Шопен, последователи Рафаэля и эмансипация женщины

Музыке Шопена было свойственно почти непосредственное воздействие. Но это не значит, что она сразу достигла полного своего влияния; сначала она влияла только на тонкочувствительные организмы, и это продолжалось до тех пор, пока не приобрела более широкое распространение. В области живописи она косвенно послужила инспи­рацией для «Братства последователей Рафаэля и Бюрп Жоне в области литературы - инспирацией для стилистической утонченности у Флобера, Россети, Поля Вербена, Метерлинка и других.

Впервые Шопен посетил Англию в 1837 году и а период до 1843 года его произведения были уже достаточно широко известны, что по­будило английского критика Дев снова опубликовать на эту тему кни­гу. Немногими годами позднее образовалось «Братство последователей Рафаэля».

Нам не нужно ближе вдаваться в технические поучительные воззрения этого братства, речь идет о духе их художественного творчества, который был совокупностью культивированного утончения, эстетизма и скрупулезных поэтических подробностей. Во многих из картин, особенно, Россетти и Берн Коне можно заметить ту утонченную и, полную страстного ожидания истому, равно как и чувствительную тонкость контуров, которые так часто встречаются в мелодиях Шопена. Прими он в свое творчество вместо польской танцевальной музыки архаичную атмосферу церковного хорального пения, то аналогия была бы полной. Так вышеупомянутые художники полны были духом Шопена, тогда как перенимали стиль ранне-итальянской школы. Для каждого, кто потратил время, чтобы прочувствовать атмосферу картина послерафаэлевского периода, должно быть очевидным, что подробное изложение на эту тему не обязательно. Нужно только пояснить, что некоторые из последователей Рафаэля - и их потомков занимались культивированным утончением, в такой мере, что оно вызвало то изображение «бесстрастных, бледных молодых женщин» и бескровных рыцарей, пробудившее «литературный пыл» иудейского Философа Нордо побудило его к утверждению, что практически всё искусство и литература его времени были результатом физической и психической дегенерации.

Если мы обратимся к послерафаэлевской живописи и литературе, в которой особо выдающимися были Россетти, Вильям Моррис и Метерлинк, то у каждого из них, несмотря на их предпочтение к средневековью, преобладающим был тот же дух культивированного сверхутончения. Какая бы эмоция не изображалась, в ней, однако, полностью отсутствовала любая грубость. Например, некоторые из средневековых баллад чрезвычайно грубы и необработанны, но отнюдь не баллады Морриса, Рокетти или романтические драмы Метерлинка, чей романс об «Aglavaine und Setysette», в котором молодая женщина предается смерти, чтобы ее обрученный мог жениться на другой женщине, в своей тонкой чуткости очень деликатен. В обработке этой темы существенно воспроизведен Шопен. Ничего нельзя обнаружить в этой трагедии от непосредственной прямолинейности Шекспира или Бетховена, подобное происходит в каждой драме, сочиненной Метерлинком, над всем простирается вуаль целомудренной простоты, скромной сдержанности» весь спектр развития духа Шопена был исчерпан до последних возможностей.

Не следует пропускать его влияние на поэзию Эрнеста Даусона и Пола Берлина. Во всех произведениях этих поэтов выступает высокое утончение. Хотя в некоторых поэтических творениях и нет недостатка в страстности, но все же она всегда завуалирована в настроение «розы и фиалки», кротости и скрытости, «насилие и убийство» чужды Даусену, как и самому Шопену. Если мы, наконец, рассмотрим Флобера, то этот рассказчик был терзаем требованиями стилистической изысканности такого вида, что, как правило, проходили часы, пока он, взвешивал пригодность какого-либо слова; у него стилистическое сверхутончение приняло размеры болезни.

Влияние Шопена на манеры речи было столь же ощутимым и очевидным, как и воздействие на литературу и искусство. Если мы на мгновенье вернемся к Генделю, то припомним, что он дал толчок к общественной условности и приличию. Внешнее выражение его воздействий можно выразить так: «Другие люди этого не делают, мы также не должны» или еще точнее формулировка: «Это неприлично». Отсюда, как следствие воздействия Генделя все, что идет в направлении грубости, рассматривается, как фальшивое и неверное, а следствие воздействия Шопена, как «не тонкое» или некрасивое. То, что побуждало, против условности и, следовательно, было предосудительным, считалось теперь неэстетичным. Однако, музыка Шопена имела не только эстетствующее воздействие, но и селективное; /избирательное/ воздействие: «0ни другие, стали «Мы». Решающим не было больше, что делают и позволяют другие люди / что делаем в противоположность «мы», которые отличаются, как элита, от массы. Следовательно, Шопену нужно быть благодарным, по меньшей мере за шаг в верном направлении, так как он изменил и уточнил мотивацию: намного лучше не делать чего-то, потому, что оно некрасиво, чем отказаться от этого, потому что оно нарушало условность. Однако, в этом есть и менее приятная, оборотная сторона медали. Представление «Мы - элита» вызывало определенный снобизм и, следова­тельно, явно выраженный объем нетерпимости, в котором нашла свое выражение собственная разборчивая эксклюзивность /исключительность/ Шопена. В своей самой неприятной форме она позволила возникнуть хозяиничанию клики, в своей же возвышенной форме она вдохновляюще влияла на образование обществ, которые были объединены интеллектуальными или художественными устремлениями. Так в 1854 году был издан закон «по обеспечению возможностей для основания институтов литературы и науки через присвоение землевладениями т. д., для урегулирования их дальнейшего существования». С этого времени стало особенно впечатляющим количество обществ и объединений, которые посвящали себя искусству, музыке или художественной литературе. В одном лишь Лондоне, среди других, начиная с 1803 года, можно перечислить: Общество поддержки изящных искусств. Общество ранних английских текстов. Общество Чёсера, Общество Гольбейна, Новое Шекспировское общество. Музыкальная ассо­циация, Общество Пюрселя, Общество Society, Общество Карлайла, Водворское общество. Общество Гёте, Лондонское общество Данте, Общество Раскина, Общество Шелли, Елизаветинское общество и т.д. Характерным было для этих обществ то, что группировались они вокруг имен определенного поэта или музыканта, и все они не касались религии. До сих пор люди довольствовались чтением любимых ими поэтов дома, в свое удовольствие. После распространения влияния Шопена, они стали объединяться в общество, чтобы с одной стороны, достичь лучшего понимания своих поэтических идеалов, и, с другое стороны, чтобы почувствовать удовлетворение, что они, это те, кто лучше знал и понимал поэтов, чем обыкновенный человек «из народа» - «мы», которые образованнее и утонченнее.

Особенно в Англии и Германии Шопен оказал заметное влияние на женщин. В большинстве случаев ни немки, ни английские женщины того времени не были особо образованы в духовном отношении. Они были хорошими домохозяйками, вязали на спицах и крючком, вышивали, были сведущи во всем, что считалось «хорошим обычаем», играли на Фортепиано в ограниченном кругу и пели малоинтересные салонные песенки. Все эти таланты и сноровки подпитывались задней мыслью о замужестве и не были отличительным знаком стремления к настоящему образованию души или духа, а лишь необходимой «приправой» для формирования «молодой женщины на выданье». В Викторианскую эпоху духовно утонченная женщина считалась неудобной, если не сказать непригодной для замужества, так как супруги, прямо сказать, сами не были особо духовными величинами, и потому имели опасение оказаться в положении слабого. Преобладало мнение, что женщины должны быть красивыми и «одаренными», но только не слишком интеллигентными.

Влияние Шопена должно было изменить это таким способом. К которому, ни один другой музыкант не был способен. Воздействия Генделя, существующие условности только усилили эту ситуацию, так как они внушали женщинам проявлять еще большее внимание и почитание к своим супругам и этим, к их желаниям и воззрениям. Как знают многие, в Викторианскую эпоху редко существовали действительно дружеские отношения между супругами. Мужчины боялись бога, женщины - бога и мужа. Отсюда появилась необходимость в белее тонком влиянии, которое могло бы нарушить это ослабляющее подчинение и зависимость. И это произошло, как уже было упомянуто, через влияние музыка Шопена. Он касался женщин и на бессознательном уровне своим утонченным одухотворением, своей деликатностью и особым эстетическим вкусом через то, что называется «типично женским», когда отсутствует грубая сила и неблагозвучие. Его музыка незаметно проникала в их подсознание и, оставляла там свой отпечаток, свое культурное выражение, как если бы одна нежная женская душа обращалась к другой бережно и кротко, возжигая в ней благородные наклонности. Только музыка мужчины, который, «никогда не употреблял ни одного бранного слова, даже в моменты полнейшей интимности, чья веселость оставалась сдержанной, находясь постоянно внутри границ безупречно хорошего тона»(1), могла быть пригодной для того, чтобы встретить те нежные, хрупкие викторианские души не в оскорбительных для них местах. Бетховен, прямо и беспощадно освободил посредством своих психоаналитических способностей большее количество страстей, вытеснил их из-под или бессознательных слоев, все же за исключением сопереживания и участия, он ничего не поместил на их место. Он вызвал процесс образования пустоты, Шопену же удалось заполнить эту пустоту. Бетховен пробудил сочувствие изображением трагических и неутешительных событие жизни, Шопен же разбудил желание культурного образования изображением утонченной духовной поэзии и обаяния, которое собственно и было присуще этой поэзии.

Следствием отсюда было то, что женщины, которые полностью довольствовались тем, чтобы сидеть дома и готовить чехлы для кресел или домашние тапочки для будущих или уже имеющихся супругов присоединились к культурным объединениям, с целью лучшего понимания поэзии или красивых искусств. Этим началась эмансипация женщины, Есть люди, которые склонны к тому, чтобы умалить значение Шопена дескать он рисовал не на большом холсте и не яркими мазками. Эти люди выражают всего лишь псевдорациональное оправдание для своей, обусловленной темпераментом, неспособности оценить и насладиться изысканным и утонченным. Шопен стал музыкальным изобретателем первого ранга, обогатившим музыкальный вокабуляр своего времени в таком значительном объеме, что только немногие из последующих композиторов упустили возможность использовать его, даже у такого, относительно современного композитора, как Рихард Штраус может установить еще отзвуки художественных приемов Шопена. С оккультной точки зрения, были даны однозначные причины из-за которых Шопен не употреблял, да и не мог употребить ни большого холста, ни тех высот инспирации, которые удовлетворяли бы его современных критиков. Эти причины были связаны частично с его личными ограничениями и частично с коллективными ограничениями своего времени. Большинство Форм инспирации возникают из соприкосновения с более высокими духовными уровнями или из контакта с Дэва (2), и процесс этот имеет следствием неизбежную реакцию тела. Был бы Шопен подвержен длительной инспирации этого вида, то его слабая физическая конституция не смогла бы выдержать такого напряжения; его смерть тогда наступила бы не только раньше, чем это было на самом деле, но и его музыка осталась бы непонятой для даже сегодня еще неподготовленного мира.

Прежде чем мы закончим эту главу, нужно добавить еще несколько слов о других композиторах, чье влияние на культуру было очень ощутимым, а именно Визе. Если Шопен был поэтом изысканного утончения для клавира, то Визе стал им для оркестра. Он родился только за 11 лет до смерти польского музыканта и продолжил работу, которую гот начал, до своей смерти, 1875 года. Можно с чистой совестью утверждать, что ни один оркестровый музыкант до Визе, не проявил того последовательного чувства инструментальной эвфонии/благозвучия/. Для сравнения: Берлиоз воздействовал как высокопарный «бог грома», «Бетховен, со своим менее удачным применением барабанов, оставлял желать лучшего, и даже Мендельсон не мог быть достаточным для масштабного качества Визе, который рисовал более сильными мазками. С другой стороны, наверное, было нужно родиться Французом, чтобы действительно понять эвфонические звучания Визе. Несмотря на свое предпочтение к «локальному колориту», он насквозь был французом, обладал французским шармом и блеском, был как Французская женщина «всегда прекрасен». Одновременно он мог быть трагичным и драматичным, как свидетельствует последний предсмертный крик в конце оперы «Кармен». Несмотря на это Визе со всем своим чутьем трагедийности, никогда не был мелодраматичным, неуклюжим или вульгарным. Он никогда не терял чувства красоты: страсть и сила были у него изображены не посредством неблагозвучной жесткости, а посредством проявления Формы красоты,

Сноски: 1

1.Цитата по Листу.

2.для не теософских читателей будет замечено, что у Дэва речь идет о ступенчатой иерархии бестелесных существ от самого малого духа природы до высочайшего Архангела. Сравнить с гл. 16.

Глава 13