Вторая и третья войны с Митридатом, 74–63 гг.

Во время пятилетнего отсутствия Помпея государственный строй, установленный Суллой, в своих важнейших основах успел установиться и окрепнуть; но немного хорошего можно было сказать о реставрированном правлении сената. На Востоке вновь разразилась война с царем Митридатом Понтийским, именуемая третьей войной с Митридатом (74–63 гг. до н. э.); вторую войну вел с ним легат Суллы Луций Лициний Мурена, открывший военные действия в 83 г. до н. э. без приказания Суллы. Рядом с этой войной в громадных размерах проявилось и другое зло — морской разбой, развившийся среди сумятицы и внутренних волнений и войн в Азии и поощряемый бездеятельностью сенатского правления и назначаемых им правителей.

Быстроходное судно (celes). С барельефа на колонне Траяна. Эти беспалубные суда из-за их скорости часто применялись пиратами. Судно имеет два ряда весел и относится к классу бирем. Над тараном имеется еще один — надводный, для разрушения фальшборта неприятельских кораблей.

Восстание гладиаторов. 71 г.

В Италии загорелось (сначала около Капуи) страшное восстание гладиаторов, к которому толпами стали отовсюду сбегаться рабы (73 г.). Мятежники нашли себе энергичного и ловкого предводителя в лице фракийца Спартака, и их силы, благодаря нераспорядительности римского правительства, вскоре возросли до 100 тысяч человек, так что даже сам Рим пришлось объявить на военном положении и охранять его стены и ворота войсками. Только в 71 г. до н. э. претор Марк Лициний Красс, один из учеников Суллы в военном деле, нанес решительное поражение скопищу Спартака, двинувшемуся на юг. Как плохо до того времени велась война со Спартаком, можно судить по тому, что Красс после этого поражения отбил у мятежников пять легионных орлов и другие трофеи сражавшихся против них римских войск. Затем он нанес мятежникам последнее поражение в Лукании; здесь Спартак пал смертью героя. Отдельный отряд мятежников в 500 человек, воевавших на севере Италии, вздумал спастись, перебравшись за Альпы, но натолкнулся здесь на Помпея, возвращавшегося с войском в Италию, и был им рассеян. Красс был, конечно, очень недоволен тем, что Помпей сумел и этот, в сущности, совершенно ничтожный успех поставить себе в особенную заслугу.

Помпей и Красс — консулы. 70 г.

Оба победоносных вождя, которые, не доверяя друг другу, медлили даже распускать свои войска, пожелали быть избранными в консулы на следующий год; однако они сговорились вскоре между собой и предпочли, оставив борьбу в стороне, действовать заодно для обоюдной пользы. Они были избраны оба. Красс, который удивительно счастливо умел спекулировать во время проскрипций Суллы и приобрел этим путем громаднейшее богатство, поражал народ своей необычайной щедростью. В день каких-то важных жертвоприношений он пригласил всех римских граждан на обед и угостил их, усадив за 10 тысяч столов. Он раздавал направо и налево, всем и каждому, зерно из житниц в виде трехмесячных запасов; и этим путем добился того значения в глазах толпы, какое может быть приобретено подобными средствами, а с другой стороны, умным и толковым управлением и распоряжением своими колоссальными богатствами, привязал к себе массу частных лиц и частных интересов. Но при всем этом умении и ловкости он уступал в значении Помпею. Поразительно, с каким упорством привязалась к этому человеку толпа, олицетворяя то монархическое влечение, которое жаждало подчиниться власти одного господина и повелителя! А между тем, до этого времени тот не произвел ничего, что превышало бы круг деятельности человека, одаренного недюжинными способностями; да и последнее его деяние — усмирение Испании — ни в коем случае нельзя было назвать блестящим подвигом. Именно такое воззрение на Помпея преобладало и в сенате, который отнесся к нему довольно холодно, но именно это и открыло Помпею путь к счастью. Не поладив с сенатом, он сблизился с народом, который был польщен ухаживанием знатного человека и, конечно, весьма горячо отозвался на его происки. От него ожидали, что ему удастся неудавшееся другим — устранение законов, внесенных Корнелием Суллой. Помпей отчасти исполнил это желание народа. Он восстановил власть трибуна в том виде, в каком она существовала до Суллы, и стал на стороне закона о суде, предложенного Аврелием Коттой и устранявшего исключительно сенаторские суды. Крайняя несостоятельность этих судов выказалась в самом неказистом виде при разборе одного из современных весьма громких процессов, а именно процесса некоего Верреса, бывшего претором в Сицилии в 73–70 гг. до н. э. Процесс этот вел молодой еще адвокат Туллий Цицерон против знаменитейшего из современных адвокатов Квинта Гортензия и против всех богатств обвиняемого, так же, как против усиленного влияния многих знатных фамилий, и процесс был им выигран.

Цицерон. Бюст из паросского мрамора.

Квинт Гортензий.

Бюст, найденный на вилле Адриана одновременно с бюстом философа Исократа.

По закону Аврелия Котты были учреждены три отделения или декурии судей — одно из сенаторов, другое из всадников и третье из таких лиц, которые, принадлежа по имущественному положению к первому классу граждан, уже были удостоены доверия в своих трибах и избираемы в различные почетные и ответственные должности. При этом и должность цензора была восстановлена, и круг ее власти остался тем же… Помпей воспользовался военным смотром, который задумали устроить цензоры того года, чтобы заставить толпу говорить о себе. Он, консул, предшествуемый ликторами в их обычной обстановке, явился вместе с всадниками перед цензором, вел под уздцы его лошадь, как и все другие, и когда цензор к нему, так же, как и ко всем другим, обратился с вопросом, совершил ли он положенное законом число походов, Помпей отвечал утвердительно и добавил: «Под моим собственным предводительством».

Ликторы.

Рельеф с колонны Марка Аврелия в Риме.

И эта показная скромность пришлась толпе как нельзя более по вкусу.

Но Помпей в нарушении установленного Суллой строя дальше этих мер не пошел; народ был и этим доволен, и сенат тоже успокоился, видя, что Помпей избегает наиболее страшного для всех вопроса о возвращении изгнанников, которое для Красса могло оказаться очень неприятным. Затем, покинув консульство, Помпей опять вернулся в частную жизнь: он необычайно — ловко умел играть роль знатного, но удалившегося от дел человека; между тем как другие из сил выбивались, чтобы отличиться. Он спокойно ждал того прилива или отлива в общественных делах, который вновь должен был открыть ему доступ к высшему сану. И действительно, дела на Востоке вскоре сложились именно так, что Помпей дождался своей очереди.