И НАЧАЛО КОЛОНИАЛЬНЫХ ЗАХВАТОВ. 5 глава

Обращался Эразм и к проблемам государства и управления обществом. Идеал для него – вольные имперские города (как в Германии) или самоуправляющиеся общины (как в Нидерландах). Он писал: "Королевство – это большая семья; король выделяется среди других, но он тоже человек". Основным методом поощрения граждан к служению интересам своего государства Эразм считал воспитание и убеждение. Рекомендовал он и награды. "Хотя хорошие граждане должны и без награды следовать всему наилучшему, все же полезно подобного рода приманкой побуждать недостаточно зрелых граждан стремиться к достойному". "Князь должен стараться, чтобы сограждане ценились по добродетели и добрым нравам, а не по имуществу". Большая часть "грязных дел" в государстве имеет своим источником обилие праздных элементов, писал Эразм. Эти элементы, когда им не хватает того, чего требует роскошь, становятся способными на любую низость. Бездеятельную праздность нельзя прикрывать и знатностью. Знатность от рождения почитается только в том случае, если она подкреплена благородными делами.

"Следует остерегаться чрезмерного неравенства богатств. Это не значит, – отмечал Эразм, – что я желаю, чтобы у кого-либо силой отнималось его добро, но что следует применять должные средства для того, чтобы богатство многих не сосредотачивалось у немногих". В молодости, под влиянием христианской морали, Эразм выступал против материальных благ. Но затем умерил свой радикализм и писал, что материальный достаток важен не только для отдельных индивидов, но и для всего общества. Богатство само по себе не является злом и может служить основой добрых дел. "Имущественное благополучие сообщает жизни привлекательность, бедность же угнетает человека". Эразм ставит прямую зависимость между личным достоянием граждан и процветанием государства, призывает государство оберегать собственность граждан. Но, подчеркивает, что главным должен быть честный образ жизни, удовлетворение от добрых дел. Он против расточительности. "Нельзя одаривать всех просящих, а только наиболее нуждающихся". Он против арифметического равенства (уравниловки), когда всем дают поровну: "старому и молодому, умному и темному, глупому и мудрому". Он не подвергал сомнению деление общества на социальные группы, но опасался лишь чрезмерной имущественной дифференциации[55].

Актуальны воззрения Эразма на проблемы войны и мира. Как и все гуманисты, он выступал против войн, однако выделял и оправдывал войны справедливые, например, защиту родины от варваров. Распространять же христианство посредством войн не подобает. "Если судить по тому, каковы сейчас те, кто ведет эти войны, мы скорее добьемся того, что сами выродимся в турок, чем того, что турок сделаем христианами". Наиболее резкая отповедь войне дается в трактате "Жалоба Мира", изложенная в форме выступления персонифицированного Мира. Мир утверждает, что в нем больше всего нуждаются люди – самые беспомощные существа, не имеющие средств защиты. "Закрывши глаза, очертя голову, ввергают себя [люди] в войну. Ведь начавши ее, нельзя помешать ей из маленькой стать большой…, из бескровной - кровопролитной". "Не легко решится на войну тот, кто имеет в виду только интересы общества. Напротив, мы видим, что все причины войны возникают из того, что не имеет никакого отношения к народу". Среди причин, ведущих к войне, Эразм называет и "самую преступную": тираны, чувствуя, что народное согласие ослабляет их власть, а раздоры ее укрепляют, всеми силами стараются разжечь войну…" Но Эразм не только протестует против несправедливых войн и показывает их причины. Он предлагает иные пути для решения спорных вопросов – международный арбитраж. "Пусть величайшие почести воздаются тем, кто предотвращает войну, кто мудрым советом восстановит согласие и кто всеми силами делает так, что становятся ненужными великие и огромные запасы оружия". Эти идеи, впервые высказанные великим немецким гуманистом, были впоследствии положены в основу международного права.

Интересны и взгляды Эразма на воспитание и педагогику. Человеком, писал он, не рождаются. Человеком образуются путем развития разума, воспитания готовности к благородным поступкам. Родители создают детей не для себя, а для Бога. При воспитании надо придерживаться полезности, но стремиться сочетать ее с приятным. "Первая забота учителя – быть любимым". Стимулы в воспитании: стыд и хвала. Эразм категорически выступал против розог – это самое резкое выступление против телесных наказаний среди немецких гуманистов. Большое значение в педагогике Эразм придавал игре, даже для юношей. А вот как сделать обучение массовым, он не знал. Захочешь – сможешь, обращался он к читателю. В педагогической системе Эразма ученик и учитель связаны взаимным уважением, в обучении господствует разумное начало. Образование преследует цель не только овладения комплексом светских знаний, связанных с античной культурой, но и воспитания молодого человека в духе гуманистической этики, как всесторонне развитой личности.

В системе воспитания у Эразма велика и ответственна роль женщины. Однако ее общественная функция на этом не исчерпывается. Она призвана серьезно влиять на формирование искусства. В этом отразился сдвиг общественного сознания от средневекового отношения к женщине и Эразм, как и в других своих воззрениях, выразил это наглядно для современников, то есть талантливо.

В отличие от итальянских гуманистов, главное в человеке для него – совершенство ума, но не тела. Физические занятия важны, но, по Эразму, не должны мешать духовному развитию. "Если тело ослабло от учения, то ущерб этот перевесят блага души". В Италии же все стороны воспитания признавались равными.

В разразившейся в начале ХVI в. в Германии Реформации Эразм постарался быть "над схваткой", что привело его в лагерь противников коренной церковной реформы. То есть, разбудив своей критикой порядков и норм жизни общественное сознание, расшатав авторитет сложившихся догм и представлений, указав внимательным читателям "болевые точки" общества и направления, по которым надо изменять жизнь, сам Эразм остался в стороне, за что его упреками и молодые последователи-гуманисты, и нетерпеливые радикалы-реформаторы. Но, объективно, Эразм сделал то, что мог и его заслуга – именно в "снятии покровов", в десакрализации освященных церковью и традициями общественных пороков. На большее его сил не хватило. Последователи же задумалась над конкретными делами[56].

Другим видным немецким гуманистом, современником Эразма, был Иоганн Рейхлин(1455-1522). Его тоже относили к гуманистам старшего поколения. Их называли "двумя очами Германии". Рейхлин лично знал Мирандолу и Марсилио Фичино, бывал в Париже. Он расширил сферу распространения гуманизма в Германии и связал его с итальянскими и французскими гуманистическими школами. В отличие от Эразма он – не сугубо кабинетный деятель: был одним из опекунов малолетнего герцога Ульриха Вюртембергского, а в 1502 и 1513 гг. – президентом Швабского суда.

Как Эразм и Агрикола, оставаясь католиком, Рейхлин был против ломки церковных порядков и Реформации, считая своей задачей лишь научную критику некоторых церковных догматов, пропаганду гуманистических идей. Он стремился примирить гуманизм с католической догматикой. И все же стал популярным в кругах университетских немецких гуманистов благодаря выдвинутому им положению о том, что изучение сущности христианства должно идти по пути критического и лингвистического исследования церковных первоисточников – священных книг, а не по пути слепого доверия церковным авторитетам, не по пути схоластики. Наибольшую же славу, и не только среди германских гуманистов, Рейхлин снискал себе известным выступлением по так называемому "делу о еврейских книгах", которое превратилось в "дело Рейхлина".

Суть этого дела заключалась в том, что в 1509 г. группа консервативных кельнских теологов стала добиваться уничтожения еврейских религиозных книг враждебных, по их мнению, христианству. Но книжная культура того времени уже была развитой и идея встретила возражение. Рейхлин, как известный филолог и знаток христианских древностей и их иудейских источников, был приглашен в качестве эксперта. Он высказался против огульного уничтожения всех этих книг, часть из которых (Талмуд, каббалистические книги) имела, по его мнению, важное значение для изучения христианства. Подобное заключение не было неожиданным, ибо еще в 1506 г. в трактате о древнееврейском языке Рейхлин писал: "Я почитаю Св. Иеронима, как ангела и ценю Николая Лиру, как великого учителя, но Истину я чту, как Бога!" В этом – отрицание схоластики. К тому же сожжение книг, заметил эксперт, означает признание церкви, что она не уверена в себе. Конфликт, по сути, состоял не в том, надо ли изучать древнееврейский язык богословам, не в том, нужна ли проверка переводов священных текстов, а в нарушении главного – монополии, в отрицании принципа бесспорности церковных авторитетов. Именно это породило агрессивность духовенства.

В острую литературную полемику были вовлечены все образованные круги Германии. Они разделились на 2 лагеря: рейхлинистов, в который входили гуманисты и "темных людей", обскурантов, сторонников кельнских теологов[57]. Центральным вопросом спора стал вопрос о правомерности применения методов научной критики и исследования первоисточников при изучении христианства. Обскуранты настаивали на незыблемости авторитета канонизированных текстов и отрицали возможность научных исследований в этой области. В конце концов, после многолетнего процесса Рейхлина приговорили к уплате судебных издержек и запретили один из важнейших его памфлетов против "темных людей", то есть наложили так называемый "обет молчания» – запрет на выступления по данной спору. Он продолжил ученую деятельность, первым создал словарь и грамматику древнееврейского языка, получил профессуру по греческому и древнееврейскому языкам в Австрии, где и умер. Такое судебное решение означало серьезный сдвиг в общественном сознании и было бы невозможно без активного давления со стороны "рейхлинистов".

Ядро сторонников Рейхлина составили радикальные гуманисты, которые в своих требованиях пошли значительно дальше самого эксперта. Это были так называемые "гуманисты младшего поколения". Наиболее видное место среди них занял радикальный кружок гуманистов при Эрфуртском университете. Молодые доценты университета – Георг Эбербах, Муциан Руф и другие – добились возможности ведения осторожной, но упорной антисхоластической пропаганды. Выделялся среди них Муциан Руф, получивший, кстати, первое образование в той же деревенской школе в Голландии, что и Эразм Роттердамский. Еще до поступления в университет Руф обнаружил литературный талант в поэзии и склонность к греческой филологии. Он стал каноником (настоятелем собора) в Готе, близ Эрфурта. Он шел по пути Рейхлина, но продвинулся дальше. Считал, что еще до Христа разные народы придумали себе божество. И Христос – выдумка. Бог – это нечто духовное, но не телесное. Поэтому истинные люди есть среди всех народов, отрицавших мощи, статуи в церквах и т.п. В этих взглядах – предвосхищение Реформации, но они не мешали Руфу проповедовать ортодоксальный католицизм, ибо он считал, что его мысли – не для толпы. Античность, по мнению Руфа, нужна для понимания явлений.

И если в учениях гуманистов старшего поколения главным было соединение античности с христианством, то молодые гуманисты видели свой идеал в борьбе за единство Германии и объединение всех немцев против папского Рима. Деятельными участниками эрфурсткого кружка Муциана Руфа были поэты Эобан Гесс, Крот Рубиан и другие. Но самым выдающимся членом кружка и самой яркой фигурой немецкого гуманизма вообще был Ульрих фон Гуттен. Он родился в 1488 г. в семье бедного франконского рыцаря. В детстве отец готовил его к духовной карьере и отдал в монастырь. Но шестнадцати лет от роду Ульрих с помощью Крота Рубиана бежал оттуда и стал странствующим поэтом. Подобно многим бедным рыцарям, порой занимался и разбоем. Гуттен презрительно относился к титулам, званиям и академическим степеням, за которыми часто скрывалось высокомерие и невежество. Хотя он и стал бакалавром, но отверг предложение отца завершить образование получением диплома и заняться адвокатской деятельностью.

В стихотворении "Nemo" (Никто) Гуттен подчеркивал, что настоящий гуманист – это "никто", то есть человек без официального положения. Гуттен связывал гуманистические идеалы процветания наук и развития человеческих талантов с немецким патриотизмом, с преодолением княжеского сепаратизма, с освобождением Германии от эксплуатации римской курией. Он издал в Германии трактат Лоренцо Валлы о подложности Константинова дара.

Вместе с Кротом Рубианом Гуттен был автором знаменитой сатиры "Письма темных людей", вышедшей накануне Реформации, в 1515-1517 гг. В ней ярко и доступно широкому читателю высмеивается невежество, лицемерие, ханжество монахов, богословов и схоластов. Они представлены ведущими бесконечные схоластические споры о пустяках, предаются обжорству и показывают свое полное невежество, разбираясь лишь сортах пива и еде. В одном из писем, например, приводится утверждение, что "Цезарь, который всегда был на войне и постоянно был занят всякого рода великими делами, не мог быть ученым и не мог научиться латыни" и, следовательно, его нельзя считать автором "Записок о Галльской войне"[58].

В отличие от других крупных немецких гуманистов, которые были кабинетными учеными и выражали довольно пестрые настроения разнообразных слоев и прослоек оппозиции, Гуттен всю свою жизнь был связан с низшим, разорявшимся дворянством. По его собственным словам, с детских лет он стремился действовать как рыцарь. Он резко выступал против князей и вельмож, против крупной буржуазии и, особенно, купцов. С Эразмом он подружился, но когда тот выступил против Реформации, обвинил его в предательстве. Но, как уже отмечалось, Эразм, как и Рейхлин, и другие "старшие гуманисты", видели в Реформации, которая требовала искренности в вере и несла строгость нравов, угрозу гуманистическому образованию и духовной раскрепощенности. Гуттен же был готов пожертвовать этими ценностями ради достижения политических целей.

Странствуя по Германии и будучи человеком наблюдательным, Гуттен предвидел неизбежность крестьянского восстания. Желая его предупредить, он обращался к князьям: "Знаете ли вы, что народ думает о вас? Он, правда, хочет, чтобы вы им управляли, но не желает, чтобы вы его губили, и многие в его среде уже думают, как бы насильственно помочь своему горю".

Гуттен высоко ставил рыцарское сословие. Идеалом его государства было такое, в котором была бы осуществлена Реформация и сохранены все рыцарские вольности. При этом он стоял за союз рыцарей с городами и даже с крестьянами, не понимая, что последним с дворянами не по пути. Таким образом, социально-политические взгляды Гуттена отражали надежды гибнувшего немецкого рыцарства. Он уповал на сильную императорскую власть, опиравшуюся на мелкое дворянство и способную покончить со своеволием князей. Обреченность этих идеалов Гутена сказалась в ходе рыцарского восстания 1523 г., когда народные массы не поддержали дворян, которым не доверяли. Поэтому восстание было легко подавлено князьями. Раненный Гуттен бежал в Швейцарию и в том же году умер. Такое завершение его жизненного пути как бы отразило уход с исторической арены рыцарства как самостоятельной политической силы.

***

Таким образом, интересы и образ мыслей немецких гуманистов существенно отличался от их итальянских предтечей. Это отразилось и в их исторических воззрениях, в которых с самого начала проявились националистические моменты. Стремление многих немецких гуманистов доказать, что их предки были не дикими охотниками, а народом воинов, художников и философов, приводило к невероятным измышлениям. Например, видный немецкий гуманист ХV в. Себастьян Франк в своей "Германской хронике" писал: задача его книги доказать, что германцы были не менее культурным народом, чем греки и римляне. Даже лидер Реформации Мартин Лютер говорил, что слава о высокой культуре греков, римлян и евреев потому так широка во всем мире, что у них были хорошие историки, а у германцев таковых не было.

Такие представления формировались из-за того, что патриотизм, формирующееся национальное самосознание в Германии наталкивалось на господство церкви, чего не было в Италии. К тому же итальянцам не было нужды доказывать величие своего прошлого. Но старшее поколение немецких гуманистов находилось в русле традиционных отвлеченных этико-философских интересов, разрабатывая далекие от реальной политики идеи христианского гуманизма. В этом, с одной стороны, сказалось влияние традиционной университетской среды, из которой они вышли, с другой, это же было характерно и для итальянских гуманистов, также не склонных соединять свои воззрения и изыскания с повседневными реалиями. Поэтому большинство немецких гуманистов старшего поколения во главе с Эразмом и оказались в оппозиции к Реформации.

Еще одной особенностью немецкого гуманизма было то, что этика и философия в Германии преобладали над чувственным восприятием красоты, присущим итальянцам. В этом отразился разный исторический опыт двух народов.

ЛЮТЕР И НАЧАЛО РЕФОРМАЦИИ. Мартин Лютер родился в 1483 г. в г.Эйслебен (Саксония), одном из крупных в то время центров медной промышленности[59]. В своей автобиографии он писал: "Я – сын крестьянина. Мой отец, дед и прадед были настоящими крестьянами. Впоследствии отец переселился в город…" В год рождения Мартина его отец стал забойщиком в руднике. Когда Мартину было 6 месяцев, семья переехала из Эйслебена в Мансфельд, где провела 14 лет. Поначалу Лютеры бедствовали, но упорный труд и крайняя бережливость способствовали росту благосостояния. Спустя 26 лет, в 1509 г. Ганс Лютер уже мастер, совладелец восьми шахт и трех плавилен. За эти годы семья Лютера накопила состояние, за которое можно было купить крупное поместье с полями, лугами и лесом. Отец стал уважаемым человеком, членом городского магистрата. Но привычка с скромному, даже скудному быту в семье осталась. Частая гибель людей в шахтах и неосвященность горняцкого труда церковью (в отличие от труда крестьянского) способствовали распространению суеверий в шахтерских поселках. И Мартин с детства верил в чертей.

Родители Мартина были крутого нрава и очень серьезно относились к воспитанию своих детей. "Мои родители - продолжает Лютер в своих автобиографических заметках, – обращались со мной сурово. И от этого я сделался очень робок. Отец высек меня однажды так больно, что я его возненавидел, стал от него убегать, и много времени прошло, пока я с ним сжился. Однажды из-за ничтожного пустяка мать высекла меня до крови. Суровая и строгая жизнь, которую вела моя мать, была причиной того, что я ушел в монастырь и сделался монахом. Но родители искренне полагали, что поступают хорошо, – они не могли только соблюсти меры, с какой надо наказывать. А наказывать надо так, чтобы возле розги лежало яблоко…"

Несмотря на изначальную бедность, первенца Мартина отдали в школу. "Нет теперь такого ада и чистилища, – писал Лютер, – которые представляли собой наши школы, где нас мучили, но где мы не могли ничему научиться из-за вечных побоев, страха, трепета и боли. Однажды я за одно утро, до обеда, был высечен 15 раз подряд… Я не пренебрегал компаниями, которые пели у дверей из-за куска хлеба. Я сделался попрошайкой и выпрашивал хлеб по домам…"

Когда Лютер выучился грамоте, он обнаружил способности, и родители решили готовить его к ученому званию. Отец хотел сделать сына юристом. В глазах простых людей это была самая денежная профессия. На запутанном германском праве они действительно хорошо зарабатывали. В 18 лет Мартин записался на философский факультет Эрфуртского университета. Спустя 2 года он уже был бакалавром с правом читать лекции по философии. У отца к этому времени появились деньги, чтобы содержать сына-студента. Он изучал юриспруденцию и теологию, в том числе полный текст Библии. Еще через 2 года, в 1505 г. Лютер – уже магистр. К окончанию университета отец выбрал сыну и невесту.

Но Мартин решил бежать от мирских соблазнов и ушел в августинский монастырь. Его мучила мысль, что человек грешен и что за это ему уготован ад. Предшествовавшая жизнь приготовила Мартина к такому решению. Жестокое воспитание в детстве и впитанные из окружающей атмосферы мистические страхи были дополнены суровым бытом университета. В общежитии, где жил Лютер, подъем был в 4 утра, отбой – в 20 часов. Студенты находились под постоянным надзором, даже во время еды и чтения. А в семье, когда Мартин приезжал домой, его окружала традиционная бюргерская неуверенность в будущем из-за унижений от феодального произвола, роста налогов. Все это провоцировало массовые ожидания конца света и подвигло эмоционального по характеру и запуганного юношу на уход от мирской суеты. Тем более, что университет помог сократить тяжелый период послушничества и через год Мартин постригся в монахи под именем Августина.

"Поистине, я был благочестивым монахом, – писал Лютер, – и так строго придерживался уставов моего ордена, что и сказать не могу. Если бы хоть один монах попал на небо за свое монашество, то я тоже там был бы… так как я, если бы это и дальше продолжалось, замучил бы себя насмерть бдением, молитвой, чтением и другой работой". Лютер морил себя постами, подвергался бичеванию, спал на незастланных досках в нетопленном помещении. Он стал напоминать тех изможденных болезненных святых, которые известны нам по иконам. Но таких монахов было немного. В большинстве же он обнаружил все те же человеческие пороки. Самоистязания не помогли. Он приходит к мысли, что и добрые дела не помогут ему и решает вернуться в мир. В 1507 г. его возводят в сан священника. Но где же спасение? Лютер в растерянности. Он раздражителен, у него расшатаны нервы. Надо заметить, что в монастыре его не любили, но уважали за искренность. Многие там вообще думали, что он одержим бесовской силой. Да и сам он верил, что его смущает дьявол. Вполне возможно, что он испытал психическое расстройство. Но природное здоровье помогло восстановить расшатавшиеся нервы. Хотя сам Мартин считал, что помог ему совет старого монаха: отпущение грехов дается всем, но настолько, насколько он будет веровать. Так около 1508 г. он приходит к ключевому тезису своего будущего учения – к идее оправдания верой. Тогда же саксонский курфюрст Фридрих Мудрый приглашает Лютера в Эрфуртский университет читать лекции об аристотелевой диалектике и физике. Но ему интереснее богословие и в 1509 г. он становится бакалавром по Библии.

В 1511 г. он совершил паломничество в Рим, и это стало очередным его разочарованием. "Трудно сказать и невозможно поверить, до чего там гадко. Если есть ад, то Рим построен на нем… Чем ближе Рим, тем хуже христиане".

В университете Лютер продолжает изучать средневековых богословов и в 1512 г., в возрасте 29 лет становится доктором богословия и приором монастыря. Но он не оставляет поисков пути к спасению человека и, наконец, в том же 1512 г. находит, что спасение лежит не в исполнении христианином церковных предписаний и обрядов. Добрые дела, отмечает Лютер, надо делать не по указке, надо сознательно стремиться к добру. Спасение - в искренней вере в Бога. Вера – бескорыстный дар Христа. Веруй искренне, честно – и ты спасен!

Лютер отстаивает право верующего самому толковать Священное писание (в рамках веры, конечно). "Религию надо понимать" – часто повторял Лютер. В этом ощущается влияние Эразма Роттердамского, его критики христианской догматики. Говорили, что "Лютер высидел яйцо, которое снес Эразм". Но если Эразм взял от христианства свободу воли, то Лютер подчинял христианина новой организации; авторитету римских иерархов он противопоставил не разум, а внутреннее чувство, источник которого находился вне человека. Эразм потом писал, что доктрина Лютера предала человека, которого он возвышал до божества. Надо выбирать не церкви, а новое отношение к религии. Но в полемике с Эразмом Лютер заявил, что вера исключает сомнения. Она – абсолютная истина, ибо человек находится во власти греха, он лишен свободы воли и в спасении своем не может рассчитывать лишь на свои силы. "Заповеди показывают, что мы должны делать, но не дают нам на это силы". То есть, в отличие от Эразма и вообще, от гуманистов, Лютер не верил в возможности человека, наоборот, считал его слабым, нуждающимся не только в поддержке, но и в наставлении. В итоге его кругозор и последующая деятельность оказалась ограниченной лишь вопросами веры.

В условиях средневековья, когда вся общественная жизнь протекала под знаком религиозной идеологии идея Лютера об оправдании верой имела неожиданные последствия. Ведь если не нужны обряды, то не нужны и священники, не нужен папа, не нужна вся дорогостоящая и обременительная для паствы, для народа богатая католическая церковь. В Германии, где, как указывалось, как раз крестьяне и горожане наиболее страдали от бремени церкви, ее неограниченных бесконечных и разорительных поборов, такие выводы из открытия Лютера были наиболее актуальны. Получилось, что Лютер теологически обосновал требования дешевой церкви, требования, которое уже вызрело в среде бюргерства. Вот почему выступление Лютера, ставшее итогом длительны личных переживаний и поисков, получило неожиданно для его самого, огромный общественный резонанс и стало началом общественного движения во всей Германии. Так его учение вышло за пределы чисто богословских кругов и превратилось в стержень, объединивший всех недовольных в стране, всю оппозицию.

Но Лютер сохраняет уважение к цекрви. В споре о еврейских книгах он поддерживает Рейхлина, но выступает против насмешек гуманистов над церковью, имея в виду "Письма темных людей" и выступления Эразма: не смеяться надо там, где христианину следует рыдать".

Поводом для публичного выступления Лютера против католической церкви послужила продажа от имени папы индульгенций. Их широкое распространение было в начале ХVI в. санкционировано папой Львом Х под предлогом нехватки средств для строительства храма Св. Петра в Риме. Наиболее активно продажа индульгенций осуществлялась именно в Германии, где, в отличие от соседних стран, власти не препятствовали перетоку средств в Рим. Самым, пожалуй активным продавцом этого специфического товара был монах Тецель. Он не только продавал отпущения за уже совершенные грехи, но придумал продавать индульгенции и за будущие грехи, так сказать, авансом. Можно удивляться, но это свидетельствует об искренней вере людей, что никто не рискнул купить отпущение грехов за будущий грабеж и затем ограбить самого продавца. Известно лишь, что в Дрездене некий дворянин купил индульгенцию на 3 дня вперед и, все-таки, избил Тецеля.

Лютера, как и многих других, возмущало, что папа превратил религиозные чувства в источник дохода. Саксонский курфюрст Фридрих Мудрый, покровитель Лютера, запрещает в своих землях продажу индульгенций. Ко времени своего активного выступления против индульгенций он уже стал широко известен в Германии. Будучи профессором богословия в Виттенбергском университете, он с 1516 г. проповедовал в местном соборе и, обладая ораторским мастерством, умея убедительно и просто общаться с паствой, пользовался среди прихожан огромным успехом. В 1517 г. Тецель останавливается на границе Саксонии, в четырех километрах от Виттенберга. И когда Лютер заметил, что его прихожане бегают к Тецелю, он не вытерпел и спустя 2 недели прибил к дверям церкви свои 95 тезисов, осуждавших торговлю индульгенциями и вызывал на диспут всякого, кто решит оспаривать его тезисы. В них Лютер отстаивал чистоту Священного писания, выступал против обрядности и всей мишуры, которой обросла официальная церковь. Он поставил под сомнение право папы и церкви распоряжаться небесными исправительными карами, в том числе и продавая индульгенции. Отпускать грехи может только Бог, утверждал Лютер. Тецель в ответ написал 106 антитезисов, но студенты их сожгли.

Хотя особо радикального в тезисах не было, учитывая и актуальность темы, и известность самого Лютера, они привлекли в Германии всеобщее внимание. На диспут никто не явился, а затем его запретили. Но тезисы, первоначально написанные по латыни, были переведены на немецкий язык и стали распространяться в печатном виде. Это событие принято считать началом Реформации в Германии[60].

Лютер поначалу испугался шума, поднятого вокруг его выступления: "Я был один… ничтожный монах… и лишь по неосторожности вовлечен в это дело". Он еще не думал порывать с Римом, а лишь начинал ученый диспут[61]. Но поддержка курфюрста, прихожан, студентов раскрепостили мысль Лютера и способствовали усилению его активности.

В последовавшей дискуссии осмелевший Лютер заявил, что отпущение грехов, даваемое священником, бесполезно, если человек внутренне не верит. Но истинно верующий получает прощение от Бога, даже если ему откажет священник. Этим Лютер разрывал цепь, которая привязывала христианина к церкви как к организации. Тем самым реформатор смирял человека перед Богом, но сделал свободным среди людей. Это и была та "христианская свобода", которая составляла суть его учения: единственный авторитет для верующего – Священное Писание. Потом Лютера упрекали, что он создал нового "бумажного папу", заменив авторитет римского папы авторитетом Библии. Но это был еще не окончательный разрыв с папой. Лютер даже послал ему свои тезисы. Но надежды Лютера на внутреннюю реформу в католической церкви не оправдались и он постепенно, возможно и незаметно для себя, становится все более решительным. В 1519 г. на диспуте в Лейпциге с Экком Лютер заявляет, что Гус не во всем был неправ, что суждение отдельного христианина должно иметь большее значение, чем мнение папы или собора, если они основательны. В развернувшейся полемике Лютер заявил, что Гус был осужден в 1415 г. Констанцским собором неправильно и даже обратился к тезисам наиболее радикального крыла гуситов – таборитов. В 1520 г. Лютер уже стал заявлять, что церковь может существовать и без папы, то есть, стал на путь требования радикальной реформы католической церкви.