Глава Девять: Непроторенной тропой

Реальность лениво кружила вокруг меня, легко касаясь, будто укачивая. Движение машины. Приглушенные голоса. Яркий свет, от которого даже сквозь веки резало глаза. К тому времени, как я пришел в себя, я уже понял, что по уши в дерьме. Я был пристегнут к носилкам, как пациент психушки. Тыльная сторона ладони ныла от капельницы. Что произошло? Боль в желудке убивала… лифт. Люди в лифте что-то мне вкололи, и теперь я здесь. Это больница? Нет. Меня похитили. Я был слишком слаб, даже чтобы проверить ремни, которые обхватывали грудь и бедра. Мысли были какие-то расплывчатые. Губы занемели, а в рот словно набили ваты. Я застонал и заморгал, пытаясь оглядеться.
— Спящая красавица очнулась. — Послышался металлический щелчок. Рация?
Я уставился в потолок. Нет, не потолок. Надо мной висели балки. Значит, я не в больнице. Люди, которые напали на меня, кто они? Организация конкурентов? Кому хватило ума бросить вызов Константину, когда он на вершине власти? И зачем им я? Может, они не знают, что я оказался на обочине. Мой Уилбер — лишь мелкая рыбешка в структуре, созданной Константином. А я простой секретарь.
Такое ощущение, словно мысли плавают в растаявшем желе. Меня тошнило. Уилбер. Он будет меня искать.
Бледно-голубые занавески, окружавшие кровать, раздвинули, и я увидел три костюма из магазина готовой одежды. У главного была стрижка ежиком как у гангстеров пятидесятых. Тот, что стоял слева, пытался косить под Крокета из «Полиции Майами» , а справа — походил на бухгалтера. Боже, это копы. Потом я заметил у всех троих наушники. Я ошибся. Это федералы.
— С возвращением… Назовите ваше имя.
Я не собирался ничего говорить, но услышал, как отвечаю:
— Брант Эллис Уильямс.
— Какие-нибудь прозвища?
— Золушка. — Я слышал, как скрипит ручка по бумаге. Зачем я с ними разговариваю? Я не имел прямого отношения к тому, чем занимается Константин на «темной стороне», но много знал. Слишком много. Именно поэтому Константин никогда меня не отпустит. Я попытался заслонить рукой глаза. Свет был слишком ярким.
— Вы что-то мне вкололи.
— Мы спасли вам жизнь, мистер Уильямс. Четыре язвы в желудке. Останься они без внимания, и у вас были бы серьезные проблемы. Чем бы вы ни занимались, это идет вразрез с вашими моральными устоями.
Я слабо подергал ремни на запястьях.
— Я хочу домой.
— А где ваш дом, мистер Уильямс?
— У Уилбера.
Послышался шелест бумаги:
— Уилбер Кассиус Броуден. Незначительный игрок. Это он взял на работу Уильямса, когда ему было двадцать пять. Был арестован за драку, но сейчас на нем ничего.
— Нет…
— Нет? Броуден — важный игрок?
— Уилбер не брал меня на работу. Я предложил себя ему, чтобы спасти сестер. — Заткнись. Заткнись! Почему я не могу заткнуться? Я замотал головой. Уилбер. Где Уилбер — там мой дом. Он поможет мне снова почувствовать себя в безопасности и согреться.
У моего уха раздался вкрадчивый голос:
— Вы снимались в порно для Уилбера.
Я открыл глаза и увидел, что надо мной нависает двойник Дона Джонсона.
— Да.
— Сколько тебе было лет на первой записи, Золушка? — Он протянул руку и погладил меня по волосам.
— Четырнадцать. — Я отдернул голову и отвернулся.
Главный агент выругался. Они похитили меня и вкололи «сыворотку правды». Я не хотел отвечать на их вопросы, но не мог остановиться. Я устал и хотел пить. Кровать слегка качнулась — агент встал. Занавеску задернули.
Я закрыл глаза. Не знаю, сколько прошло времени. Ничего. В животе ныло, но это ничто по сравнению с той болью, что была раньше. Давно нужно было сходить к врачу, но я боялся. Николас сказал, что все шлюхи в борделях слышали о Золушке, а я… я боялся даже собственной тени. То, чего хотел Константин, я выполнял незамедлительно. Если же что-то было нужно мне самому, я начинал тянуть время. Я жил завтрашним днем, все откладывая на потом. Завтра было необходимо мне, чтобы точно знать, что утром я проснусь. Я совершенно не надеялся вернуться к Уилберу и плюнул на боль, с которой приходилось жить, потому что…. потому что… эта боль была моей. Она напоминала мне, что я все еще жив. Но, оказывается, пентотал натрия и себе самому лгать тоже не позволяет.
Занавеска зашелестела, и допрос начался. Хороший коп. Плохой коп. Бедняжка Брант, над которым все издевались, наверное, должен был хвататься за каждого, кто находит для него доброе слово. Я спрятал усмешку. Уилбер верил мне. Константин не терпел рядом с собой дураков, и, пусть и не по собственному желанию, но я был его личным помощником. Я мог быть холодным и жестким, если это необходимо, хотя это дорого мне обходилось. Федералы же пытались сделать из меня жертву.
— Броуден нам не нужен. Наша цель — Августус Константин Второй. Мистер Уильямс, Константин заставлял вас сниматься в порно?
— Нет.
— Как давно вы с Августусом Константином?
— Вам нравится быть его любовником? Вы знаете, что у него есть жена и дети? Вы никогда не сможете стать для него чем-то большим. Вы ведь мужчина неглупый. Знаете, что Константин — бисексуал. Он никогда не будет принадлежать только вам.
— Я не его любовник.
— Кто же вы тогда?
— Я просто его личный помощник.
— Он купил вам пентхаус.
— Для собственного же удобства.
— Но в графе «владелец» числится ваше имя.
— Просто он любит, когда все под рукой.
— Например, вы. Его любовник.
По-моему, я начал смеяться. Где-то на середине допроса я вдруг начал хохотать и не мог остановиться.
— Что смешного, Уильямс?
— Вы думаете, что я его любовник.
— А кто вы ему, по-вашему?
— Тот, кого можно трахать и кому можно причинять боль. Я не хочу больше с вами разговаривать. Уходите.
— Вы можете помочь нам прижать Константина.
— Я не хочу с вами разговаривать. Уходите!
— Вы сможете расквитаться с ним за все, что он с вами сделал.
— С Константином нельзя расквитаться. С ним нельзя играть. Вам не победить. В выигрыше всегда он.
— Вы неправы. Константин — просто человек. Он не бог. Он использует страх, чтобы контролировать тех, кто его окружает. Нужно лишь, чтобы кто-то один выступил против него, и все последуют его примеру. Вы поможете нам. Мы поможем вам. Мы получим Константина, а вы попадете в нашу программу защиты свидетелей. Вам больше не придется быть шлюхой. Вам никто не сможет сделать больно. Ваша жизнь полностью изменится.
— Вы лжете.
— Почему вы так думаете, Уильямс?
— Я шлюха. И поэтому я здесь. Только поэтому. — Я почувствовал, что из глаз потекли слезы. — Я был рожден для этого.
— Это какой-то бред, — раздалось слева. Я просто зажмурился и отвернулся от бритоголового в дешевом костюме. Ну и что, что бред; это правда, я больше ни на что не годен.
— Заткнись, Коннерс.
На мою ладонь осторожно легла рука.
— Вы еще молоды, Уильямс. Вам всего тридцать. Еще не поздно начать все заново. Вы можете уехать туда, где никто не знает, что с вами сделали. Может, вам даже начнут нравиться девушки. Если вы начали работать на Организацию в четырнадцать, то у вас просто не было возможности узнать… вы можете жениться, завести детей.
Я не мог вырвать руку, потому что был пристегнут. Я открыл глаза.
— Притворяться нельзя. Когда притворяешься, становится только хуже.
— Мы ничего от него не добьемся. Боже, он же абсолютно чокнутый.
— Я сказал, заткнись, Коннерс. Пойди прогуляйся.
— Вы не можете оставаться наедине с…
— Иди. Выпей кофе, что ли. Сделай себе перерыв.
Агент дождался, пока Коннерс выйдет из импровизированной палаты и вытер подушечкой пальца уголок моего глаза. Не знал, что опять плачу. Его голос вдруг стал нежным и вкрадчивым.
— Посмотри на себя, Сухарик. Посмотри, что эти люди с тобой сделали.
Сухарик? О, Эмили. Что ж, это все объясняет. Живот опять скрутило.
— Да, Сухарик. Твоя сестра рассказала нам, что с тобой сделали Уилбер и Константин. Что они делали с тобой, еще когда ты был ребенком. Четырнадцать лет, черт возьми, эти люди больные. В штабе нас заставили посмотреть твое видео, Уильямс. Они должны заплатить за то, что сотворили с ребенком, которым ты был когда-то. — Тихий, низкий шепот проникал прямо в сердце. — Ты спас сестер, Сухарик. Спас их от ужасной участи. Судя по тому, что делали с тобой в тот первый раз… такая жизнь сломала бы их. Ты предложил свое тело, чтобы защитить их, потому что они были слишком маленькими, чтобы защититься сами. А теперь их очередь тебя спасать. Позволь им спасти себя, Сухарик. Позволь сестрам показать тебе, как они ценят твою жертву.
К горлу подступила тошнота. Я вздрогнул и подавил гримасу.
— Сухарик, даже твое тело говорит, что от них нужно бежать. Ты ничего не должен Константину. Ты даже не обязан быть ему преданным Тебя заставили заниматься проституцией. Ты сам сказал, что был просто секс-рабом этого садиста, рабом, который, по счастливой случайности, умеет работать с бумажками. Он таскал тебя в свой офис просто для того, чтобы трахать, когда захочет, да?
— Да. — Я не мог не отвечать.
— Ты не должен там оставаться. Помоги нам прижать его.
— Нет. — Я покачал головой.
— Посмотри, что он с тобой сделал. Ты кашлял кровью, Уильямс.
— Оставьте меня в покое.
— Люди вокруг Константина исчезают. Слишком многие просто пропадают, если он злится.
Гай. Никто не знал, куда он делся. Он просто исчез. Костюм говорил о Гае. Если он сбежал, то почему оставил деньги? Константин знал, что Гай — мой телохранитель и друг. Он знал, что это внезапное таинственное исчезновение испугает меня. И он был прав. Один палец на подносе для завтрака — и я смирился. В то время я не знал, чей он. Больше всего меня пугала мысль, что палец — Уилбера. Но от того, что он оказался Гая, легче не стало. Константину нельзя бросать вызов. Никогда. Он находит все твои слабые места и без колебаний давит на них. Он делает это так, что повторять ему не приходится. Его методы очень эффективны.
Живот пронзило болью, сердце, казалось, охвачено огнем. Я попытался свернуться калачиком — обхватить колени, — но был слишком туго пристегнут, кончилось тем, что я просто начал изо всех сил дергать ремни и кричать от боли. Слава богу, теперь мне уже не нужно было слушать его вопросы. Где-то глубоко внутри я понимал, что хватаюсь за боль, чтобы пережить день. Это плохо, да. Но она помогала мне чувствовать себя живым. Наверное, Константину все-таки удалось превратить меня в идеального работника.

Я отказался помочь федералам выдвинуть обвинения против Августуса Константина Второго. И они бросили меня на растерзание акулам. Стоило судье узнать, что я просто богатая проститутка, и возможность выхода под залог стала невозможностью. Они якобы не хотели рисковать побегом. Это было просто смешно. Если бы я собирался сбежать, я сделал бы это много лет назад. Может, они думают, что теперь, когда у Константина новая игрушка, про старую просто забудут. Я же ждал пули в лоб. Должники Организации есть везде. А одна единственная пуля обойдется тебе в полгода выплаты займа.
Я не ожидал, что Константин явится на слушание, и он не явился. Мой суд не стал сенсацией даже для местных СМИ. В мире организованной преступности я был никем. Поразило меня то, что Константин прислал свою команду адвокатов. Я мог лишь предполагать, что это миссис Константин повлияла на его решение. Те несколько раз, что мы встречались, она очень хорошо ко мне относилась. Я даже получал рождественские подарки от нее и детей.
Мне дали полтора года за препятствие следствию. О похищении федералами не было ни слова, как и о наркотиках, которыми они пытались вырвать у меня признание или заставить сдать Константина. С какой стали мне было что-то говорить? Больше половины контрактов подписывал я сам. Может, Константин и убивал людей, но и я не лучше. Я тоже убивал — бумагой и чернилами. Я помогал Константину поддерживать в других страх. По-моему, приговор был более чем справедлив.
Удар молотка ознаменовал конец одной ужасной жизни. И теперь я отправлюсь не в бордель, а в место куда более страшное. Часы пробили полночь, и под конвоем Золушку уводят с бала. На моем лице была маска для клиентов, а на мне — полосатый костюм за пять тысяч долларов. Скользкий бухгалтер до мозга костей — в рубашке за пятьсот баксов, галстуке — за двести и изготовленных на заказ итальянских туфлях. Присяжным было чертовски сложно сочувствовать тому, кто зарабатывал на чужом несчастье. Откуда им было знать, что и на своем собственном я тоже заработал.
Папа, Эмили, Сара, Таня и Эрис были в зале, когда вынесли приговор. Эмили расплакалась, когда на меня надевали наручники. Она бросилась ко мне и обняла.
— Я не хотела этого, Сухарик. Я хотела вытащить тебя. Хотела, чтобы ты вернулся домой.
— Никогда больше так не делай. Они тебя убьют. — Прошептал я, высвободившись из ее объятий. — Пусть мои жертвы не будут напрасны.
Папа оттащил ее, прежде чем до нее добрались судебные приставы. Я слышал, как она плачет. Таня и Эрис смотрели на меня, и я видел в их глазах растерянность и боль. Они совсем меня не знали. Пока они подрастали, я работал лежа на спине. Наверное, было бы лучше позволить им думать, что еще ребенком я сбежал из дома. Они могли возненавидеть меня, или им было бы просто плевать на брата, который так легко ушел из их жизни. Но Эмили и папа рассказали им правду. Тому, кто сказал, что «правда делает тебя свободным», никогда не приходилось смотреть в полные слез голубые глаза маленьких девочек, которые не понимали, что теперь должны чувствовать. Их брат продал свою задницу, чтобы у них была крыша над головой, чтобы послать их в хорошие школы. Эрис открыла было рот, чтобы что-то сказать, но я отвернулся. Мне не хотелось, чтобы моими последними воспоминаниями о сестрах были эти полные слез глаза. Я ведь все это начал, чтобы им не пришлось чувствовать себя несчастными.
Я не оглядывался, когда меня выводили из зала суда. Я не мог оглянуться, потому что не хотел еще раз убедиться, что Уилбер так и не пришел на слушание. В ожидании суда я просидел в камере шесть недель, и единственной, кто приходил ко мне, кроме адвокатов, была Лоретта. Адвокаты упоминали, что федералы запретили семье навещать меня, думая, что вынужденное одиночество сможет сломать меня. Но и для моего запутавшегося сердца, и для души, оно стало настоящим лечебным бальзамом. Один раз я спросил Лоретту, знает ли Уилбер, что со мной. Она просто прижала ладонь к толстому звуконепроницаемому стеклу и кивнула. Да, знает.
Просто ему все равно.
Душевная боль была еще хуже, чем резь в животе. Мне дали лекарства, прописанные врачом, поэтому я просто глотал таблетки, в одиночестве сидел в камере и ждал суда. Такое безразличие давалось мне все легче. Не думаю, что федералы собирались все время держать меня в изоляции. Поначалу они попытались заставить меня выдать Константина, посадив в обычную камеру. Слух о том, что пресловутая «Золушка» за решеткой и Хозяин ни разу ее не навестил, быстро разошелся по тюрьме. Мой статус упал, и меня можно было брать тепленьким. Ну, вернее — это они так думали. Я давно решил, что больше никому не позволю себя изнасиловать.
Когда я стал работать на Уилбера, он заставил меня учиться стрелять. Константин нанял для меня инструктора по боевым искусствам после того, как я получил по лицу во время командировки в Сингапур. Рэндал научил меня пользоваться ножом, просто потому что «я слишком хорошенький, чтобы не уметь защищаться». Я помнил все, чему научился у Константина, и теперь мне нужно было лишь дать отпор, чтобы все запомнили, что со мной связываться не стоит. Урок необходимо преподать один единственный раз. Какой урок? Я не шлюха. Если бы меня поймали, это было бы покушением на убийство. После того случая меня и перевели в изолятор — якобы для моей безопасности.
Одиночество дает время задуматься о жизни. О выборе, который ты сделал. О поступках, о которых жалеешь. Наконец, обо всех ужасах, безумных планах и жестокости. Я ни о чем не жалел. Как можно? Я стал шлюхой, чтобы спасти от этой участи сестер. Благодаря этому теперь у меня была замечательная племянница. Муж Эмили Роджер даже как-то пытался познакомить меня со своим братом. Наверное, это был его способ извиниться. Зря трудился. В тот день он говорил правду.
После разговора с Уилбером Сара взяла себя в руки и принялась за учебу. Она справлялась довольно хорошо и уже в следующем семестре получила частичную стипендию. Когда я приехал домой на Пасху, она встречала меня с огромным двухфутовым шоколадным кроликом и распахнутыми объятиями. Было так здорово, когда она меня обняла. Я был рад видеть их всех. С тех пор Сара стала раз в неделю писать мне сообщения, чтобы пожаловаться на уроки или рассказать про парня, который ей нравится.
Таня получила полную стипендию и собиралась копить деньги на машину. Эрис играла за школьную баскетбольную команду. Она очень вытянулась и теперь была почти такого же роста, как я. Думаю, наш дед был очень высоким. Мама не хранила его фотографий, и теперь я знал, почему. Мы с дедом сломали ей жизнь.
А еще тут был отец. Он казался таким старым, маленьким и расстроенным, когда смотрел на меня. Шестнадцать лет назад я поступил правильно. И теперь я тоже поступал правильно, по крайней мере — если это зависело от меня. Мне не о чем жалеть.
Я не мог сдать Константина. Мне слишком часто приходилось подчищать хвосты, и я знал, что он практически неприкасаем. Козлом отпущения все равно стал бы кто-нибудь помельче. Если они держали рты на замке, то выходили из тюрьмы очень богатыми людьми. А пока они сидели, наши люди присматривали за их семьями. Если кто-то начинал болтать… что ж, продолжалось это недолго.
Константин мог быть настоящим ублюдком, но если ты принадлежал Семье, с тобой обращались по-человечески. Вообще-то я думал, что он прикажет убрать меня до суда. Я знал слишком много, и все это можно было использовать против него. Я был уверен, что все Главы Районов будут требовать, чтобы он сделал это. Я был устаревшей моделью. Кроме того, он говорил, что я часть ЕГО Организации, а никто не уходит от него и не указывает ему, что делать.
— Мистер Уильямс! — Я поднял глаза и увидел, что у двери камеры рядом с охранником стоит мой адвокат.
— Мы подаем дело на пересмотр. Были обнаружены результаты токсикологической экспертизы, которые таинственным образом пропали шесть недель назад, они явно показывают наличие высокого уровня пентотала натрия в вашей крови. Это нарушение гражданских прав. Залог приняли. Вы свободны.
Я стоял и смотрел на него. Что?
— Мистер Уильямс?
Я шесть недель провел в камере. Я был признан виновным, сегодня же меня должны были перевести в тюрьму штата… а теперь я свободен?
— Мистер Константин прислал машину, чтобы отвезти вас домой.
Не в силах понять, о чем говорит адвокат, я нахмурился.
— У меня нет дома. Я продал пентхаус…
— К мистеру Броудену.
— Я не поеду туда. — Я покачал головой. Из всего случившегося больнее всего для меня оказался тот факт, что Уилбер не потрудился придти на слушание или хотя бы раз навестить меня.
— Мистер Броуден будет рад вас видеть. Его только вчера выписали из больницы, но….
Моя маска для клиентов разлетелась на осколки.
— ЧТО? Из больницы?
Адвокат непонимающе посмотрел на меня.
— Шесть недель назад у мистера Броудена случился сердечный приступ. Он три недели провел в коме. А когда пришел в себя и его состояние стабилизировалось, ему пришлось перенести четыре операции. Вам должны были сообщить.
Кома? Уилбер чуть не умер, и никто мне не сказал?
— Нет… я впервые об этом слышу.
— Он звал вас, мистер Уильямс.
А я оставил его одного. О, боже. Я оставил его — любовь всей моей жизни. Все это время я пытался вырвать его из своего сердца, не зная, что его собственное не выдержало.
— Вытащите меня отсюда!
Понадобилось несколько часов. Я готовился к восемнадцати месяцам ада, но эти два часа оказались для меня настоящей пыткой. Живот опять скрутило. Сегодня я ничего не ел, а язва всегда обостряется на пустой желудок. Тюремные врачи сообщили мне радостное известие. Боли в желудке начались из-за того, что я регулярно пил обезболивающее. Слизистая воспалилась. Поэтому федералы оказались отчасти правы. Язву я заработал именно благодаря Константину. А стресс лишь усугубил положение. Да, стрессов в данный момент в моей жизни было предостаточно.
Я не знал, что Уилбер в больнице. А знает ли он, что я в тюрьме? Нет, раз звал меня. Он, наверное, не мог понять, где я, когда так ему нужен. Проклятье. Я никак не мог выбраться из гребаного здания суда. Кругом требовалась моя подпись. Подпишитесь тут. Подпишитесь там. Я схватил конверт из манильской бумаги и сбежал по ступенькам, остановившись, когда заметил черный седан, припаркованный у обочины. Прямо у знака «парковаться запрещено» стоял Рэндал и курил. Увидев меня, он выпрямился и распахнул заднюю дверцу.
— Мистер Уильямс.
— Перестань, Рэнди. — Я скользнул на сидение.
— Рад видеть тебя на свободе, Брант.
— Спасибо. Отвези меня домой. Пожалуйста. — Он захлопнул за мной дверцу. Я вскрыл конверт и вытащил свои вещи. Денег в бумажнике, конечно, не осталось, но мои кредитные карточки и другие документы были на месте. Я вытащил сотовый, но батарея давно села. Я все еще шарил в конверте, когда почувствовал, как машина прямо посреди дороги развернулась на 180 градусов и понеслась в противоположном направлении.
— Прости, Рэнди. Я имел в виду дом мистера Броудена.
Я поймал его взгляд в зеркале.
— Мистер Константин приказал привезти тебя в офис, Брант.
Разделительная перегородка поднялась, прежде чем я успел до нее добраться. Черт. Я проверил ручки. Заблокированы. Твою мать. Я зарычал и со всей силы шарахнул кулаком по перегородке. Она задребезжала, но ответа не последовало.
Мне надоело быть Престижной Шлюхой. В тюрьме я выколол одному парню глаз за то, что он посмел ко мне прикоснуться. Может, Золушка и покинула бал, но я не собирался возвращаться обратно на коврик у очага, чтобы со мной и дальше обращались как с грязью под ногами. Меня зовут Брант Эллис Уильямс. Никто не сделает из этого имени синоним к слову «шлюха». Больше никто. Я откинулся на кожаном сидении и стал рассматривать здания, проплывающие за окном. Больше никто.

Глава Десять: Без оков

Праведный гнев. Я слышал это выражение и раньше, но думал, что это — просто фигура речи, которую используют, чтобы оправдать какой-нибудь постыдный поступок. Теперь я знал, что это не просто слова. Да как он смеет? Константин — он же знает. Знает, что я люблю Уилбера. Может, я и был его любовником, но никогда не любил. Мне не нужно было говорить об этом вслух, он и так знал. Черт возьми, я ведь ясно дал ему это понять.
Дерьмо! Меня снова накрыла волна ярости.
Никто не сказал мне, что Уилбер в коме — даже Лоретта. Может, она не знала? Нет, конечно, знала. Уилбер управлял этим Районом. Уилбер, собственно, и был Районом. Все они подчинялся Константину. А значит, Константин снова меня поимел.
Он все еще в больнице? Нет, адвокат сказал, что его выписали. Уилбер дома, и он спрашивал обо мне. Он ждал меня.
А на пути снова возник Константин.
У здания «Мода Монд Логистикс» седан ждали Лукас и Энтони. Я нахмурился. Зачем посылать личную охрану встречать машину? Что-то происходит. Я не сдал его в суде, и теперь он собирается убедиться, что я не смогу сделать это и теперь? Но зачем ему делать это здесь? Если он собирался меня убить, было бы проще сделать это в тюрьме, да и выглядело бы убедительнее. То, что я смог отбиться от одного, не значит, что я справился бы с несколькими. Я прищурил глаза. Единственное объяснение, которое приходило в голову — Константин просто не хотел, чтобы мое хорошенькое личико уродовали парни со стороны. Он предпочитал все делать сам.
Лукас открыл дверцу. Энтони жестом попросил меня выйти, встав так, чтобы мне некуда было бежать. Опять же, если бы я и хотел сбежать, то сделал бы это задолго до того, как услышал об Августусе Константине Втором. Моя жизнь и до встречи с Большим Боссом была не сахар. Уилбер был ублюдком. Я не мог это отрицать. Когда я был ребенком, одно его появление заставляло меня трястись. И он оставался таким же ублюдком и Хозяином моего благополучия, пока я не вырос и не стал достаточно сильным, чтобы самому о себе заботиться. Хотелось бы мне сказать, что это произошло, когда я был подростком, но, на самом деле, мне было почти двадцать шесть, когда я смог встать на ноги. Уилбер очень давно показал мне, что он силен, и что эту силу он может использовать против меня, если это необходимо, чтобы защитить меня, если потребуется, и чтобы любить меня. Что он и делал. Любил меня.
Уилбер. Кассиус. Броуден.
Да, я оказался достаточно смел, чтобы прийти к нему, стать легендарной Золушкой мира шлюх и проституток, но если бы не он, я бы не выжил. Золушка — такое глупое прозвище и в то же время такой желанный титул. Цель всех амбициозных и отчаянных — найти сильного и имеющего связи патрона, который бы вытащил твою несчастную задницу из борделя. Быть Золушкой Константина — вовсе не предел мечтаний. Но что, черт возьми, я в этом понимаю? Я был точной копией Николаса, пока Уилбер не заставил меня измениться. Я был обычным проблемным подростком, идущим по пути в никуда — скорее всего, пунктом назначения стали бы местная свалка или кладбище. Но Уилбер увидел во мне большее. Он поставил целью освободить запертый во мне потенциал. Он заставил меня подняться на ноги, когда мне хотелось упасть на колени. Он закалил мой характер, чтобы я мог выстоять перед кем-то вроде Константина. Уилбер сделал меня сильным. И самое важное — он заставил меня увидеть свою силу. Это был его мне подарок. Он открыл мне глаза, чтобы я мог сам встать на ноги.
И теперь он лежит в постели. Один. Во власти своих врагов, а где я? Где я, когда так ему нужен? Снова у Константина.
Почувствовав, что закипаю, я бросился в вестибюль, оставив Лукаса и Энтони позади. Я просто пронесся мимо пункта службы безопасности. Они ничего не сказали — нет, не из-за решительного выражения на моем лице и не из-за быстрого шага. В службе безопасности прекрасно знали, что я правая рука их Бога.
В голове словно мантра крутилось: «Константин получает все, что захочет».
Я шарахнул по кнопке лифта, но тут Лукас нагнал меня и показал на отдельный лифт справа от остальных. Что, черт возьми, происходит? Этот лифт едет прямо в кабинет Константина. Мало кто обладает привилегией им пользоваться. Я не мог больше выносить это напряжение.
— Что происходит?
— Мы не можем обсуждать это, мистер Уильямс.
Дерьмо. Я точно получу пулю промеж глаз.
Лукас осторожно — а когда я не двинулся с места, уже не так осторожно — подтолкнул меня к кабине лифта. Споткнувшись, я влетел в кабину, и двери закрылись. Я остался один. Лифт начал ускоряться, и я почувствовал, как внутри что-то обрывается — такое знакомое ощущение. Единственной остановкой личного лифта Константина был верхний этаж, поэтому вопроса, куда я еду, не возникало. Хотя мне никогда не доводилось пользоваться им раньше, в кабинете Константина я несколько раз видел людей, которые не проходили мимо моего стола. Как они выходили, я тоже не видел, и, насколько мне было известно, их никто больше не видел и не слышал.
Мысли перескакивали с одного на другое. Мне нужно к Уилберу, но, что если Константин хочет, чтобы я умер? Я нахмурился. ЕСЛИ бы он хотел этого, он мог убить меня еще в тюрьме. Он не знал, сдам ли я его. Но, как он любил упоминать, я был не из Семьи, и в его постели оказался вынужденно. По сути, я ничем не обязан ни ему, ни его Организации. Убить меня, когда меня перевели из отдельной камеры, было бы проще простого.
Я смотрел, как загораются этажи, пока лифт поднимался выше и выше. Мысли все продолжали скакать.
Первая ночь в тюрьме оказалась именно такой, как я ожидал… и в то же время нет. Я ждал, что меня попытаются трахнуть. Мое чувство собственного достоинства деформировалось от смены хозяев. То, что Уилбер построил заново, Константин пытался уничтожить. Уже через три месяца с Константином я стал избегать зеркал, я почти забыл, как выгляжу. Я был высоким и стройным. Мои глаза — безжизненными, а маска для клиентов не выдавала никаких эмоций. Мой терминаторский вид сводил на нет ту невинность, которая когда-то привлекла Константина.
Однако внутри все трепетало. Внутри я все еще оставался впечатлительным четырнадцатилетним мальчишкой, плачущим на плече Уилбера после того, как отсняли мою первую запись — так сказать, мое посвящение в таинство выплаты долгов.
Ужас той ночи смешался с воспоминаниями о дыхании Уилбера, колышущем мои волосы, и вибрацией его груди, пока он говорил что-то утешающее — то, что мне так нужно было услышать, хотя сейчас я не мог вспомнить ни слова. Как заметили федералы, просмотрев мой незаконный DVD, это Уилбер лишил меня девственности. Уилбер был для меня первым во многом, но, по большей части — это было что-то хорошее. Я улыбнулся. Если это — худшее, что могло со мной случиться, то мне нечего бояться. Уилбер ничего не брал у меня силой; я сам предлагал ему все. Я был глупым сопляком, который думал, что знает, во что ввязывается. Я вошел в логово льва и подставил ему горло. Меня не подобрали на улице, я сам сделал выбор.
Вот и все.
Я выбрал путь шлюхи, чтобы спасти от этого сестер, чтобы защитить тех, кого любил.
В ту ночь в мою камеру подсадили новенького, девятнадцатилетнего мальчишку — такие быстро превращались в подстилки для других заключенных. Его напускная храбрость никого не провела бы. От него пахло страхом. Я не обратил на него внимания и отправился спать на верхнюю полку. Только спустя четыре дня один из заключенных набрался смелости — или получил приказ — сделать это. Трахнуть меня. Самым страшным было ожидание. Но теперь оно закончилось.
Видимо, этот парень с татуировкой в виде змеи на лице хотел перепихнуться перед завтраком. Он заехал хуком мне в лицо и притиснул к металлическим прутьям камеры. Если бы к нему подоспела помощь, его «друзья» могли бы прижать меня к решетке, и моему сопротивлению пришел бы конец. Мой ответный удар был быстрым и сильным, точь-в-точь как меня учили. Он казался таким ошеломленным, когда я ударил его кулаком в грудь, заставив пошатнуться, и добил ударом ноги с разворота в голову. Я был достаточно высоким, чтобы попасть прямо по татуировке на лице. Уверен, что слышал треск костей, когда моя нога коснулась его скулы. Он грудой повалился на пол
Я не стал обманывать себя, что все кончилось, и был прав. Змееликий вскочил, зажав в руке что-то острое и желтое. Я увернулся, так что острие пронеслось мимо, и вмазал локтем ему в висок, одновременно ногой сломав ему скулу и челюсть. Другой рукой я вывернул ему запястье с такой силой, что он выронил свое оружие — это желтое оказалось заточенной зубной щеткой. Обезоружив его, я отбросил мужчину на цементный пол.
Но он не сдался, попытавшись оттуда дотянуться до меня ногой. У него не было абсолютно никакой подготовки, поэтому я с легкостью уклонился и подобрал щетку. А потом он кинулся на меня, расставив руки, словно футболист-полузащитник, и рыча от ярости… но рык перешел в крик, стоило мне вернуть ему его самодельное оружие.
Я уже стоял в очереди за завтраком, когда он начал кричать.
Помню, как он упал на колени, схватившись за желтую ручку зубной щетки, торчащую из его глаза… или оттуда, где когда-то был глаз. Уилбер сделал что-то подобное во время сбора долгов. Странно, но сейчас это не казалось таким ужасным.
За исключением криков Змееликого в столовой стояла абсолютная тишина. Я думал, что драка продлилась достаточно долго, чтобы натравить на нас тюремную охрану, но никто не успел даже начать улюлюкать или смеяться над нами. Змееликий напал на меня, и я поставил его на место. Я оказался не просто смазливым личиком. Конец истории. В ту ночь мой сосед Блоухард попытался предложить мне себя в обмен на защиту. Это показалось мне просто смешным. Я столкнул его со своей койки и расхохотался как сумасшедший. Хотя скорее все-таки из-за того, что я тогда чувствовал, а не из-за его предложения. Ошибка с Николасом кое-чему меня научила. Я запомнил урок. Теперь я не мог дать слабину. Слишком многое поставлено на карту.
Обвинения в нападении мне так и не предъявили, хотя я был уверен, что кто-то узнал, что это был я, потому что меня перевели в изолятор. Позже я слышал, что Блоухард стал в тюрьме главной соской.