Пиши Дома Нужные Работы

Обратная связь

Беседа с И. Мы продолжаем читать сказку. Отъезд Беаты и последнее напутствие ей И. и Франциска

Войдя в комнату И., Левушка очутился в объятиях Эта, которого И. приказал перевести к себе. Что-то вроде угрызений совести кольнуло его в сердце. Он даже позабыл о существовании своей дорогой птички, не только не подумав о ее нуждах, но даже позабыв попросить кого-либо о ней позаботиться. Обняв Эта, Левушка подошел к И.

- Мой дорогой Учитель, мой милосердный друг. У меня язык не поворачивается признаться Вам в своем эгоизме. Я не только забыл об Эта, которого не забыли Вы, но я и к Вам возвращался, разрываясь между желанием читать дальше драгоценную книгу, желанием поскорее постичь мудрость того, что читаю. Я даже не подыщу слов: но вроде того, что был недоволен зовом Яссы. Найду ли я когда-нибудь то равновесие сил в себе, которое введет меня в полное самообладание?

- Полное самообладание, Левушка, это не что иное, как полная трудоспособность организма при всех обстоятельствах жизни, - обнимая горячо прильнувшего к нему Левушку, ответил И. - В каждой болезни человека есть тот высший смысл, которого люди не видят. Всякая болезнь есть освобождение человека, всего его организма, от мусора страстей, накопленного в мыслях и действиях. Даже смерть, всякая смерть: смерть в страданиях, смерть без мучений, смерть в страхе, смерть благословляющая, смерть в бою, в борьбе с врагом на поле битвы - все есть тот единый, в Котором застряли иглы страстей человека и который очищается им в каждой земной жизни особенным и неповторимым путем. Садитесь, друзья, будем кушать. День поста напомнит вам об аппетите.

- Когда я шел сюда, доктор И., я был так поглощен прочитанным, что забыл начисто о том, что я из плоти и крови и что на свете существует еда и потребность в ней. В голове моей была тысяча вопросов, о которых я хотел спросить Вас. Теперь я вспомнил не только о том, что на свете есть еда, но очень хорошо знаю, что я хочу есть. А весь миллион моих вопросов я, к моему отчаянию... забыл, - сказал Бронский, растерянно глядя на И.



- Не огорчайтесь, мой друг, - рассмеялся И., глядя на детски растерянное лицо артиста. - Кушайте, и уверен, что и Левушка не менее Вашего вспомнил о плодах земных. Пока оба вы будете утолять свой аппетиты, я расскажу вам о некоторых приготовлениях к нашему отъезду. Во-первых, Зейхед привел целый караван мехари, уверяя, что между отъезжающими будет немало неопытных ездоков, которые будут, быстро утомляться и утомлять животных, и их придется часто сменять, 3атем, вместо одного дня пути до первого оазиса пустыни каравану придется идти не менее двух, так как женщины, которых мы с собой берем, не будут в силах проехать так долго без остановки, - так утверждает Зейхед вопреки торопящейся Наталии Владимировне, спорящей, что день пути в пустыне - пустяк и каждый здравомыслящий сумеет справиться с такой несложной задачей. По существу, как вы знаете, нас здесь держит профессор. Через некоторое время, когда вы прочтете книгу, мы пойдем его будить. Он спит сейчас здоровым, крепким сном, отсыпаясь за лишения всей своей прежней жизни, и уже начинает отдыхать и даже молодеет.

И. все время удерживал мысли своих учеников на вопросах окружающей жизни, давая им отдых от всех пережитых ими напряжений в комнате Али. Окончив ужин, собеседники вышли на балкон, где И. усадил их и сказал:

- Сегодня вы оба имели вещественное доказательство, как выглядят мысли человека недостойные в сочетании с другими его творческими, полноценными и жизнедеятельными мыслями. Почему до сегодняшнего дня ни один из вас не ощущал, не видел и не предполагал даже, что на его одежде могут отражаться его малоценные, или ничтожные, или даже грязные мысли? Потому что сегодня впервые вы оба достигли той ступени, где уже стал вашей атмосферой ваш Свет в себе. А негармонирующие и беспокойные, нарушающие Свет этой атмосферы мысли лишь прорезают ее, как молнии, отражая вдруг порыв страстей; порывы страстей бороздят уже устойчивую, точно плотная масса, слившуюся в цельное кольцо, светящуюся материю Любви, Мира, Радости и Бесстрашия. Когда вы в своей атмосфере достигнете незыблемо устойчивых сил такта, чистоты и света, ни одна мысль уже не оставит темного следа на вашей белоснежной одежде. Ни одно пятно ядовитого пота не сможет выделиться из ваших тел, так как его не будет в ваших мыслях. Что такое внутренний человек? Только частица Бога, проявленная в той или иной форме и степени. Если мысли человека - сплошной ком злых змей, где страсти кипят и выше земли не поднимаются, то заметить какое-то пятно на этом ужасающе безобразном клубке, который зовет себя "человек", можно, пожалуй, только тогда, когда оно кроваво-красное и кровоточит среди общего зловония, в месиве едких, жадных мыслей. Если атмосфера человека, которую он создал в себе и вокруг себя, полна мыслями о себе, о семье, наживе для них и себя, заготовках для одних собственных животов, разрезана завистью к более удачливой судьбе ближних, к их блеску, цветам и фруктам, - такой клубок мыслей не может подойти к Учителю, хотя бы жаждал, звал Его имя и искал путей к скорейшему освобождению. Если человек дошел до той ступени, где нашел слово Учителя, непосредственно ему данное, - это не значит, что он получил гарантию встречи с Учителем, гарантию правильности своего поведения в пути. Путь - это непрестанное движение, где не может быть ни момента остановки. Как только в путь, то есть в действие самого человека, ворвались гнев или раздражение, так весь путь остановился.

Перестала звучать его гармония, и снова надо искать, как включиться в симфонию вселенной, ушедшей в своем творчестве вперед, пока человек стоял на месте. Нет ни для кого возможности двигаться по ступеням вселенной, если он тяжел своим встречным, если его раздраженный окрик или нравоучительная, недовольная речь не помогают человеку встречному успокоиться, но вызывают в нем протест и оскорбление. Только тогда человек может встать в число учеников, когда его помощь людям, его милостыня делаются его молитвой, его приношением Богу, которого он видит за лохмотьями убожества и скорби.

Простой день жизни прожит учеником только тогда как день пути, как день движения во вселенной, когда радость знания стала не ароматом и приправой, но неизбежной атмосферой, вне которой ему нет возможности дышать, а внутри которой сияет простое: там, где я - Он, там, где Он - я, там, где каждый встречный - Он. Идти по ступеням совершенства в том смысле, как идут по ступеням мастерства, - это бред безумных. Творчество сердца не рождается как следствие произнесенных или не произнесенных формул. Оно не приходит от натуги и тяжелодумия, от сознания, что я - веская и великая величина общества. Оно выливается светом и бодростью во всякое мгновение, потому что движется весь человек в звучащей атмосфере вселенной. И это совершается не тогда, когда осознано, что такое Жизнь в человеке и человек в Жизни, но когда звук сердца слился со звучащей силой Радости и жизнь стала не рядом фактов и встреч, но активной молитвой, святой песнью, где не может быть выпадений в мелочь суеты и раздражения, но где вся суета только та неизбежная каждому своя условность, куда человек должен внести примиренность. Наиболее страдают те, что не научились терпеть и отдавить, но лишь требуют и ждут. Идите теперь, друзья мои, каждый к себе. Не обменивайтесь мнениями, не ищите поделиться светом духовных достижений.

Старайтесь научиться слушать Безмолвие и радуйтесь каждому мгновению свободы, когда можете утихнуть для внешнего и крепить ту атмосферу Чистоты, слабость которой вы наблюдали в себе сегодня.

И. отпустил своих учеников и пошел к домику профессора. Левушке, добравшемуся как в тумане с Эта в свою комнату, легшему в постель в каком-то восторге, когда ему казалось, что он ощущает, как в его сердце выстроились и настежь открылись в своем привете любви каждому встречному не двери, но ворота, показалось, что не прошло и пяти минут с тех пор, как он лег, а между тем голос Яссы звучал настойчиво и предлагал ему поторопиться, потому что Бронский уже ждет его в столовой.

Мигом вскочив, недостаточно соображая, как это так быстро мелькнула ночь, Левушка развил максимальную быстроту и через несколько минут просил прощения у Бронского за свое промедление.

- Ах, что Вы, Левушка! Какое тут промедление с Вашей стороны. Это мое нетерпение, моя жажда гонят меня. А так как без Вас я только жалкий созерцатель книги, то мне надо просить Вас простить мою поспешность. Не раз у меня мелькала мысль в эту ночь о чуде моей встречи с Вами, о безграничной моей благодарности Вам.

- Станислав, дорогой, Вы не пугайте меня. О чем Вы говорите? При чем я здесь? Что же тогда говорить мне об И. и других, столько сделавших для меня? Оставим эти разговоры, иначе снова на наших белоснежных одеждах пойдут пятна. Я со вчерашнего вечера не чувствую, что у меня есть сердце, но на его месте ощущаю ворота, точно дыра во мне насквозь. Мне кажется, что ничто больше не могло бы заставить меня волноваться и огорчаться, даже если бы И.

велел мне сделаться смотрителем сумасшедшего дома или содержателем злющих обезьян.

Бронский весело рассмеялся, ярко представив себе Левушку в обеих этих ролях, и сказал:

- Я не только не чувствую в себе дыры, Левушка, но я себя-то почти потерял и не знаю, где мои границы.

Пошутив насчет своих ощущений, друзья, предводимые Яссой, снова отправились в комнату Али. И снова поразило их при омовении, что вода, скатывавшаяся с их чистых тел, была мутной и темной, точно они целые часы брели в ураганной пыли пустыни. Левушка с удивлением поглядел на Яссу, и тот, точно поняв немой вопрос, ОТветил:

- Что же тут удивительного? Ведь Вы еще сравнительно так недавно были очень раздражительны. Почти во всех Ваших нервных узлах образовались сцепления вроде склеенных жестких узелков. Теперь они расходятся, а вся скопившаяся в них энергия раздражения сейчас выходит наружу, вроде того как раздавленный старый гриб-дождевик выбрасывает из своей скорлупы темный порошок. Вода с Вашего тела только мутная, так как Вы еще очень молоды и большая часть Ваших скорбей и слез - только детские печали. Взгляните на воду, катящуюся с Вашего друга. Она почти черная, так как его печали - глубокие застарелые скорби и огорчения. Они смываются трудно, потому что вся прожитая в печали жизнь сложила эту печаль в твердые камни, которые теперь с трудом лопаются и пробиваются через кожу вон из организма, по мере того как радость движет Вашего друга в его труде дня.

Пока Ясса говорил, вода становилась все чище, и, наконец, оба вышли из прозрачных бассейнов. Снова переодевшись в чистое платье, друзья пошли по коридору к заветной двери. Бронскому казалось, что он помолодел на много лет, дышалось ему легко, шел он быстро и в его сердце не было ни одной капли печали. В первый раз за всю жизнь он не ощущал в себе тяжести и понял, что значит быть свободным, что значит легко начать свой день жизни.

Как и в первый раз, их остановила огненная надпись у порога двери.

Бронский ее не видел, но должен был остановиться, так как внезапно почувствовал какое-то неодолимое препятствие, которое его не пропускало дальше. Теперь он уже сам понял, что его не пропускало то огненное письмо, которого без помощи Левушки он понять не мог, но смысл которого ему необходимо было понять раньше, чем он войдет в божественную комнату Али.

Мысленно преклонившись перед безграничным милосердием высокого покровителя, посылавшего им свои заботы и любовь, Бронский стал слушать слова, которые ему переводил Левушка:

"Братья и друзья! Не то считайте милосердием, что даете сами или дается вам как долг, обязанность, тяжелая ноша. Ибо то еще стадия рассудочная, стадия самая близкая к полуживотному существованию.

Но то считайте милосердием, что даете в радости, в сияющем счастье жить и любить.

Не тот любит, кто несет свой долг чести и верности. Но тот, кто живет и дышит именно потому, что любит и радуется, а иначе не может.

И любовь сердца такого человека не брага хмельная и чарующая, создающая красоту условности, но ими чистая Красота, несущая всему примиренность, успокоение.

Там, где ты - ныне призываемый мною в ученики и сотрудники друг, прочел мое слово, там, где ты претворил его в примиренность в сердцах людей, - там ты основал новое колесо для жизни сердца человека, ибо там ты помог двинуться в новом вихре чакрам человека.

Вступайте в день, поняв на себе, как освобождается человек от застарелых ран и пятен. Как пробиваются к новому пониманию и восприятию дня борозды в мозгу. Как могут они проложиться, развернуться, стать действием только тогда, когда закрепощающая сила, жившая в организме как старый предрассудок сгнила и вышла из него, освободив место для радости.

Радостью ткется светящаяся материя духа, радостью вводится человек в единение с людьми, а следовательно - с нами и со всей вселенной".

Сила, державшая, ноги Бронского приклеенными к полу, внезапно исчезла, и он легко вошел в раскрытую Левушкой дверь. Впервые Станислав ощущал счастье, полное счастье, горячая волна которого заливала все его существо, сияла ему из каждого предмета комнаты, показавшейся ему сегодня особенно прекрасной и белой. Когда он взглянул в сияющее лицо Левушки, то не смог удержать возгласа:

- Левушка, Левушка, как Вы прекрасны. Я даже не думал, что Вы можете быть так нечеловечески прекрасны!

- Если бы здесь было зеркало. Вы бы и себя увидели нечеловечески прекрасным и совсем молодым, Станислав, - ответил Левушка, и даже голос его был новым, звучнее, ниже и мелодичнее того, к которому привык Бронский.

Большое удивление обоих вызвала книга, уже раскрытая на столе, которую вчера так тщательно и осторожно убирал Левушка, закрывая стол Али. Чьи же заботливые руки открыли ее? Чье любящее сердце посетило и благословило своим милосердием их рабочее место? Но думать об этом было некогда. Принимаясь за чтение, Левушка с удивлением заметил, что целая пачка листов книги была точно склеена после того места, где они остановились в сказке вчера, и в заголовке стояло:

Путешествие, жизнь и уроки второго сына

Переведя Бронскому заголовок и показав ему склеенные, вернее сказать, слипшиеся листы, Левушка снова стал переводить ему книгу:

"Ушел второй сын, полный энергии, долго шел, разыскивая путь в страшный город. С кем ни встретится, кому ни скажет, все со страхом смотрят на путника и говорят ему: "Что ты, друг, аль жизнь тебе надоела? Ты ведь там не только от чумы умрешь, но если даже выживешь, то от вражды тех горожан зачахнешь. Оставайся лучше с нами. Работы у нас сколько хочешь, земля хорошая. Мы тебе поможем дом построить, женишься, заживешь в свое удовольствие. Девушки у нас одна другой лучше. Оставайся, брось думать об этом несчастном городе, никому ты там не поможешь, только себя погубишь".

Но не слушал путник заманчивых предложений. Он всем своим существом стремился в дом несчастной женщины и, еще не зная и не видя ее, мысленно говорил ей: "Милая мать, будь спокойна. Я иду к тебе, как только могу и умею быстро. Не лей слез. Жизнь посылает тебе прощение и утешение в той форме, как ты просила. Как хотел бы я подобрать все твои слезы и заменить их радостью. Верь мне, я буду видеть в тебе мать и служить тебе так, как я служил бы своей родной матери".

И много, много новых дум передумал средний брат за свое долгое путешествие. Не раз смущали его люди, которым он рассказывал, куда и зачем идет, своими разговорами. Особенно сильно повлиял на юношу разговор с одним стариком. Узнав, что целью путника было стать сыном неизвестной ему женщины, старик сказал:

- Ох, и горькое же дело ты затеваешь. Взять дитя чужое на воспитание - и то дело трудное. Надо любовь в себе к нему найти, будто к родному. А этого почти невозможно сделать. А уж мать человека взрослого, как же ты, не видев ее, можешь чтить и любить перед Богом? Вдруг она тебе не понравится? Перед людьми-то ты сможешь это скрыть, а перед Богом и своей совестью как?

Задумался юноша и не знал, что ответить старику. Действительно, он видел и слышал не раз, что хорошие люди стремились облегчить другим жизнь и брали к себе их детей. Но часто приходилось им возвращать детей родителям, так как дети их раздражали, заставляли постоянно повышать голос, и кроме обоюдного неудовольствия и даже детских слез из их воспитания ничего не выходило.

Чем дальше шел путник, тем слова старика все сильнее въедались в его сердце, как ржавчина. И не мог он найти разъяснения, но твердо знал, что он задачи своей не оставит, от нее не отступится. И взмолился средний сын своему мудрому отцу, прося помочь ему понять свой мучительный вопрос и указать, как же ему поступить. Прилег он отдохнуть в тени деревьев, и снится ему, будто пришел к нему отец и говорит:

- Сын мой добрый. Доброта - это качество твое, человеческое, как тебе это кажется и каким ты его считаешь. На самом же деле это не твое качество, но качество Бога, в тебе живущего. Оно не может изменяться в зависимости от качеств тех людей, которым ты подаешь свою доброту. И подаешь ты ее не потому, что так хочешь или не хочешь; и подаешь ее не тому, что есть видимый глазами человек, но тому Свету, что живет внутри каждого встречного, что вечен и неизменен, как твой собственный Свет, что ты знаешь в себе как Доброту. Если Доброта твоя шла из сердца, как частица Бога в тебе, то она и подавалась той частице бога, что ты мог увидеть. И тогда нет и места рассуждениям, что люди, будь то дети или взрослые, могут быть для тебя "своими" или "чужими". Что они раздражают, мешают, нарушают гармонию твоего дневного труда и дома. Ты не их видел, когда их брал или им помогал, но ему, единому, молился, когда с ними входил в общение. И сейчас ничем не смущайся.

Иди смело и легко к той, что сердце твое назвало матерью. Доверься мудрости сердца и миру его, неси радость Тому, что живет в оболочке женщины. С этого дня перестань думать, что есть разобщенные, отдельно существующие люди. Есть единая мировая душа, что живет во всех формах земли. Не зри своей особой задачи в том, чтобы поклониться своим трудом всем этим формам. Но легко и просто молись Единой Душе во всех встречаемых ее воплощениях. В минуты смущения и неуверенности всегда зови меня, чтобы скоро кончались эти минуты.

Каждая такая минута засоряет выход чистой силе из твоего сердца, и нарастают вокруг твоего сердца корочка и узелки. И какими бы короткими и поверхностными ни казались тебе мелькнувшие минуты сомнений, трудность выхода из сердца доброте так ощутима, как будто между тобой и человеком легла перегородка. Иди весело. Не отталкивай людей, не отказывайся выслушивать их мнения, но улыбайся им, как детскому лепету, когда видишь их неразумие, их полное незнание истинной сути вещей. Доброта, поданная тобою как молитва, как поклон Единому в человеке, проникает не в те видимые оболочки, что доступны разложению и смерти, но в то Вечное, что неизменно и что ты восхваляешь, радуясь, что мог подать встречному свою Доброту. Проходи свой день труда легко всюду, где остановит тебя встреча, и знай, что день был, если твоя улыбка привета помогла расшириться и светлее засиять Единому во вселенной от твоей встречи с человеком. Не важно, как засветился круг Единого шире на земле. Не важно, чем помог ты людям шире проявить его, - важно, что твоя Доброта вызвала к деятельности Доброту соседа. Живи же отныне не в границах одного места или времени, где все подвержено изменению, разложению и смерти. Но во всей вселенной, всюду поклоняясь Неизменному, что живет внутри всякой видимой формы. Будь благословен, сохраняй спокойствие при всех обстоятельствах жизни и передавай каждому - без слов и наставлений, - свою молитву к Его Единому. Перед тобой бесчисленные миры, которых ты не видишь. И во всех этих мирах бесчисленны формы, на них живущие. Никогда не забывай благословить все миры и послать привет каждому светлому брату, где бы он ни жил и какова бы ни была его форма труда и действия. Твоя молитва, твой поклон огню человека не зависят ни от места, ни от времени, но только от твоих чистоты, бесстрашия и доброты.

Проснулся средний брат, точно живой росой его сбрызнуло, так ему стало легко и весело. Все его сомнения показались ему смешными, и пошел он дальше, глядя на встречаемых людей иными глазами. Должно быть и люди стали воспринимать юношу иначе, ибо никто не зазывал его к себе и не называл его больше ни чудаком, ни странным. Никто не уговаривал остаться и отказаться от замысла идти в страшный город. Признавали его задачу и только еще внимательнее становились к нему люди, и все чаще чья-то милосердная рука совала ему скромный узелок, а губы застенчиво шептали: "Прими, Бога ради. Не обессудь, что мало, может, пригодится". И чаще всего то были цветущие девушки и дряхлые старики.

Наконец дошел до города средний сын, разыскал дом, где решил служить помощью и радостью своей названой матери. Вошел он в этот дом, твердо помня слова своего отца, явившегося ему во сне.

Едва войдя в дом, он увидел в сенях женщину, еще не старую, красивое лицо которой было измождено болезнью и скорбью.

- Здравствуй, мать, я пришел к тебе вместо сына, которого ты потеряла.

Прими меня вместо него и разреши помогать тебе в работе.

- Бог с тобой, юноша, понимаешь ли ты, что говоришь? - С испугом отвечала женщина. - Дом мой заражен, болезнь перебросилась на наш квартал. Правда, на этот раз умирает мало народа, но болезнь тянется много недель и истощает людей все равно до смерти. Уходи скорее. У меня нет сил даже говорить с тобой. Я ничего не могу тебе дать, потому что там, куда пришла болезнь, все опасно, все грозит заразой.

Говоря, женщина тяжело дышала и с последними словами так сильно пошатнулась, что едва не упала. В одно мгновение сбросил юноша котомку с плеч, подхватил женщину на руки и сказал:

- Ничего не бойся, мать. Скажи только, куда тебя отнести, и будь спокойна. Я вовремя пришел, чтобы выходить тебя.

С трудом подняв руку, женщина молча указала юноше на дверь в комнату. По лицу се катились слезы, когда нежданный гость укладывал ее на смятую постель, очевидно, давно не перестилавшуюся. Воздух в комнате был тяжелый и спертый, на полу, также давно не метеном, валялось много сора. Юноша открыл окно и, улыбаясь плачущей женщине, сохранял полное спокойствие.

- Не плачь, мать, я сказал тебе, что пришел выходить тебя. Вот я сейчас накормлю тебя. Точно знали добрые люди, как скоро понадобятся мне их дары.

Сейчас я тебе сварю молочной каши и яичко. Скажи только, есть ли у тебя печь? - спросил он, оглядываясь по сторонам и не видя никакого намека на печь.

Женщина указала ему на тяжелый пестрый занавес в дальнем углу комнаты.

Отдернув его, юноша увидел маленькую печь, рядом дрова и кучу мусора. Быстро разведя огонь, он сварил пищу, накормил больную, которая поела и тотчас же заснула. Воспользовавшись ее сном, гость убрал комнату, вынес мусор и ведра с застоявшейся водой, привел все в порядок в сенях и сел у кровати, ожидая пробуждения своей названой матери.

Мысли его вернулись к словам отца. Он вспомнил свой родной дом, сравнил слова отца с его собственной жизнью, год за годом внимательно рассмотрел поведение своего отца и убедился, что сам отец жил именно так, как говорил ему во сне. Он силился вспомнить хоть раз раздраженное или сердитое лицо отца, хоть одно слово, сказанное в повышенном тоне, но ничего, кроме всегда приветливых слов, иногда добродушно-юмористической улыбки, вспомнить не мог.

Он стал внимательно вглядываться в лицо спящей. Как много страдания и беспокойства лежало на этом стареющем лице! Юноша от всего сердца пожалел бедную женщину и мысленно сказал себе: "Я буду любить тебя всем сердцем, я буду жить у тебя, как будто отец мой рядом со мной, как будто самое главное дело моей жизни - заменить тебе сына и пробудить в тебе радость. Я буду жить подле тебя так, чтобы сердце твое отдохнуло, чтобы расширился Свет в тебе. Я буду стараться передать тебе твердость и уверенность, что отец мой рядом, что он видит, слышит все, что делаем мы.

Я буду усердно служить тебе, и ты убедишься, что не только кровная связь радует людей. Убедившись, ты и сама найдешь новую цель жизни в отдавании людям простой доброты. Тогда я пойду дальше, и не будут тебе нужны ни костыли, ни подпорки. Они нужны человеку до тех пор, пока он думает о себе.

Как только перестанет о себе думать и при всякой встрече первой его мыслью будет нужда встреченного человека, так легко и весело побегут дни и радость зазвенит в сердце".

По мере того как углублялся так в самого себя сын, мысль его все теснее сливалась с отцом, и ему стало казаться, что не сам он говорит себе, но снова отец его посылает ему свое благословляющее слово. И такой радостью, таким спокойствием наполнилось существо юноши, что, как ему показалось, счастливее дня он за всю жизнь еще знал. Он улыбнулся мнениям встречавшихся ему по дороге людей, говоривших ему о тяжелом и страшном подвиге, что он берет на себя. Не подвигом он ощущал свою настоящую жизнь, но торжествующей радостью.

Он снова поглядел на лицо спящей и заметил, что выражение его стало иным.

Вместо скорби и беспокойства лицо дышало примиренностью и спокойствием, тем спокойствием, которое дает начало радости. Не успел юноша удивиться такой перемене, как женщина шевельнулась, открыла глаза и, улыбнувшись, протянула руку.

- Неужели же это действительность? Неужели ты подле меня, мой сын?

- Я давно уже караулю твой сон, мать. В последнюю минуту мне показалось, что ты лучше себя чувствуешь, что болезнь тебя меньше мучает.

На лице больной мелькнуло какое-то разочарование, снова облако печали легло на него, но она сделала над собой усилие, приподнялась, протянула гостю обе руки и сказала:

- Прости меня, глупую. За все время со дня смерти сына я в первый раз видела его во сне. И так живо он не представился, что я спутала его с тобой и, проснувшись, не сразу поняла, где кончалась иллюзия сна и где начинается действительность. Поэтому я не сразу улыбнулась тебе, такому доброму и ласковому. Но ты ведь сам понимаешь, что такое для сердца матери собственный сын. Я постараюсь в дальнейшем быть тебе благодарной, как только смогу.

- Полно, мать. Не думай о благодарности мне, как не думай и о смерти сына. Ты только представляй себе, что он живет и думает о тебе точно так же неотступно, как ты о нем. Ну каково же ему видеть твои слезы, твое беспокойство, твои муки? Ты не сознаешь, а если вдумаешься, то выйдет, что сын твой виноват в твоей муке. Оплакивая его, ты его обвиняешь в своих мучениях. И все твои слезы так струями и бегут по его сознанию, по его теперешним делам и кладут на все отпечаток скорби. А между тем тебе бы следовало свидетельствовать перед всеми, как чист и свят он был в своей любви к тебе, как оберегал тебя, как старался наполнить каждый твой день весельем и миром. Старайся теперь доказать всем, что он недаром жил подле тебя, что в твоем сердце осталась вечная память о его трудах для тебя и что не слезами и унынием ты хочешь поблагодарить его за его жизнь с тобою, но своим трудом для ближних. Тем счастливым и спокойным трудом, который он недоделал, уйдя так рано. Но который за него доделаешь ты. Думай о его освобождении, о том, что помогаешь ему освободиться, а не о своей печали.

Сколько бы ты ни спрашивала матерь-Жизнь и всех мудрецов, почему, зачем умер твой сын таким молодым, - ты не можешь получить ответа, потому что глаза, которые плачут, не могут увидеть истины. Плачут всегда о себе, хотя бы и искренне думали, что плачут о других.

- Мне никогда не приходила в голову мысль, что мои слезы могут беспокоить и мешать моему сыну, друг мой. Но сейчас меня точно озарило, как молния пронзила мысль, что между людьми существует живая связь, хотя они и не видят друг друга. Спасибо тебе. Будь же мне сыном, что мне послала судьба. Не раз я думала, что, если бы Милосердие послало мне юношу, который захотел бы быть мне сыном, я знала бы, что я прощена, что я могу надеяться искупить всю неправду моей жизни. Я по-новому старалась бы любить посланного сына, по-новому передавала бы ему все силы сердца и мыслей, в его лице я благословляла бы Божий мир. А сейчас, когда ты пришел, я ничем, кроме тоски и слез, тебя не встретила, - все плача говорила женщина.

Нежно погладил сын протянутые ему руки и ответил:

- Как бы ты ни поступила, - уже улетело время и унесло твой поступок.

Если в эту минуту говоришь, что поняла духом, как надо действовать в жизни, зачем же нам с тобой так много говорить о прошлом? Вставай, выздоравливай, и будем оба каждый день приносить во все дела уверенность, что именно данное текущее дело и есть самое важное и самое главное. Будем его делать со всем полным вниманием и добротой, а остальное пусть складывается как возможно легче для всех. Не будем тратить время на слова. Я вижу, у тебя нет дров и воды. Скажи мне, где их взять, чтобы было на чем сварить пищу.

- Я все тебе объясню. Но скажи, как мне тебя звать? Моего дорогого сына звали Борис.

- А меня зовут Глеб. Вот и выходит, что я сыну твоему брат, - смеясь ответил юноша.

- Как странно, мой новый и дорогой сын Глеб, - задумчиво сказала мать. - С самого детства часто говорил мне мой Борис, что у него непременно будет брат Глеб. Но не родила я ему брата, а Жизнь-матушка послала ему Глеба, да только тогда, когда его уже нет. - И снова покатились ручьем слезы по щекам женщины.

- Снова ты плачешь, мать. А ведь уж как ему, Борису, наверное, больно сейчас. И желание его исполнилось, и не одна ты сейчас, а все не можешь послать ему улыбки радостного привета, чтобы ему было легче. Как думаешь? Мы с тобой только что решили, что будем жить весело, чтобы каждому было возле нас проще, легче и веселее. А вот тому, кого зовешь самым первым, самым близким и любимым, его ты сейчас снова огорчила, ты отяжелила его путь, создав из своих слез новое болото вокруг него и себя.

- Не буду больше плакать, Глебушка. Вот видишь, там, подальше, сарай. В нем дрова сложены, только наколоть надо помельче. А как обогнешь сарай, увидишь ручей с маленьким водопадом. В нем чудесная вода. И вид с того места - просто загляденье, его Борис очень любил.

Глеб взял ведро и сделал вид, что не заметил, как при последних словах украдкой отерла мать слезу...

И потекли тихие дни Глеба. Через несколько дней он привел весь дом в порядок, починил крышу, наладил все хозяйство, и день за день все здоровее становилась мать. Все реже и реже лились ее слезы, все веселее становилась ее лицо, все бодрее звучал голос. Но привычка бояться людей, создавшаяся за годы несчастий, выпавших городу и лично ей, все так же крепко держала ее в цепях...

Немало усилий положил Глеб на борьбу со страхом матери. Но все же одолел и это препятствие и уговорил ее раскрыть ворота, раскрыть постоянно запертые двери и окна дома и позволить людям приходить к ним.

- Подумай, мать. Зачем ты прожила сегодняшний день? Чтобы бояться? Тогда ты смело могла и не занимать места на земле. Ты боишься, значит, ходишь в смерти, а не в жизни. Ты не подала привета доброты ни одному человеку - значит, только одна смерть жила в тебе и ты в ней. А должен быть твой привет людям: Жизнь с Богом и для Бога. Если не было людям привета, ничего кроме смерти для тебя и не было в дне, чего тебе ее бояться? Бояться ее тебе нечего, потому что ты и не жила в этот день.

Постепенно, пережив все стадии страха, доходя не раз до отчаяния от смелого поведения своего нового сына, входившего без страха в больные дома, упрекая Глеба, что судьба послала его ей в помощь, а он и не думает о ней, с большим трудом и страданиями сбрасывала с себя мать жгущие кольца страха.

- Я и вообразить себе не могла, какое счастье жить на земле, когда сердце свободно от страха, когда легко и спокойно работаешь, - сказала однажды Глебу мать. - Когда ты мне говорил, что важно только то, что и как ты делаешь сейчас, мне казалось, что ты просто еще дитя и в голове твоей живут одни детские мысли. Что самое важное для человека серьезного и практичного - это позаботиться о своем и близких "завтра". Недавно я поняла, о чем ты говорил, утверждая, что жизнь - это "сейчас". Только твое "сейчас" объяснило мне, как надо освобождать сердце и мысли, очищать их именно сию минуту, потому что следующая минута рождается из текущей.

- А текущая темнит те глаза, что плачут, и не дает им видеть ясно, - рассмеялся Глеб, обнимая мать.

- Нет, сынок, глаза уже не плачут и видят все яснее, как им трудиться, чтобы становиться силой для радости.

Дни текли, и в городе завелось много друзей у матери и ее приемного сына.

Не было просьбы, в которой отказал бы соседям приветливый дом. Не было сердца, которое не унесло бы утешения из дома прежних скорбей и слез, ставшего теперь домом мира. Каждый, уходя из него, думал: "Вот, наконец нашел я себе верных друзей".

И в сердцах многих новых знакомых Глеба точно таяли какие-то перегородки, мешавшие им до сих пор быть простыми с людьми. Одни прежде всегда думали, как сохранить свое достоинство во встречах с людьми; другие старались всеми силами быть полезными своим близким; третьи верили твердо в Бога и хотели учить всех встречных, как им надо жить, их собственными идеалами меряя каждого; четвертые, стремясь, чтобы их время не пропало в пустоте, в каждом своем слове и движении стремились воспитывать людей, думая, что именно в этом наибольшая заслуга, а простая и легко даваемая доброта не шла из их сердца. Все что-то мешало ей литься. И только со встречи с Глебом многие поняли, что не люди встречные мешали им быть добрыми, а в них самих лежали пластины условности, на которых они сами записывали так или иначе образы своих встречных, видя в них не Вечное, но преходящее.

В каждом сердце становилось светло и радостно, как только оно видело, что мешало в нем самом простоте его отношений с людьми. Многие, многие, говорившие прежде: "Да откуда ее возьмешь, радостьто?", - теперь улыбались своему прежнему невежеству, которое было единственной причиной их неполноценно прожитого дня.

Мысли Глеба часто возвращались к моменту разлуки с братьями. О старшем брате он не беспокоился. Он в прежние годы видел его неизменное спокойствие во всех обстоятельствах жизни, сам чувствовал и на других наблюдал, как в каждом человеке укреплялся его мир сердца подле Александра. Он был уверен, что тот не только выполнит, но и превзойдет заданную ему задачу. Но мысли о брате меньшом, красавцепевце, бередили сердце, составляя его единственное волнение. Как будет жить красавец-мальчик в огромном городе один? Будет ли его дивная песня достаточным оружием для его единения с людьми? Ведь не все любят песни, не всем они нужны и не все могут откликнуться на этот язык любви.

А младший брат, ушедший первым, последним пришел в незнакомый огромный город. Шел он всех дольше, так как в первую же ночь встретил трех бездомных спутников, к которым и присоединился.

Не успел он отойти и пяти верст, как услышал в темноте спустившейся ночи чей-то тихий плач, как показалось ему, детский. Остановился путник, послушался и пошел, свернув с большой дороги, к кучке деревьев. Ему навстречу выскочила небольшая собачка, обнюхала его, подпрыгнула, лизнула ему руку и, заскулив, побежала вперед, как бы приглашая его следовать за собою. Идя за собакой, под кущами какого-то цветущего ароматного растения он увидел девочку лет десяти, державшую на коленях голову ребенка и горько плакавшую.

- О чем ты плачешь, милая девочка? - спросил он, наклонившись к девочке и ласково касаясь рукой ее головки.

Очевидно, во всей полноте своего горя ничего не слышавшая и не видевшая девочка вздрогнула, открыла свое заплаканное личико, по которому катились ручьем горькие слезы, освещенные лучом проглянувшей среди туч луны и сказала:

- Мой братик умирает, взгляни, он уже ничего не отвечает мне. А без него и я, и наша собачка Беляночка тоже умрем. Мы только тем и жили, что братик мой играл на скрипке, я пела и танцевала, а Беляночка прыгала и делала фокусы, которым мы с братом ее научили. Сегодня нам не посчастливилось. Мы ничего не заработали, и никто нас не оставил ночевать. Я думала, что мы доберемся до города засветло, но братик мой так ослабел, что едва шел, и ночь застала нас здесь.

Все это говорила девочка, рыдая, и едва можно было разобрать ее лепет.






ТОП 5 статей:
Экономическая сущность инвестиций - Экономическая сущность инвестиций – долгосрочные вложения экономических ресурсов сроком более 1 года для получения прибыли путем...
Тема: Федеральный закон от 26.07.2006 N 135-ФЗ - На основании изучения ФЗ № 135, дайте максимально короткое определение следующих понятий с указанием статей и пунктов закона...
Сущность, функции и виды управления в телекоммуникациях - Цели достигаются с помощью различных принципов, функций и методов социально-экономического менеджмента...
Схема построения базисных индексов - Индекс (лат. INDEX – указатель, показатель) - относительная величина, показывающая, во сколько раз уровень изучаемого явления...
Тема 11. Международное космическое право - Правовой режим космического пространства и небесных тел. Принципы деятельности государств по исследованию...



©2015- 2024 pdnr.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.