Питание является важным фактором здоровья и долголетия. 8 глава

Наряду с блокадами обязательны и другие меры: прекращение курения, лечение гипертонии, рациональное питание, снижение излишнего веса, прекращение употребления алкоголя, режим сна, труда и отдыха, устранение перенапряжения нервной системы. В тех случаях, когда указанное лечение не помогает, может встать вопрос о хирургическом лечении.

В течение многих десятилетий хирурги работали над этой проблемой, осуществляя самые различные операции. В основе их был принцип создания окольного кровообращения, дополнительного кровоснабжения сердца за счёт сосудов перикарда. Добивались приращения перикарда к самой поверхности сердца. В других случаях к обнаженному сердцу подшивали сальник, диафрагму и так далее.

Все эти операции давали лишь временный эффект из-за рубцевания подшитой ткани.

В последние годы стали применять прямой анастамоз между близлежащими сосудами, например грудной и венечной артериями. Большинство хирургов создают прямой шунт между аортой и коронарной артерией с помощью вены, взятой с ноги больного. Имеются отдаленные результаты, показывающие, что многие больные чувствуют себя хорошо уже несколько лет.

Однако все эти операции представляют собой очень серьёзное вмешательство, дающее какой-то процент не только неудовлетворительных результатов, но и неблагоприятных исходов. Поэтому, надо полагать, решение проблемы лежит не на пути хирургии. Необходимо создавать такую обстановку и такой режим, такие условия жизни и работы, которые бы предупреждали длительное перенапряжение нервной системы и психоэмоциональные стрессы.

Глава девятая

Однажды утром, отправляясь в горы, певец и художник заметили странную картину: неподалеку от молельни на плоском сером камне лежал старик и возле него толпилась стайка людей. Друзья подошли к ним. Знакомый таджик отвел их в сторону, сообщил:

— Курбан-ака, наш самый почтенный бабай. Ему сто двадцать лет, он болен, попросил, чтобы его вынесли на камень.

К старику один за другим подходили люди, видимо, родственники, дети, внуки, племянники; он каждому говорил что-то, иных брал за руку, удерживал возле себя дольше обыкновенного. А потом сказал, обращаясь ко всем:

— Да благословит вас бог. Не печальтесь, идите к своим очагам. Я слаб, но умирать не хочу. Пусть глаза мои видят небо и горы.

Люди молча расходились. И каждый с почтением оглядывался на старика. Виктор тоже собирался уйти, но старик окликнул его:

— Подойдите ко мне, добрый человек.

Виктор торопливо приблизился к старику.

— Меня зовут Курбан Махсум, а как зовут тебя, юноша?

— Я Виктор Сойкин, дедушка.

— Виктор — хорошо. Мой русский друг — Иван, а ты Виктор. Это хорошо. А как зовут твоего товарища?.. Олег Молдаванов?.. Да продлятся ваши дни в радости!.. Ты слышишь, юноша? Я говорю по-русски... У нас теперь многие говорят по-русски, а раньше... Я один знал ваш язык. Далеко вокруг не было человека, кто бы, как и я, умел говорить по-русски.

К старику подошла девушка, подложила под голову белую как снег подушку, укрыла старика верблюжьим одеялом. Старик взял её за руку, ласково погладил.

— Спасибо, Сония, внученька моя. Не пойдёшь ли ты в город? Если пойдёшь — принеси мне виноградный сок. Совсем немного — две-три бутылки.

Сония, как показалось Виктору, неохотно согласилась:

— Хорошо, дедушка. Я принесу тебе сок.

Виктор поспешил ей на выручку:

— Я сегодня пойду в город — принесу вам сок.

И повернулся к Сонии:

— Вы не возражаете?..

Девушка повела плечом. И мимолетно кинула взгляд на Виктора; он перехватил её взгляд и подивился большим, широко открытым синим глазам. У всех таджичек, которых он видел, глаза чёрные, и Сония от них мало чем отличалась: лицо смуглое, волосы и брови смоляные, а глаза... синие. Уж не померещилось ли ему?

Сония закрыла лицо платком и пошла вниз к белому стволу чинара. Виктор невольно на неё загляделся. Лёгкая и гибкая, она, казалось, не шла, а летела, Художник вспомнил рассказ Боймирзо. В оные времена здесь проходили легионы Александра Македонского — воины все были рослые и глаза имели синие. С тех пор и появились в горах Памира таджички с жаркими, как синий огонь, глазами...

Курбан-ака задремал. Виктор отыскал хозяина своего, Боймирзо, спросил у него, чем болен старик и нельзя ли ему помочь.

— Был доктор, ничего определенного не установил, видимо, время пришло умирать. Старость — никуда не денешься.

Виктор быстро засобирался в город. В двенадцатом часу он уже был в Нуреке, сразу зашёл на почту и послал телеграмму профессору Чугуеву: «Здесь кишлаке Чинар умирает старик возрасте сто двадцать лет врачи не находят никакой болезни говорят пришло время умирать нельзя ли помочь извините беспокойство Виктор Сойкин».

В гастрономе виноградного сока не оказалось. Не было его и в других магазинах. Тогда Виктор сел в рейсовый автобус, отправлявшийся в Душанбе. Там он купил целый ящик бутылок с виноградным соком. Потом зашёл в магазин художественного фонда, закупил всё необходимое для своих художнических занятий. Увязал поклажу, забросил на спину. Поздно вечером вернулся в Нурек. И отсюда, не теряя времени, двинулся в горы. Вначале ящик казался нетяжёлым — в нём было двадцать четыре поллитровых бутылки, но по мере того, как Сойкин поднимался в горы, ящик становился тяжелее. Виктор всё чаще останавливался, отдыхал.

В горах воцарилась ночь. Гул экскаваторов и тяжёлых самосвалов остался внизу, там, где сверкали тысячами огней город и стройка; в вышине над горами висела четырнадцатидневная луна. Вокруг звучала немолчная песня кузнечиков, цикад, где-то ухала не то выпь, не то горная сова. Виктор не испытывал страха; он ощущал светлое радостное чувство, от которого на сердце было легко и приятно. Вспомнил, что ещё вчера слышал знакомую боль за грудиной, а сегодня её нет, хотя и тащит на спине тяжёлый ящик. От этой мысли ему сделалось ещё легче и веселее, он лихо закинул за спину ящик и бодро зашагал вверх по тропинке.

Было уже за полночь, когда он пришёл в кишлак. У камня Курбан-аки не оказалось, дверь в его саклю была плотно прикрыта. Виктор поставил у двери ящик и сам отправился в свою саклю. Молдаванов, нагулявшись в горах, крепко спал. Виктор осторожно юркнул под одеяло. Уснул мгновенно и спал мертвецки до высокого и жаркого солнца.

В полдень Виктор нетерпеливо развернул свои покупки, приготовил большой холст, натянул на раму, потом стал разбирать тюбики с краской. Кто-то тронул его за локоть. Обернулся: Сония! Она смотрела на него удивленно и будто бы не узнавала.

— Вы художник?.. — Смутившись, инстинктивно прикрыла краем платка лицо, проговорила почти чисто по-русски: — У нас в школе есть картина. Хотите посмотреть?..

— Непременно посмотрю. А вы хорошо говорите по-русски.

— Дедушка Курбан-ака меня учил с детства. Он зовет вас. Сказал, чтобы пришли. Сейчас...

Курбан-ака лежал на камне, встретил Виктора вопросом:

— Зачем так много принес виноградного сока? Узнаю русский характер...

На лице его, ожившем и повеселевшем, летала счастливая дума — он что-то вспоминал давнее и хорошее.

— Послушай, сын мой, я хочу немного поговорить. Ты помнишь, я вчера назвал русское имя — Иван. Если ты пойдешь в сторону вон того красного камня — его так и зовут: Красный камень — то там, в маленькой, как ишачья спина, долине, живёт русский человек Иван. Он ещё совсем молодой, ему нет и ста лет — он мой друг. В начале века, да, в 1902 году, через наш кишлак проходил отряд русских солдат. Офицер похитил мою младшую сестру Хамдам. Я тогда поклялся вырвать её из когтей ястреба. Долго шёл по следу отряда, пришёл в русский город Самару. Ты знаешь, на Волге есть такой город?.. Там я нашёл свою сестру — она работала на кухне у богатых людей и тосковала по родному краю. Я выкрал её, но за мной увязалась погоня. Однажды ночью в русской деревне я постучал в окно крайнего дома. Дверь открыл молодой человек с русой курчавой бородой. Это был Иван. Он пустил нас на ночлег, а случилось так, что мы прожили у него четыре года. Так мы с ним встретились и стали друзьями. Вот видишь, как много я тебе рассказал. Я теперь устал, а ты приди ко мне завтра, и я докончу всё остальное. А сейчас подай мне бутылочку сока и иди по своим делам. Твой сок прибавляет мне сил. А вон... — Он показал глазами на подходившую женщину... — Она несёт мне куриный бульон. У меня сегодня хороший аппетит, а это значит — я ещё буду жить. Ступай, сынок. Да благословит тебя бог!..

Назавтра Виктор поднялся с рассветом, выпил кружку сырой ключевой воды, взял этюдник и отправился на старое место. И пока он устанавливал подрамник с холстом, приготовлял краски, воду, полоска неба над дальними горами заметно прояснилась и на востоке трепетно и нежно вспыхнули серо-розовые полосы. Зубьями гигантской пилы обозначился силуэт памирского хребта. Всё было исполнено таинственного и радостного ожидания пробуждения природы.

Утренняя заря в горах Памира! Сердце какого художника не замрет при одном только упоминании об этом!..

Горизонт на востоке пламенеюще заалел. Виктор, опьянённый красотой, быстро набрасывал на холст мазок за мазком. Прошло часа два, когда за его спиной неожиданно прозвучал сочный бас Молдаванова:

Какая глубина!

Какая смелость и какая стройность!

Ты, Виктор, бог, и сам того не знаешь...

Сойкин ответил ему в тон:

Ба! Право? Может быть...

Но божество мое проголодалось.

Рядом с Молдавановым стоял Боймирзо. Он был в новом шёлковом халате, и Виктор, бросив взгляд на яркие орнаменты, рассеянные цветами по халату, тут же принялся набрасывать их на лист бумаги.

— А вот... мы позаботились.

Боймирзо протянул Виктору узелок. В нём был завернут ещё теплый завтрак.

Молдаванов раскинул на полянке коврик, и все трое на нём расположились.

— Ты, Виктор, — сказал Боймирзо, — теперь человек известный, весь кишлак знает о твоем путешествии в Душанбе и о том, что ночью принес на спине для Курбан-аки тяжеленный ящик виноградного сока. Такое у нас не забывают. Ты, Виктор, навсегда покорил сердца кишлачников. У нас такой закон: за добро платят добром. Мы думали, бабай умрёт, — продолжал Боймирзо, — но нет, он сказал: хочу жить, не хочу умирать. Женщины готовят ему куриный бульон, а вот теперь... он пьёт и виноградный сок.

— Он мне рассказал историю... про свою младшую сестренку...

— О да, это очень романтическая история, и её многие здесь в горах знают.

— Но скажите, Боймирзо-ака, чем кончился его поход в Россию?.. Он остановил свой рассказ на том моменте, когда они остались жить в селе под Самарой.

— Иван подождал, когда сестра Курбан-аки подросла, и женился на ней, а Курбан-ака женился на сестре Ивана. Так они там жили, имели лошадей, много овец, валяли валенки. Курбан-ака слыл за большого мастера валять женские валенки из тонкой белой шерсти. И многие господа шли к нему с заказами. И он стал жить богато, имел русские расписные сани, рессорную карету и выездных лошадей. Но однажды они все решили переехать к нам в Чинар на постоянное житье. Приехали и поселились рядом. И так жили до революции. Потом тут у нас гуляли банды басмачей. Как стаи голодных шакалов, бросались на людей, убивали всех, кого подозревали в симпатиях к красным. Эти бандиты ранили Ивана, связали Курбан-аку и похитили их жен. Долго потом блуждал по горам Курбан-ака, искал жену и сестру, но нашёл их растерзанными басмачами. Потом... Иван-ака и Курбан-ака много лет ещё жили рядом — каждый в одиночестве, а в тридцатых годах, когда здесь снова появились банды басмачей, Иван ушёл в горы, построил там домик и... живёт до сих пор. Работает лесником и еще... мастерит красивые вещи из дерева.

Друзья минуту-другую молчали; Виктор, опустив кисть, сидел на краю камня; Молдаванов примостился рядом.

— Эх, брат, Боймирзо! Грустную историю ты нам поведал, однако нет драмы и даже трагедии без светлой струи. Есть она и тут: дружба!.. Единение людских сердец! Интернациональный характер наших народов. Братья мы, братья! Вот что важно. Вот что нам нужно беречь!..

Подошёл к Боймирзо, стоявшему на камне, как на пьедестале, тряхнул его за плечи:

— И рассказывал ты хорошо! Мне этот ваш старик дороже самого родного сделался. И помочь ему захотелось. Может, доктора нам позвать?..

Присел у ног Боймирзо. Художник смотрел на певца сбоку, и чудилось ему: поднялся в горы Илья Муромец, сел на камень и задумался — глубоко и печально.

...В двенадцатом часу Молдаванов и Боймирзо ещё загорали, а Виктор писал свою картину, когда со стороны Нурека к ним приблизился молодой таджик, городской, модно одетый, с небольшим чемоданчиком в руке.

Поздоровался. Спросил:

— Не здесь ли живёт почтенный Курбан-ака?

— Да, — ответил Боймирзо, — Курбан-ака живёт в нашем кишлаке Чинар.

Путник поставил у ног чемодан, сел на камень. Вытирая пот со лба, улыбался. И загадочно смотрел то на Молдаванова, то на Сойкина. Певцу сказал:

— А вы будете Молдаванов?.. Перевел взгляд на художника: — Вы — Сойкин. Будем знакомы: профессор из Душанбе, Мурад Ачильдиев. Мне вчера позвонил из Ленинграда Пётр Ильич Чугуев. Он получил, Виктор, вашу телеграмму и просил посмотреть Курбан-аку, а заодно и вас с Олегом Петровичем.

Боймирзо протянул руку:

— Мы рады, профессор, видеть вас з Чинаре.

— Ого, такой молодой и уже профессор, — изумился Молдаванов. — Если не секрет: сколько вам лет?

— Двадцать восемь! ещё не вышел из комсомольского возраста. А виноват в этом не столько я, сколько мой учитель, Пётр Ильич Чугуев. Четыре года ассистентом у него был, под его руководством докторскую писал.

«Всего лишь на три года меня старше, а уже профессор, — с невольной завистью подумал Виктор. — Вот бы... нарисовать. Посадить бы их рядом — Курбан-аку и Мурада. И подписать: «Таджики». Это же так символично: два поколения, две эпохи из жизни народа — судьба людей гор, сынов древнего Таджикистана»...

Курбан-ака не удивился гостям, как полагается бабаям (уважаемым старикам), подробно расспросил Ачильдиева, как он добрался до кишлака и кто позвал его в Чинар.

Ачильдиев знал законы гор — веками тут не было других форм информации, кроме как живая речь собеседников. Отвечал подробно.

Узнав о телеграмме Виктора, старец сделал жест рукой: «Подойди ко мне». И когда смущённый Виктор подошёл, коснулся пальцами его локтя, тихо проговорил:

— Доброе у тебя сердце, сынок. Я знаю русских, среди вашего народа есть много таких людей. Да пошлёт тебе бог много счастливых дней.

Повернулся к врачу.

— Я хоть и стар, и много повидал на свете, но жить не устал, жить мне ещё хочется. Это ведь неправду говорят, что старому человеку жизнь неинтересна. И не правы также те, кто назначил человеку срок бытия. Огонь жизни не может погаснуть сам, его можно только потушить.

Старый человек Курбан-ака прав: природа человека ещё до конца не познана, и никто не знает, сколько лет назначено ему природой жить на земле.

Однажды мы встретили очень старую женщину. Она плохо видела, почти ничего не слышала, ко всему была равнодушна. Жить или не жить — ей, казалось, было всё равно. Может быть, даже жизнь была ей в тягость, так как она не испытывала никакой радости. И печаль ей была неведома: на старческом потухшем лице не было ничего, кроме усталости и безразличия. Цвет лица её был землистый, кожа сухая, морщинистая и покрыта каким-то пушком. Вся она принимала цвет земли, и чудилось, что и сама скоро станет её частицей.

Глядя на старушку, думалось: наверное, человек и должен умирать именно тогда, когда он уже не испытывает никакой радости от жизни и не приходит в ужас от мысли о возможной смерти. Но пока у него есть интерес к жизни, он должен жить!

Сопоставляя жизнь и смерть различных людей, нельзя не прийти к заключению, что вся жизнь человека, всё его поведение и даже старение определяются его интеллектом, то есть центральной нервной системой. Чем выше развит его мозг, тем совершеннее идут процессы внутри организма, тем дольше они сохраняют ту гармонию, которая заложена природой в самом существовании человека. И если какая-то причина, будь то внешняя или зависящая от него самого, не выведет его из равновесия, то такой человек проживёт долго, до последнего дня сохраняя свой человеческий облик в полном и глубоком значении этого слова.

Многие учёные согласны с тем, что чем выше уровень деятельности центральной нервной системы, тем больше сроки индивидуальной жизни человека. Были сделаны попытки рассчитать связь между развитием мозга и продолжительностью жизни. На основании сопоставления продолжительности жизни и отношения веса мозга к весу тела приходят к выводу, что «более умный живёт дольше». Это можно объяснить следующим образом: возрастные изменения в центральной нервной системе — один из важнейших механизмов старения организма. Иными словами, старение нервной системы ведёт к старению всего организма.

Клетки нервной системы не делятся, то есть не размножаются. С возрастом нарастает гибель клеток и изменение веса мозга.

Как известно, быстрое нарастание веса мозга начинается с шести-десяти лет и более медленное — от двадцати одного до тридцати. После чего наступает медленное уменьшение веса мозга. Так, у мужчин в возрасте 20—25 лет мозг весит в среднем 1383 грамма; в возрасте 50—58 лет — 1341 грамм; в возрасте 80—89 лет — 1281 грамм. У женщин изменения веса мозга выражены меньше.

Человек с развитым умом, обладающий более крупным мозгом, даже в старости сохраняет высокий потенциал его деятельности, отсюда и жизнедеятельность всего организма.

Недавно мы читали книгу Сергея Александровича Морозова о великом немецком композиторе Бахе, вышедшую в серии «Жизнь замечательных людей». Обратили внимание на близкое окружение композитора — на его друзей, главным образом из музыкального мира. Почти все они жили долго. Георг Филипп Телеман — знаменитый композитор и музыкант — 86 лет, Иоганн Матиас Геснер, друг Баха, — 70 лет, Эрдман Ноймейстер, поэт, либреттист кантат, — 85 лет, Иоганн Маттесон, композитор, музыкальный критик, — 83 года, Георг Фридрих Гендель, великий композитор, — 74 года, Иоганн Адаме Рейнкен, гамбургский композитор и органист, — 99 лет.

Мы умышленно не расширяли круг друзей Баха — у него, конечно, их было больше, но назвали здесь лишь тех, чьи портреты помещены в книге рядом с портретом Баха — очевидно, лучшие друзья композитора, коль скоро автор удостоил их такого внимания. Как видим, все они жили долго — по нашим временам. А ведь в то далекое время — середина семнадцатого столетия — медицина как наука только зарождалась; средняя продолжительность жизни людей была вдвое меньше, чем в наше время. И что же?.. Может быть, тут имеет место простая случайность? Или это были люди с благополучной судьбой, идеальными условиями жизни?..

Случайность маловероятна, но по теории вероятностей она всё-таки может иметь место и в нашем примере. Что же до благополучной судьбы — этого не скажешь. Они были скорее мучениками судьбы, чем её баловнями. Немцу Генделю, жившему в Лондоне, приходилось вести настоящую войну за свою музыку, сам Бах, проживший шестьдесят пять лет, имел двадцать детей, половину из которых он похоронил. Умерла в молодом возрасте его первая любимая жена. Всю жизнь композитор отбивался от мелочных придирок городских властей, священнослужителей, завистников-музыкантов. Величайшего из композиторов, создавшего сотни кантат, фуг, арий, песен, сюит, партит, фантазий, хоралов, пасторалей, вариаций и т. д., признавали непревзойденным органистом, но не видели в нём создателя музыки. Автор книги с горечью замечает: «Гениальный творец музыки и гениальный педагог так и остался до последних своих дней недоступным пониманию бедных мыслью коллег и начальников». К этому прибавим колоссальную ношу труда и забот о семье, которую до конца дней нес на себе великий музыкант: он был кантором в школе, играл на органе в двух церквах изо дня в день, не было ни покоя, ни передышки. И неизвестно, сколько бы он ещё трудился, сколько бы создал новых произведений, если не обстоятельства, которые сложились самым удручающим образом и, можно сказать, привели его к смерти. В последние годы жизни Баха усилились нападки на него и на его учеников. В печати обострилась полемика, унижающая великого композитора, отвергающая дорогие ему идеалы. К давней болезни глаз прибавилась болезнь головы. Ни ту ни другую болезни врачи лечить не умели, обе они прогрессировали и привели к параличу.

Так в чём же дело?.. Чем объяснить, что даже в таких неблагоприятных условиях, при таких больших физических и нервных нагрузках Бах и товарищи его жили долго?..

Внимательно вчитаемся в страницы жизни великого композитора. И снова приходим к мысли: высокоразвитый интеллект способствует продолжительности жизни. Если говорить упрощённо и сравнить человека с машиной, то ум — регулятор жизнедеятельности организма.

Бах обладал могучим складом ума, гениальной интуицией. Всю жизнь он создавал музыку для храмов, религиозные хоралы, траурные мотеты; печаль и скорбь, жертвенность и смерть — извечные мотивы библейских сюжетов. «Страсти по Матфею», «Христос, помилуй!» — лирика и мольба сплетаются воедино, смерть как финал жизни всюду выступает на первый план. Но и в музыке, написанной по библейским сюжетам, Бах утверждает торжество жизни. Он оптимист, жизнелюб, он верил в торжество света и разума и в этой своей вере находил силы для борьбы и творчества. Вера же служила и источником его здоровой полнокровной жизни.

Бах был замечательным творцом, он интуитивно сознавал важность и, может быть, величие своего труда, и это сознание прибавляло ему силы.

Пространные выписки, которые мы позволили себе сделать, иллюстрируют и подтверждают основополагающую мысль: ум и психическая структура — главные регуляторы жизнедеятельности всего организма; здесь и пролегают основные пути увеличения продолжительности жизни.

Вот почему, когда мы говорим о борьбе за долголетие, мы имеем в виду именно то, что человек сам должен заботиться о здоровье и состоянии своего организма. И каким человек придёт к своему пожилому и старческому возрасту — это прежде всего зависит от него самого, а уж потом от окружающей среды, от общества и государства, в котором он живёт.

Иногда человек лишь к старости начинает задумываться о своём образе жизни. Это значит опоздать на целую жизнь. В молодости, когда кажется, что всё ещё впереди и можно сто раз всё изменить и перестроить, особенно часты ошибки и заблуждения, за которые потом приходится тяжело расплачиваться, ибо ничто не проходит бесследно...

Виктор часто навещал Курбан-аку, он старался запомнить каждую чёрточку его лица, выражение глаз, чтобы потом, вернувшись домой, нанести в красках на холст. Портрет ему давался с трудом. Что-то главное ускользало от его кисти.

Старик с каждым днём чувствовал себя лучше, охотно вступал в беседы. Как-то Виктор задал ему давно интересовавший его вопрос.

— Если не секрет, Курбан-ака, вы когда-нибудь пили вино?

Курбан-ака присел на лавочку. Ответил не сразу:

— Вино помрачает разум, туманит взор. Зачем? Скажи, добрый человек, зачем помрачать разум?.. Природа дала нам ум — самое лучшее, что она имела. Зачем его отравлять вином? Закон наших предков гласит: кто попивает вино, тот водится с шайтаном. Так я говорю или не так?

— Так, Курбан-ака, так. Мне 25, а я вот, признаюсь вам, несколько лет «водился с шайтаном», как вы говорите. Я потерял друзей, стал плохо писать картины. А приобрел?.. Болезнь сердца, душевную пустоту.

Курбан-ака слушал спокойно исповедь молодого друга, своим многоопытным сердцем он понимал, что Виктору необходимо высказаться, он, может быть, поверяет самую задушевную свою тайну.

Курбан-ака коснулся пальцами колена Виктора, заговорил тихо — так, что слова его звучали как заклинание:

— Ты молод, сын мой, но ты и мудр, как многоопытный муж, и мудрость твоя не найдена на дороге, не занята на время — она в тебе. Вино твой искуситель, твой шайтан, но ты его изгонишь из сердца. Избегай друга, увлекающего тебя к рюмке. Поверь, я много жил, я знаю.

Да, Курбан-ака знал, что говорил. Наверняка он не читал статей об алкоголизме, не слушал лекций — он знал о пагубе алкоголя по опыту своей долгой жизни.

Алкоголь сокращает жизнь не только своим токсическим действием, но и тем, что оглупляет, рано приводит к ослаблению памяти и лишает человека возможности аналитически мыслить, обобщать. У пьющих людей под влиянием алкоголя происходит быстрое разрушение нервных клеток. С возрастом их не хватает для регулировки деятельности организма, и человек погибает раньше срока.

Ученые сделали вывод: алкоголь прежде всего разрушает высшие ассоциативные центры нервной системы — как раз ту часть мозга, которая определяет степень общественного сознания, поддерживает способность к творчеству, — словом, всё то, что мы называем высокими словами: талант, гений, подвиг.

Проводя свой отпуск в Сибири, мы путешествовали по городам и селам. В одном городе побывали на большом машиностроительном заводе. Знакомство с ним начали с музея. Нас встретил директор музея — молодой мужчина лет тридцати шести—тридцати семи, рослый, чернявый, с ранней сединой в темных волнистых волосах. Ладно скроенный дорогой костюм плотно облегал широкие плечи, сильную грудь. Представляясь, сказал просто:

— Андрей Андреевич!

И затем показывал экспонаты, рассказывал историю завода. Мы скоро оценили его знания, восхищались умом этого человека. Казалось, он знал каждую машину, цех, легко ориентировался в любой технологической тонкости. И всё в его рассказе окрашивалось в какие-то теплые поэтические тона; несомненно, он был добрым человеком и умел понять и оценить душу другого. Невольно возникал вопрос: почему такой молодой, знающий специалист работает не на основном производстве, а в заводском музее? В нём ощущалась могучая энергия, большой запас нерастраченных сил.

Впрочем... кое-что и настораживало в нашем гиде. Временами он в своих рассказах путался, сюжеты начинал, но не доканчивал — речь его рвалась и перескакивала с одного предмета на другой, иногда он повторялся. Опытный психолог заметил бы эти нарушения в психике, «стёршуюся шестеренку» в аппарате мышления.

Потом мы несколько часов ходили по цехам уже в сопровождении другого инженера. В кузнечном цехе подивились на пневматическую транспортерную ленту, которая ловко несла на себе многочисленные детали. Они были разные: величиной с кулак и многопудовые, сложной конфигурации. Присмотревшись, заметили, что детали хотя и передвигались по одной ленте, но каждая падала в свой бункер у своего молота.

— Как же это они... находят своё место?

— Пойдёмте покажу.

Инженер подвел нас к молоту, у которого трудились двое рабочих — оба молодые, ещё комсомольского возраста. Они вежливо кивнули нам и продолжали своё дело.

— Видите — отросток на детали. Он задевает упор, установленный на краю бункера, — деталь падает. Другие отростка не имеют и, следовательно, ни за что не задевают, идут дальше. Там у них свои упоры — каждая падает в свой бункер.

— Ну а готовые детали? Кто их увозит от молота?

— Другой транспортер. Вон смотрите. Он тоже у стены, только идёт в другом направлении — наверх по эстакаде в механический цех. Тут и счётчик: он к концу смены покажет дневную выработку каждого молота.

Инженер рассказывал дальше:

— Пневматическая транспортировка наполовину уменьшила количество рабочих в цехе, высвободила площади... У нас хотели строить новое здание для кузнечного, но внедрение транспортеров Андреича решило и эту проблему.

— Кто такой Андреич? Верно, изобретатель.

— Да наш местный, он на заводе со студенческих лет. Пойдёмте, я покажу вам его главное творение!

Через дорогу стоял широкий, из стекла и бетона цех: прессовый. Мы вошли в него и увидели нечто необычное, изумительное, по крайней мере для нас, новичков. Тут сплошь была электроника, пульты управления, и люди за ними сидели в белых халатах, как в клинике. Впрочем, тут же были и прессы — много прессов; с тугим, свистящим шипением опускались они, и тотчас из-под них, словно поднимаемые волшебной силой, выскакивали сверкавшие гладкими боками детали. Недремлющие роботы ловко захватывали их «руками», передавали на другой пресс или куда-то опускали, где они подхватывались транспортерами, уносились дальше.

Людей здесь почти не было.

— Неделю назад здесь побывал американский промышленник. Он сказал: «Так я представляю себе заводы будущего».

Закончив осмотр завода, мы снова зашли в музей к нашему доброму знакомцу Андрею Андреевичу. Поспешили поделиться с ним увиденным.

— Да вы знаете, это поразительно, что мы увидели! И всё делал ваш заводской человек — Андреич, главный инженер! Помогите нам встретиться с ним!.. Мы не уедем из вашего города, не побывав у него.

Андрей Андреич густо покраснел, склонил голову, пристукнул каблуками.

— Считайте, что вы уже с ним знакомы. Андреич к вашим услугам — извините, ваш слуга покорный.

— Вы... Андрей Андреич... были главным инженером завода?

Он снова наклонился:

— Если это вам угодно.

— Извините. Мы не знали. Мы восхищены вашими... делами. Нам доставляет большое удовольствие слушать рассказ о заводе именно от вас... человека, который тут так много сделал.

В конце дня нас принял директор завода. Поделились впечатлениями об увиденном. Выразили и своё недоумение — молодому, энергичному инженеру с таким кругозором знаний не нашлось иного места, как в музее.