Детские годы. Прошлое моего рода 4 глава

Со мной случалось множество подобных приключений, большинство которых должны были бы приводить к плачевных результатам, в большей или меньшей степени, но все они завершались для меня благополучно. Для себя я объяснял всё своим везением, но постоянное везение перестаёт быть таковым, а становится чем-то другим. Чем? В то время я не задумывался о подобных вещах. Как не задумывался и о том, что если я желал чего-то очень сильно, мои желания исполнялись. Хотелось солнышка и … тучи исчезали, скучал по летнему дождику или ливню и … капли дождя падали на землю. Возникали отрицательные ситуации и … они лучшим образом исчезали, как туман под солнечными лучами. Я не видел ничего особенного в этом. Это был мой опыт, другого я не знал. Пока ты не станешь делиться своим опытом с кем-то другим, просто не с чем сравнивать. До тех самых пор я считал, что всё это в порядке вещей и нормально.

Примерно в этом же возрасте, только зимой, со мной произошёл другой интересный случай. В Кисловодске снег зимой не лежал постоянно и, когда земля покрывалась снежным ковром, для нас, мальчишек, наступал праздник. Кисловодск расположен на предгорьях и поэтому в нём практически невозможно найти плоские участки, особенно на южной окраине города, где мы жили. Так что, практически каждая улица представляла идеальную горку для катания на санках.

Лучшим спуском для санок, безусловно, являлись дороги, снег на которых уже был утрамбован машинами, и они имели необходимый простор. И хотя в те времена машин на дорогах и было значительно меньше, но, тем не менее, по непонятным нам причинам, родители не были в восторге от подобных действий и если нас ловили на «горячем», санки просто отбирались. И это было для нас хуже любого наказания. Поэтому, в большинстве случаев, трассами для скоростного спуска на санках становились … пешеходные тротуары. Скоростной спуск происходил следующим образом. Мы разбегались и плюхались животом на санки и неслись вниз, управляя ногами. Во время одного из таких спусков, на довольно-таки приличной скорости, я врезался в бетонные ступеньки лестницы тротуара. Причём, вредная ступенька «умудрилась» врезаться в моё лицо, со всеми вытекающими для «ступеньки» последствиями. В результате столь досадного недоразумения со ступеньками, нижняя часть моего лица была разбита в кровь, и зубы верхней челюсти практически полностью отделились от челюсти и держались на «честном слове». Через несколько недель, они вросли обратно в челюсть, как будто ничего и не было.

Я решил проверить «повторяемость» этого явления и для этого «провёл» контрольный эксперимент. Другими словами, врезался на санках в ступеньки практически точно так же, как и в первый раз. Нужно было соблюдать «чистоту» научного эксперимента. Мои зубы вновь повисли на «честном слове» и вновь вросли в челюсть, как ни в чём не бывало. Во всём этом научном эксперименте зубные врачи не участвовали, и я думаю, к лучшему. Ни до того, ни после, у меня не было проблем с зубами. До сих пор я не потерял ни одного зуба, вернее основных зубов, так как в 1987 году мне вырвали один зуб мудрости, а все остальные всё ещё при мне, в том числе и остальные зубы мудрости, которые обычно появляются очень слабыми и их теряют первыми.

Вообще-то забавно иногда бывает. Я с детства любил сладкое и мог есть конфеты килограммами, и хоть бы что! Я помню как-то на Новый Год каждому из нас подарили по килограмму конфет «Белочка», и я, конфета за конфетой, умял, даже не заметив, все за один раз. Единственное, чего я не любил из сладкого и не большой любитель до сих пор, так это мёд! И хотя в нашем доме мёд был всегда, я не мог осилить более одной чайной ложки, а если я запихивал в себя столовую ложку мёда, то для меня это было геройским подвигом. И что самое интересное, я никогда не переедал мёда, что могло бы послужить причиной этому. Просто я не любил мёд! Так же, как я не любил и до сих пор не большой любитель красной и чёрной икры в любых видах. И хотя в детстве я был сластёна, это никак не сказывалось на моих зубах. С помощью своих зубов я перекусывал проволоку и колол грецкие орехи, которые в изобилии росли в окрестностях Кисловодска. В то время, как мой старший брат был совершенно равнодушен к сладкому, никогда не подвергал свои зубы разным испытаниям, но, тем не менее, у него всегда были проблемы с зубами.

Когда я был в школе, нас всех прогоняли через школьный кабинет стоматолога. И хотя у меня никогда не болели зубы, для «надёжности» в нескольких моих зубах просверлили дырки, в которые вставили пломбы. Металлические пломбы тех времён держались очень мало и в результате я получил несколько «дупел» в зубах, одно хоть хорошо, что в них не поселялись белки и другие животные. Но это послужило причиной того, чтобы при очередном стоматологическом осмотре эти зубы сверлили вновь, чтобы поставить новые пломбы, которые так же быстро вылетали прочь. В результате, размеры «дупел» в моих зубах росли.

Вообще-то, у меня сложилось мнение, что в школах молодые стоматологи приобретали практические навыки по своей профессии, хотя я может быть и ошибаюсь. С тех пор, как в школьные годы выпали поставленные на «века» пломбы, я больше не ставил новых. Летом 1990 года мне провела чистку зубов Елена Лорьевна Попова, дочь Лория Николаевича Попова, о ситуации с которым я напишу позже, и только в весной 2007 года я обратился к стоматологу вновь и опять к ней же. Так получилось, что я жевал очень вязкое мясо и у меня обломалась внутренняя стенка у одного зуба с дуплом. И мне волей-неволей пришлось обратиться к Елене Поповой вновь.

Я описываю эту банальную почти для каждого ситуацию по одной простой причине. Весной 2007 года мне сделали несколько рентгеновских снимков верхней и нижней челюстей, и на снимке верхней челюсти чётко была видна тонкая линия, по которой срослись разбитые в детстве зубы, о чём я писал ранее. Я рассказывал об этом эпизоде из моего далёкого детства, но когда она увидела рентгеновский снимок, её удивлению не было предела! Она сказала мне, что при таком линейном поперечном переломе корней зубов верхней челюсти фронтальной группы нижней трети длины корней, зубы живыми не остаются. При таком переломе происходит разрыв пульпы зуба, и зубы становятся мёртвыми, так как пульпа зубов, после разрыва, не срастается. Расколотые в своём основании при ударе о бетонную ступеньку зубы моей верхней челюсти не только срослись, но срослась и разорванная при этом ударе пульпа зубов. Разорванные кровеносные и лимфатические сосуды, нервные волокна сами по себе не срастаются, это считается просто невозможным! И до сих пор все эти зубы здоровые и живые, что не может быть в принципе, и при этом меня тогда не водили к стоматологу, потому что через несколько дней после каждого моего тарана в бетонную ступеньку, мои зубы обретали былую крепость и нормальный вид, и при этом даже не шатались!

Но это ещё не все сюрпризы, которые были обнаружены в моих зубах. Елена Попова сказала мне, что когда она решила очистить мои зубы от следов кариеса, её удивило, что под разрушенной кариесом костью зуба была здоровая ткань зуба. Развитие кариеса в моих зубах не произошло, что тоже в принципе невозможно. Проникновение кариеса в ткань моих зубов не произошло, кариесу удалось «завоевать» только маленький плацдарм, и на этом его победное шествие по моим зубам закончилось. А этого тоже не бывает в природе, а причина и первого, и второго чуда с моими зубами очень простая. Просто я захотел очень сильно, чтобы разбитые зубы стали вновь целыми и крепкими, и этого оказалось достаточным для того, чтобы и костная, и нервная ткань моих зубов срослись. А в случае с кариесом, мне очень не нравился запах жжёной кости и визг сверла зубоврачебной машины, и желание избежать этого в будущем привело к тому, что развитие кариеса прекратилось!..

* * *

Примерно в это же время со мной произошло событие, которое имело для меня определённые последствия. И причиной этих последствий стали действия врача-окулиста. Когда я был маленьким, мой правый глаз был, как говорят медики, ленивым. Доминировал левый глаз с остротой зрения 1, в то время как острота зрения правого глаза была 0.9. В принципе — весьма распространённое явление, не выходящее за пределы нормы. Тем не менее, врач-окулист приняла ошибочное решение, ошибочность которого она впоследствии и признала, но для меня это уже ничего не меняло. Мне прописали носить очки с чёрным стеклом для левого глаза и простым стеклом для правого, чтобы силой заставить правый глаз быть активным. Подсознательно я всеми возможными для себя способами саботировал подобное «лечение». Всякий раз выходя за порог дома, я тихо мирно отправлял эти очки себе в карман, а перед возвращением домой — возвращал их себе на переносицу.

Эта моя маленькая хитрость работала некоторое время до тех пор, пока меня с ней не застукали на месте «преступления». После чего, мне было в популярной форме объяснено, как это важно и необходимо для меня самого. С меня взяли слово, что я не буду более снимать очки ни при каких обстоятельствах. Меня просто поймали в «ловушку». Мама прекрасно знала, что если я дам своё слово, то ей тогда беспокоиться нечего. С малых лет данное мною слово я не нарушал. Часто даже во вред себе, как и произошло со мной в случае с очками. Я стал носить очки постоянно, несмотря на то, что лично мне это очень не нравилось. И в один прекрасный день, который для меня лично стал далеко не прекрасным, я почувствовал кинжальную боль в своём правом глазе.

Прибежав домой с кровавым глазом, я перепугал свою маму, меня немедленно повезли к врачу-окулисту, которая констатировала паралич нескольких глазных мышц правого глаза, как выяснилось значительно позже, от напряжения одна мышца даже лопнула и, на память об этом на ней сохранился рубец. Врач извинилась перед мамой за последствия её неправильных действий, но для меня это уже ничего не меняло. На долгие годы некоторые мышцы правого глаза остались парализованными, что принесло мне много неприятных моментов, как ребёнку. Когда я понял, что могу лечить других, я восстановил эти глазные мышцы у себя, но … это случилось в моём ещё нескором будущем. А в то время я тяжело переживал эти последствия ошибки врача. После этого случая я стал более осторожно давать своё слово, зная, что я его должен буду выполнять, несмотря ни на что…

Со мной в детстве, да и не только, происходило много всего необычного, много раз я попадал в критические ситуации, которые для многих других заканчивались трагически. Но мне всегда «везло» — и всё обходилось без каких-либо серьёзных для меня последствий. Я впитывал окружающий мир, как губка, «жадный» до всего нового и необычного. Я познавал мир и с деткой непосредственностью восторгался его красотой и неповторимостью. Детские годы остались в памяти, как что-то чистое и прекрасное. Когда все вокруг казались такими замечательными и хорошими и т.д. И хотя будущее принесло мне немало разочарований в людях, я никогда не переставал верить в хорошее, в людей. Только на своём собственном опыте пришёл к тому же пониманию, которое я значительно позже прочитал в «Славяно-Арийских Ведах»:

«Уважать нужно тех, кто достоин уважения, любить надо тех, кто достоин любви и верить только тем, кто доказал делом своим право на доверие…»

Ещё в детстве я стал создавать свой собственный мир, и постепенно он у меня разрастался, в нём появлялись сначала новые «страны» и «континенты», а потом и новые «звёзды», галактики и Вселенные и не только воображаемые… Но это всё ещё только будет. А пока мир продолжал преподносить мне свои сюрпризы. Об одном таком случае-сюрпризе мне хотелось бы рассказать немного поподробнее, так как он относится к необычной, особой категории. Когда мне было лет десять-одиннадцать мне «приснился сон». Я уснул и … вдруг оказался в полном сознании стоящим на краю крыши нашего пятиэтажного дома. Всё было абсолютно реально, я чувствовал дуновение ветра, как он ласково трепал мои волосы. Я чувствовал запахи, слышал звуки, краски окружающего были гораздо более яркими и сочными, чем обычно. Всё вокруг было более объёмно, глубже, реальнее. Я стоял на краю крыши и знал, что я должен шагнуть с неё и полететь… но я знал, что летать я не умею и не делал этого шага. Весь мой богатый опыт «полётов», уже мною совершённых и мой внутренний голос, говорили мне: «ты разобьёшься или, минимум, переломаешь себе руки-ноги». Но, тем не менее, что-то внутри меня подталкивало к этому шагу, влекло необъяснимо. И я решил пойти на компромисс — спустился по лестнице подъезда вниз и вышел на улицу для того, чтобы проверить свои «лётные способности» в оптимальных для этого условиях.

Разбежавшись, я прыгнул в воздух и невероятно медленно и мягко опустился на земную твердь. Это меня удивило и я, оттолкнувшись от земли, вновь оказался в воздухе. На этот раз я внутренне устремился вверх. Я поднялся на несколько метров над землёй… вот уже и окружающие деревья подо мной. А в моей душе — напряжение в ожидании момента, когда выключится неизвестно откуда у меня появившийся «пропеллер, как у Карлсона», и я упаду на землю. Но почему-то я не падал, законы гравитации на меня, по непонятным мне причинам, не действовали. Я всё время ожидал какого-то подвоха, но ничего не происходило. Я «плавал» в воздухе, как в плотной субстанции. Ощущение этого было абсолютно невероятным. Всю мою суть начал заполнять восторг от происходящего и что-то внутри моей груди продолжало толкать меня вверх. Я поднялся над домами, устремляясь выше и выше, всё время ощущая эту силу, толкающую меня вверх.

Поверхность Земли удалялась, дома стали похожи на игрушечные домики, проглядывающие через разрывы облаков. И всё это время в моём сознании присутствовал вопрос — как долго это будет продолжаться и, не полечу ли я вниз на нашу грешную Землю, как и все те, кто родились без крыльев? Проснувшись утром в своей кровати, я так и не понял, что со мной происходило. Какой-то странный «сон» со мной приключился, до того странный, что я не мог определиться — где сон, где явь. Этот вопрос оставался для меня загадкой за семью печатями. Разгадка пришла с той стороны, о которой я даже и не думал.

В скором времени после случившегося я вместе со своей мамой был в Москве, обратно домой мы возвращались на самолёте. Самолёт, как и обычно, заходил на посадку в аэропорт г. Минеральные Воды над микрорайоном, в котором моя семья жила с 1967 года. Траектория посадки самолётов всегда пролегала над многоквартирными домами, в том числе и над нашим домом. Звуки заходящих на посадку самолётов стали для нас привычными, и на них уже никто не обращал внимания. В июле 1972 года я впервые в моей жизни наблюдал за происходящим не с поверхности земли, а из иллюминатора самолёта. Моё место было у самого окна по правому борту самолёта. Мой нос просто «прилип» к плексигласу иллюминатора. Поверхность земли плавно приближалась, и в один прекрасный момент в разрывах облаков я увидел наш дом, и… случилось невероятное. Дома в разрывах облаков выглядели абсолютно точно так же, как и во время моего «сна». Когда это до меня дошло, я некоторое время был в состоянии шока. Потрясение от осознания того, что со мной произошло во время «сна», было вполне естественным. Когда ты таким неожиданным образом получаешь реальное подтверждение всему тому, что произошло в твоём собственном, пускай и весьма странном «сне», ожидать другой реакции было бы просто невозможно или, по крайней мере, странно.

В моей жизни было довольно много «случайностей», но когда таких «случайностей» становится чересчур много, невольно возникает вопрос: «А случайности ли это?» Должно было случиться именно так, что мой отец получил квартиру по своей работе в городе Минеральные Воды. Он мог получить квартиру в каком-то другом городе Кавминводской группы, но получил в Мин-Водах. Отец вообще не хотел переезжать куда-либо из Кисловодска, в этом городе он родился, родились мы все, жили все его друзья, мой брат пошёл в первый класс, не говоря о том, что Кисловодск — прекрасный город сам по себе, расположенный в одном из удивительных уголков Северного Кавказа.

Но выбора не было, в ближайшем будущем в строительном тресте, в котором он работал, не предвиделось каких-либо проектов строительства жилья в Кисловодске. А в тех условиях, в которых мы жили в Кисловодске, продолжать жить было просто немыслимо, и отец дал согласие на переезд после семейного совета. Я ещё помню, как все наши вещи погрузили на открытый грузовик, мы все сели в кузов на узлы и чемоданы и… поехали на новое место, обдуваемые майским ветерком, на несущейся с «бешенной» скоростью (как нам тогда казалось) грузовой машине. Для нас — детей, это путешествие было целым приключением. Так мы оказались в городе Мин-Воды. В этом городе располагался крупный аэропорт, который находился сразу за городом. Наличие горы Змейки вблизи от аэропорта и расположение посадочных полос привело к тому, что все самолёты, заходя на посадку, должны были пролетать над жилым микрорайоном. И надо было случиться тому, чтобы траектория посадки проходила прямо над нашим домом. Именно в этом доме мой отец и получил квартиру. Случайность? Возможно. Но не будь этой случайности, я бы не смог увидеть в иллюминаторе самолёта ту же самую картину, что и во время своего «необычного сна». И тогда мне бы не было с чем сравнить этот «сон», и всё произошедшее со мной, вполне возможно, так и осталось бы «странным сном». Но после того, как я увидел точно такую же картинку, что была в моём «сне», у меня не осталось сомнений в том, что произошедшее тогда со мной было реальным.

* * *

Я не скажу, что я тогда понял, что же такое было со мной. Но я уже был убеждён в том, что произошедшее со мной было реальностью, так как я получил неопровержимые доказательства этому и после этого никто другой не смог бы меня разуверить в этом. И это не пустые слова, с детства я был очень упрямым, и если я был уверен в чём-то, то простыми словами переубедить меня было просто невозможно. Помню свои первые «научные умозаключения». Как и у любого мальчишки, у меня был большой опыт с порезами, царапинами и т.д. И мне довольно часто приходилось наблюдать свою засохшую кровь. Как-то я обратил внимание на то, что ржавчина на металле выглядит точно так же, как и засохшая кровь. Из чего я и сделал одно из первых своих «научных открытий». Я заявил своей маме, что в крови есть железо. Мне было тогда лет пять, и я был безумно рад своему «открытию». Я поспешил поделиться им со своим главным авторитетом — своей мамой.

Когда я торжественно сообщил ей о своём «великом» открытии, она спокойно сказала, что я ошибаюсь. Я пытался убедить её в своей правоте, показывая на свою засохшую кровь и на ржавчину, но она была непреклонна. Никакие мои аргументы не убеждали её, она продолжала убеждать меня в том, что я ошибаюсь. Тем не менее, я, обидевшись на её нежелание видеть очевидное, остался при своём мнении. Аналогично закончилась и моя попытка поделиться с ней моими выводами по поводу того, что наше Солнце — только одна из звёзд. Всё это конечно меня сильно огорчило, но не более того. Позже, когда я уже учился в школе и узнал из учебников, что был прав, я спросил её о причине таких ответов. Я спросил её: «неужели она не знала о железе в крови, будучи медиком и о том, что Солнце — одна из звёзд во Вселенной»?! Ответ её был прост и удивил меня. Она сказала мне, что естественно знала об этом, и причиной такого её ответа было желание воспитать во мне характер. Чтобы я не изменял своего мнения только потому, что кто-то, кого я или кто-нибудь другой считает авторитетом, утверждает обратное, не приводя каких-либо доказательств своей позиции.

До школы таким авторитетом для меня была она и таким образом, воспитывала во мне независимость мнения. За что я ей премного благодарен. Кто знает, как бы всё обернулось в моей жизни, если бы этого не было. В школе, а позднее в университете, я уже был готов к тому, что не всё, чему там учат, является истиной в последней инстанции. И если ты видишь и понимаешь происходящее не так, как это делает большинство, это ещё не означает, что ты не прав, а право большинство. И право только потому, что большинство не может ошибаться. Может, и ещё как…

Когда мне было лет четырнадцать, мне пришлось испытать состояние, которое мало кому-либо знакомо. Летом 1975 года я испытал нечто необычное. Как-то ближе к вечеру я почувствовал себя уставшим, мои глаза просто слипались. Я прилёг и мгновенно уснул. Проснулся часа через два и почувствовал озноб. Градусник подтвердил наличие высокой температуры. Вроде бы не было никаких причин получить серьёзную простуду. Я не лежал на сырой земле, меня не продуло сквозняком после того, как я вспотел. Тем не менее, температура продолжала расти, и жаропонижающие таблетки не оказывали на неё никакого действия. Около десяти часов вечера она поднялась до 40,5°С. Вообще-то, я всегда переносил температуру легко. При температуре 40°С я чувствовал себя немного вялым и только. Проглотив ещё одну жаропонижающую таблетку, данную мне матерью, я довольно таки быстро заснул. Проснулся я ночью оттого, что мне не хватало воздуха. Когда я проснулся полностью, то обратил внимание на то, что у меня всё пересохло во рту, мои губы потрескались и были необычайно сухими. В лёгких и горле наступила «засуха», и дыхание было очень частое, как пульс. Но самое интересное было в том, что я чувствовал, как горячая как кипяток кровь с каждым частым сокращением сердца, выталкивается в мои артерии и как бурлящая кровь расплавленным металлом растекается по всему телу.

Ощущение кипятка, растекающегося по твоим собственным жилам — весьма необычное чувство. При этом мне казалось, что кровать вместе со мной стала вращаться. Какая у меня была в тот момент температура, я не знаю. Ощущение температуры в 40,5°С не шло ни в какое сравнение с этим чувством. Это было ощущение магмы, растекающейся по моим сосудам. Я был абсолютно спокойным и размышлял о себе, как о постороннем человеке. В моей голове возникла мысль о том, что ещё какие-нибудь полградуса, и моя кровь свернётся. Я знал о том, что при 42°С сворачиваются белки крови. И думал о возможной смерти от этого, как будто это меня не касалось. После этого я, как бы, провалился во что-то и очнулся только утром в своей кровати, чувствуя себя прекрасно. Замер температуры показал, что у меня 36,6°С. Я покинул свою постель и отправился на улицу, где меня ждали друзья. Всё произошедшее было чем-то невероятным. Никогда мне не приходилось слышать от других, о том, что кто-либо испытывал нечто подобное.

В моей жизни мне приходилось много раз находиться в критических для жизни ситуациях, но никогда я не испытывал страха перед возможной смертью. И это не связано с детским невежеством… Со временем мой опыт пополнялся всё новыми и новыми странностями. Общение с окружающими всё более и более убеждало меня, что многое, происходящее со мной, с другими не происходит. Я конечно понимал, что, вполне возможно, мои знакомые и друзья рассказывают не обо всём, происходящем с ними. Но, тем не менее, у меня начало зарождаться подозрение, что происходящее со мной во многих случаях, по крайней мере, странно.

* * *

«Критической массы» всё это достигло, когда я уже был студентом. После окончания первого курса, я летом работал в студенческом стройотряде. Я был квартирьером отряда, поэтому пришлось досрочно сдавать сессию, чтобы выехать с группой на место нашей будущей работы и подготовить лагерь к приезду отряда. Я впервые попал в заполярье, в город Уренгой. Летняя тундра — просто неповторима. Я даже не мог представить себе подобной красоты края вечной мерзлоты. Летом тундра — край озёр и болот, точнее трясин. Их красота — величественна и смертельно опасна. Планы нашего стройотряда изменились, и мы перебрались в Надым. Мне не повезло из-за того, что я неплохо умел готовить, пришлось кашеварить на весь отряд. Мой рабочий день начинался в четыре утра и заканчивался в полночь. И так — каждый день: сначала надо было помахать топором, нарубить дров на весь день и кормить своих «гавриков» в три смены, закупать продукты на каждый день и по песку на своём горбу тащить их в лагерь и между всем этим ещё и мыть посуду. Каждый день мне выделяли одного помощника, который после одного дня работы на кухне еле доползал до своей постели. Короче, из меня шёл «пар» в прямом и переносном смысле.

На заработанные в стройотряде деньги я решил сделать себе подарок и купил хороший фотоаппарат ФЕД и фотовспышку к нему. На дворе был 1980-й год, второй курс университета. На день рождения одной из сокурсниц меня попросили прийти с фотоаппаратом, что я и сделал. Я стал фотографировать, используя фотовспышку. Фотоаппарат при этом повёл себя очень странно. Вспышка срабатывала через два раза на третий. Я не мог понять, что же такое происходит. У моего сокурсника тоже был фотоаппарат, но не было вспышки.

Когда он увидел, что я прекратил фотографировать, Сергей Похилько (так звали моего друга) попросил фотовспышку для своего фотоаппарата. У него моя вспышка работала, как «часики», и это обстоятельство убедило меня в том, что «собака зарыта» в моей фотокамере. Другого логического объяснения данного факта просто не существовало. И я отправился со своей фотокамерой в гарантийную ремонтную мастерскую, где и объяснил суть проблемы.

Покинув в облегчённом виде, в прямом и переносном смысле (без фотоаппарата) мастерскую, я уже радовался возможности в ближайшем будущем получить в свои руки нормально работающую фотокамеру. Через несколько дней, предварительно созвонившись с ремонтной мастерской, я в приподнятом настроении отправился забирать свою горемычную фотокамеру. В мастерской ко мне вышёл мастер, работавший с моей камерой, и сообщил мне, что никаких проблем он не нашёл, и вообще, что моя фотокамера — просто замечательная. Я ему, конечно, поверил, но, тем не менее, попросил проверки данного умозаключения на практике. На что он милостиво согласился и самолично продемонстрировал работу моей фотокамеры со вспышкой.

На моей душе немного полегчало, но … маленький «червь» сомнения продолжал гложить меня изнутри. И чтобы развеять все свои сомнения, я попросил о возможности самому убедиться в данном факте. И именно с этого началось необъяснимое. Когда я нажал на спуск камеры, никакой световой вспышки за этим не последовало. Меня это удивило в гораздо меньшей степени, чем мастера и свидетельницу происходящего — девушку-приёмщицу. Удивлённо взглянув на меня и мою камеру, мастер повторил мои действия и … вспышка сработала вновь. Любые мои действия завершались противоположным результатом. В «научный эксперимент» включилась и приёмщица, а несколько позднее, и второй мастер, бывший, скорей всего, высшим авторитетом этой мастерской.

Результат был тот же. Когда я нажимал кнопку — ничего не происходило. Я уже начал шутить о психологической несовместимости меня и моей камеры, как главный специалист мастерской предложил мне попробовать нажать на кнопку изолированной ручкой плоскогубцев. И к великому их облегчению, вспышка, наконец, сработала. Мне сразу стали толково объяснять, что со мной приключилась довольно редкая история. У меня — мощное статическое электрическое поле, закорачивает синхро-контакт фотовспышки, что и являлось причиной такого странного поведения фотокамеры в моих руках. И, что необходимо заменить синхропровод на другой, с более мощной изоляцией. Но в данный момент, у них этого нет, и мне нужно будет периодически названивать на предмет поступления нужных проводов.

Приехав домой, я в сердцах сказал: «ну, должна же ты, чёрт возьми, работать» — и нажал на пресловутую кнопку фотокамеры. К моему великому удивлению, вспышка сработала. Я немедленно принялся экспериментировать с этим. Если я думал, что вспышка должна работать — она работала. Если же я думал обратное — ничего не происходило! В результате этого эксперимента, я сделал свой первый, независимый от чьего-либо мнения вывод о том, что содержание моих мыслей влияют на происходящее вокруг меня, по крайней мере, на электронные приборы. Я продемонстрировал своё открытие друзьям-однокурсникам. Будущие радиофизики только разводили руками и избегали каких-либо комментариев по существу вопроса.

Случай с фотовспышкой послужил для меня той последней каплей, которая заставила взглянуть на происходящее со мной под совсем другим углом. Я понял по реакциям окружающих, что происходящее со мной не является обычным для всех, а скорей наоборот — ни с кем из моих знакомых ничего подобного не происходило…

Мои университеты

На третьем курсе университета большинство лабораторных работ у нас было связано с излучающе-передающей аппаратурой. Изучали на практике все виды электромагнитных излучений, от световых волн до длинных радиоволн. Каждая лабораторная работа продолжалась две пары — четыре академических часа. Это хорошо известно каждому, кто изучал физику в университетах и институтах. Я об этом упоминаю только по одной причине. Если по каким-то причинам экспериментальные данные по лабораторной работе не позволяют получить желаемые теоретические результаты, то преподаватели требовали заново проделать весь эксперимент. А это означало, что все участники лабораторной работы (обычно два-три человека) в своё свободное время должны всё проделать вновь, и это тогда, когда приборы не заняты по программе. Короче, для всех, включая преподавателя, это было лишней головной болью.

Весь этот мало кому интересный сыр-бор я привёл только потому, что мне и всем тем, кто делал лабораторную работу вместе со мной, приходилось делать это очень часто. Дело в том, что экспериментальные данные, полученные в моём присутствии, не «лезли ни в какие ворота», хотя все данные снимались очень аккуратно, я любил делать всё тщательно, замеры с приборов снимались, как этого требовали условия эксперимента, но ... после обработки этих данных, ничего похожего на то, что должно было получиться, даже и близко не наблюдалось. Иногда, даже приборы переставали работать. До моего «явления» пред ними с товарищами по несчастью, все приборы работали нормально, после нас они работали тоже нормально, только в присутствии моей группы «первооткрывателей» (я почти всегда был старшим группы) приборы устраивали бунт и не «хотели» выдавать свои «секреты». И это происходило практически всегда и везде, где присутствовал я. Интуитивно многие мои согрупники не желали делать лабораторные работы в моей компании. Потому что все проблемы возникали только там, где был я.