысль прив„л в действие, никем к тому не побуждаемый!

Что касается денег, отданных в полное тво„ распоряжение, - думаю, что капитан хотел их подарить тебе, дружок, чтобы и ты чувствовал себя независимым в дальнейшем, пока сам не заработаешь себе на жизнь.

- О нет, дорогой И., капитан в очень простых отношениях со мною. И если бы он хотел дать их лично мне, - он поступил бы, как молодой Али, оставив их в письме. У меня нет сомнений в этом, и лично себе я бы их и не взял никогда. Думаю, что я слишком неопытен и, быть может, не сумею распорядиться ими как следует.

Но - при вас - и это отпадает. Одно только ясно мне, что деньги эти я употреблю - во имя Лизы и Анны - на покупку инструментов талантливым беднякам-музыкантам, если таких встречу до нового свидания с капитаном. Если же не встречу или вы не укажете мне иного им применения, - деньги вернутся к нему. И я очень хотел бы, Лоллион, услышать об этом ваше мнение.

- Поступи, как знаешь, дружок. Запретов тут быть не может. Но почему ты решил, что не оставишь себе этих денег? Разве твой брат не мог бы нуждаться в них?

- Мой брат - мужчина и чрезвычайно благородный человек. Если он решил жениться, - значит, он не настолько беден, чтобы не иметь возможности обеспечить жену. А если бы я узнал, что он нуждается, то пош„л бы в какую угодно тяж„лую кабалу, но послал бы ему только то, что смог заработать сам.

Я и так в бесконечном долгу у вас, у Флорентийца и у молодого Али.

Конечно, я в долгу и у брата. Но если я могу ещ„ рассчитывать возвратить ему свой долг, то уж вам - я никогда не смогу вернуть и сотой доли.

- Вс„ это предрассудок, Левушка. Человек закрепощает себя долгами и обязанностями. Иногда он настолько тонет в мыслях о своих нравственных долгах, что положительно похож на раба, подгоняемого со всех сторон пл„ткой долга. А смысл жизни - J в освобождении. Только то из добрых дел достигает творческого результата, что сделано легко и просто.

Принимай вс„, что посылает лично тебе жизнь; совершенствуйся, учись и рассматривай себя как канал, как соединительное звено между нами, которых ты ставишь так высоко, и людьми, которым сострадаешь. Передавай, разбрасывай полной горстью всем встреченным вс„ то, что пойм„шь от нас и через нас. Вс„ высокое, чего косн„шься, неси земле; и выполнишь свою задачу жизни. Но то будет не тяжкий и скучный долг добродетели, а радость и мир твоей собственной звенящей любви.

- Далеко ещ„, Лоллион, мне до всей той мудрости, которую я слышу и вижу в вас. Я самых пропетых вещей не умею делать. Вс„ раздражает меня. Иногда даю себе слово помнить о вас, о Флорентийце, поступать так, как будто бы вы стоите рядом, - и при первой же неприятности споткнусь, разгорячусь - и вс„ полетело вверх дном.

- Пока ты будешь повторять себе, - от ума, - что я рядом с тобой, - тво„ самообладание будет подобно пороховой бочке. Но как только ты почувствуешь, что сердце тво„ жив„т в мо„м и мо„ - в тво„м, что рука твоя в моей руке, - ты уже и думать не будешь о самообладании как о самоцели. Ты будешь вырабатывать его, чтобы всегда быть готовым выполнить возложенную на тебя задачу. И времени думать о себе у тебя не будет... И. помолчал, думая о ч„м-то, и продолжал: - Сегодня мы с тобой не будем обедать с князем, которому надо обо многом переговорить с Анандой. Если ты отдохнул, мы можем поехать с тобой к нашему другукондитеру, заказать ему торт к завтрашнему вечеру и у него же поесть. Но предварительно мы заехали бы в банк: у меня там есть знакомый, который быстро сделает нам вс„, - и уже завтра Жанна будет извещена о том, что она владелица некоего состояния. При е„ французской буржуазной психологии это будет огромным для не„ облегчением в жизни.

Я был очень благодарен И. за его неизменную доброту. У меня вертелся на языке вопрос о Генри, о Браццано: хотел бы я спросить коечто о Хаве, - но ни о ч„м не спросил, побежал в душ, и вскоре мы уже были в огромном зале банка, где сотни вращающихся под потолком вееров не могли умерить жары.

Одна часть денег была положена на имя Жанны, с правом пользоваться ими как угодно. Вторая была переведена на мо„ имя по адресу, указанному И., с какими-то мудр„ными индийскими названиями, никогда мною не слышанными.

Пока мы сидели в банке, ожидая исполнения нашего заказа, я жаловался И., что ничего не могу подарить капитану, давшему мне на память такое великолепное кольцо.

- Не горюй об этом. Капитан очень счастливый человек. Он получил от Ананды кольцо как залог их вечной дружбы. Ананде капитан вернул вещь, имеющую для него очень большое значение. Вообще теперь путь капитана не будет одиноким, и Ананда всегда подаст ему помощь.

Тебе же я могу вручить платок сэра Уоми, точно такой же, какой получила Анна. Если хочешь, - подари ему и заверни в него книжку, которую я тебе дам.

Ты можешь написать ему письмо и положить вс„ к нему на стол. Он верн„тся и будет радоваться этому подарку больше, чем всем драгоценностям, которые ты мог бы ему подарить.

Я от всей души поблагодарил И., сказав только: "Опять вс„ от вас!"

Через некоторое время нас вызвали к кассовому окошку, вс„ было оформлено, и мы пошли к кондитеру, покинув банк почти в минуту его закрытия.

На улице уже не было удушливой жары, слегка потянуло влагой с моря, - и я ожил.

- Трудно тебе будет привыкать к климату Индии, Левушка. Надо будет снестись с Флорентийцем и получить указания, как закалить тво„ здоровье, - задумчиво сказал И., беря меня под руку.

- Велел мне сэр Уоми ездить верхом, заниматься гимнастикой и боксом, а моя вторая болезнь вс„ перевернула, - ответил я.

Дойдя до кондитерской, мы отдали хозяину наш заказ на завтра. Я просил его приготовить непременно такой же торт, какой был сделан для принца-мудреца. Накормив нас опять на том же уедин„нном балконе, хозяин сообщил новость, взбудоражившую Константинополь.

На этой неделе произошли невероятные события. Один из самых больших богачей города, некто Браццано, и около десяти его приятелей - таких же биржевых воротил, державших в своих руках весь торговый Константинополь, оказались шайкой злодеев, объявили себя банкротами и разорили тем самым половину города, в том числе и некоторых друзей кондитера. Часть злодеев успела бежать, часть арестована; а где находится главарь их, Браццано, никто пока не знает.

Мы выслушали его рассказ, посочувствовали горю его приятелей и вернулись домой.

Мысли о Браццано и слова сэра Уоми о том, что мой поцелуй перен„с силу мирового закона пощады в его ужасную жизнь, не давали мне покоя. Я опять стал внутренне раздражаться от обилия каких-то таинственных событий и готов был крикнуть: "Я ненавижу тайны", - как услышал голос И.:

- Левушка, не вс„ то тайна, чего ты ещ„ не понимаешь. Но если ты собираешься обрадовать милого капитана и написать ему письмо, то в состоянии раздражения, в которое ты впал, ничего не только радостного, но и просто путного не сделаешь.

Возьми мою руку, почувствуй мою к тебе любовь и постарайся, вместе с этим платком сэра Уоми, передать всю свою чистую и верную дружбу капитану.






ТОП 5 статей:
Экономическая сущность инвестиций - Экономическая сущность инвестиций – долгосрочные вложения экономических ресурсов сроком более 1 года для получения прибыли путем...
Тема: Федеральный закон от 26.07.2006 N 135-ФЗ - На основании изучения ФЗ № 135, дайте максимально короткое определение следующих понятий с указанием статей и пунктов закона...
Сущность, функции и виды управления в телекоммуникациях - Цели достигаются с помощью различных принципов, функций и методов социально-экономического менеджмента...
Схема построения базисных индексов - Индекс (лат. INDEX – указатель, показатель) - относительная величина, показывающая, во сколько раз уровень изучаемого явления...
Тема 11. Международное космическое право - Правовой режим космического пространства и небесных тел. Принципы деятельности государств по исследованию...



©2015- 2024 pdnr.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.