Пиши Дома Нужные Работы

Обратная связь

Определения, слегка начертанные

 

Бог есть сущность и первая доброта.

Мир — сопряжение скоропреходящего и умопредставляемого. А то, что каждую вещь делает той, или иной, естъприрода.

Природа невещественная — ангел, первая тварь.

Но что такое ангелы, уклонившиеся от доброго? Это демоны. Первый из них, бывший некогда Люцифером, есть изобретатель и начальник безобразной тьмы.

Вещество же — основа для образов, вторая тварь.

А красота вещества — вид вещества, облеченного в образ.

Взаимный предел скоропреходящего и умопредставляемого есть небо.

Природа звезд — круговращающийся огонь.

А свет есть воспламененное озарение и в душе разум. Тьма бывает двоякая, как отсутствие двоякого озарения.

Век есть протяжение, непрестанно протекающее не во времени.

А время — мера солнечного движения.

Земля есть отвердение вещества, окружаемого небом.

Огонь есть естество горящее и стремящееся вверх.

Вода — естество текучее и падающее вниз.

Воздух — наполнение пустоты и вдыхаемый поток.

Я человек — Божье создание и Божий образ.

Тело — вещество и протяженная дебелость.

Стихия есть первоначальная часть тела.

Душа — природа оживляющая и движущая; с моей же душою соединены разум (λόγος) и ум (νες).

Жизнь есть сопряжение души и тела; равно как смерть — разлучение души с телом.

Ум — это внутреннее и безграничное зрение; а дело ума — мышление и отпечатление в себе мыслимого. Разум — разыскание отпечатлений ума; его ты выгова­риваешь посредством органов речи.

Ощущение есть какое-то принятие в себя внешнего.

Память есть удержание в себе впечатлений ума, от­ложение памяти — забвение; а отложение забвения есть опять какая-то память, которую называю воспоминанием.



Под хотением понимаю наклонение ума и встречу чего-то такого, что в нашей власти; но иного и хотеть недолжно.

Движение, куда я хочу, — это свобода.

Я движение такое с усилием называю рвением; а не­произвольность есть насилие воли.

Под суждением понимаю различение предметов.

Вожделение есть пожелание или прекрасного, или непрекрасного; а вожделение воспаленное и неудержимое — это любовь.

Раздражение есть внезапное вскипание в сердце; раздражение продолжительное — это гнев; а раздраже­ние, в котором человек помнит зло и замышляет сам сделать зло, есть злопамятность.

Терпеливостью называю переваривание в себе скорби; а спокойно встречать обиду означает негневливость; древние обыкновенно называли это кротостью.

Навык к доброму почитай добродетелью, и напро­тив, навык к худому — болезнью, противоположной доб­родетели. И первую признавай даром Божьим, а последнюю — своим изобретением.

Красота есть соразмерность во всем; а гнусность, по моему рассуждению, есть поругание красоты.

Мужество есть твердость в опасностях; дерзость есть смелость, где не надлежало бы отваживаться; а ка­кое-то сжатие сердца, когда надлежало бы на что отва­житься, есть робость.

Не поддаваться удовольствиям — это есть целомудрие; а поддаваться удовольствиям — это называю распутством.

Не домогаться того, чтобы иметь у себя больше других — это справедливость; а выступать из пределов равенства — это несправедливость.

Благоразумие есть опытность в делах.

Под мудростью понимай созерцание сущего.

Простота есть какой-то навык быть недеятельным к злу. А двоедушие есть коварство нрава. Удовольствие есть какая-то разнеженность души.

Скорбь есть угрызение сердца и смущение, а забота — это кружение; высшая же ее степень — беспокойство.

Рассуждение есть противопоставление суждений о том, что делать.

Решение есть установление определений ума в одном.

Отказ от определений ума считаю беспечностью.

Зависть есть сокрушение об удаче ближних; а злоречие сверх того и вредит из зависти. Но упрекать людей порочных есть похвальная страсть.

Стыд есть какое-то сжатие сердца от страха подвергнуться позору; а презрение стыда есть бесстыдство.

Прилежание есть какая-то стойкость в предположенном; ослабление этой стойкости называю нерадением. Лень же есть неподвижность к чему бы то ни было.

Ревность есть то подражание, то какая-то скорбь о том, что нежность тайно питают к постоянно любимо­му предмету; древние называют это ревнивостью.

Хвастливостью называю надменность сердца, а кичливостью — воспламенение сердца, производимое легкомыслием. Горделивый, по моему мнению, любит выказывать себя перед другими. А спесью называю самоуслаждение.

Иметь смиренномудрие значит не думать о себе и того, чего бы заслуживал; притворно выказывать свое смиренномудрие есть насмешка.

Щедрость — когда просто дает кто другому деньги; а расточительностью называю пожирание денег; скупость же есть бережливость на деньги.

Пышность есть блистательность в делах; а щепетильно — и о маловажном думать много.

Великодушен тот, кто все переносит с благодушием; а не переносить и малости — знак малодушия.

Честолюбие есть умеренное желание чести; а суетность простирается далее меры; желание же пустых отличий есть тщеславие.

Казаться таким или таким есть слава (δóξα); а иное дело — мнение (δòξα), то есть, наши представления о вещах.

Обида есть неблагородный поступок, или неблаго­родное слово человека неприязненного. Злоречивый старается опозорить. Порицание друга, не подвергающее наказанию, есть упрек. Обвинение же в чем-нибудь заслуживающем наказание есть жалоба. Если жалоба несправедлива, то делается клеветой. А если принесена еще тайно, то назову ее ябедой. Какой-нибудь безотчетный упрек есть хула. А злоязычен тот, кто против всех вооружает свои уста.

Обходительность есть развязность в беседе; а ловкость обращения — смелость, кроме слова, в движениях; глупость же есть неуменье сказать слово кстати.

Смех есть судорожное движение щек и трепетание сердца.

Неумеренное употребление вина назову пьянством; непристойное состояние упившегося есть опьянение; а похмелье — неприятное следствие вчерашнего опьянения.

Убийство бывает двоякое — или тела, или образа Божьего; а в том и другом случае разрушается вожде­ленная гармония.

Блуд и прелюбодеяние также бывают двоякого рода: это или какое-то похищение чужим телом или и демо­ном, когда любовь, какую обязаны мы питать к Богу, питаем к врагам Божиим. Но тот, кто чтит и золото, есть также идолопоклонник.

Если приобрести что-нибудь для души есть польза, то лишить ее чего-нибудь есть вред.

Жалость есть сострадание к несчастью; а милосердие проявляется когда мы оказываем какое-нибудь благодеяние страждущему.

Известный навык в делах есть нрав; а поведение — такой образ действия, в котором выказывается нрав.

Обучение есть образование делом и словом.

Совершенное слово врачует злых; а несовершенное губит и добрых.

Под созерцанием понимай размышление об умопредставляемом; а деятельность есть некоторое действие, относящееся к тому, что обязаны мы делать.

Навык есть какое-то постоянное качество, а произведение навыка называю действием.

Искусство есть заведенный порядок действия по опыту; а такой навык, от которого и отступить невозможно, называется знанием.

Что само не ради чего-нибудь, тогда как другое ради сего, то называю концом; а цель есть то, к чему стремимся в конце.

Под прошением понимай испрашивание необходимого; под молитвой — испрашивание лучшего; под обетом — обещание умилостивительной жертвы; а умилостивительная жертва есть дар, приносимый в честь.

Похвала есть доброе слово о чем-нибудь моем. Хвала есть благоговейная похвала Богу. Песнь, как думаю, есть мерно сложенная хвала. Псалом в соединении с пением делается псалмопением.

Говорить о чем-нибудь действительном, как оно есть, — это нелживость; а говорить не так, как оно есть, это ложь, говорить же вопреки есть словопрение, и что хуже этого в жизни?

Клятва есть уверение при Боге как посреднике. И соблюдение того, в чем клялся, есть верность клятве.

Под словом набожность понимаю и почитание демонов. А благочестие есть поклонение Троице. Отречение от Бога будет, как унижать Одно из Трех Лиц, так и не чтить со-естествия в Боге.

Вера бывает двоякая, одна по убедительности слова, а другая по какому-то на все готовому согласию. И первая есть правильная, потому что начальником слова — само Слово.

Надежда есть общение с отсутствующим предметом; а прекращение такого общения называю отчаянием.

Любовь, по моему определению, есть единодушие; а любовь к Богу — одновременно и путь к обожанию.

Ненависть есть какое-то отвращение, порождающее вражду.

Лицемерие есть скрытая горечь.

Любить человека значит воздавать честь Создателю; служить нищим значит воздавать честь Обнищавшему ради нас.

Тот страннолюбив, кто себя самого признает странником.

Безмятежность жизни есть вожделенный мир, особенно же мир душевный, то есть утишение страстей.

Вражда, по моему мнению, есть разномыслие и раздор. А вражда и война — изобретатели зол.

Чистота есть общение с Богом.

Скверным и скверной считай грех.

Очищение есть омовение нечистот; а нечистотой считаю и запечатление в себе худого.

Бракосочетание есть законный плотский союз.

Девственность есть исшествие из тела.

Тот монах, кто живет для Бога, и притом для Него единого, а монастырь, по моему мнению, есть учреждение, которое имеет целью спасение.

Грех есть уклонение от доброго, не допускаемое ни законом, ни природой.

Закон есть судебное определение того, что мне делать, а заповедь есть Владычное повеление.

Преступление есть худой поступок при существующем законе. Под беззаконием понимаю неподчинение законам.

Первый закон есть иудейство, а второй — таинство страдания. Один скрыт и истребляет служение демонам; а другой — ясен, и разрушает гадания.

Воплощение Христа в человеческом теле есть новое создание меня, человека, потому что Бог во плоти пострадал моим страданием. Он вполне воздал за все мои долги, по милости к Еве родился от женщины, но от Девы; ибо и первое Его рождение есть от единого Отца, и Бессупружный произошел от бессупружных. А перепись была как образ последовавшего Божия вписания. Повитие пеленами — взамен Адамовой наготы. Избиение младенцев — это отменение младенческих преобразований. Идущая звезда — это поклонение твари. Приходящие волхвы — это вступление язычников в Церковь. Крещение Христово было очищением вод для меня. Дух — это засвидетельствованное родство. Пост — умащение на борьбу со врагом. Искушение было познанием хитрости Божией. Терновый венец и облечение в порфиру — это отнятие державы у врага в открытой борьбе. Крест — это победное знамение; и деревянный — знамение древа. Гвозди — это пригвождение моего греха. Распростертыми руками Христос все объемлет. А вкушение желчи противоположно Адамову вкушению. Один из разбойников спасся — это уверовавший Адам; а другой был худ, хотя и пригвожден к кресту. Тьма от шестого часа — это плачь о Страждущем. А распадение камней побеждает камни. Воскресение мертвых и вшествие во град — это представление умерших в небесах. Кровь и вода, вместе истекшие из ребра, — это двоякое крещение купели и страдания, когда время гонений принесет опасности. Смерть Иисусова есть истребление смерти во мне. Воскресение Христово из мертвых — мое освобождение из ада. Вознесение Христа в небеса и меня поднимает ввысь.

Рассмотрим теперь и то, что за этим следует.

Народ — это собрание богопочитателей.

Храм — это освященное место очищения для народа.

Дар Богу — это очистительные жертвы.

Богоприимная трапеза — это чистое хранилище даров.

Священство — это освящение мыслей, приближаю­щее человека к Богу, и Бога к человеку.

Таинство есть невысказанное богочестие.

Под благодатным дарованием понимаю Божествен­ное даяние Духа.

Пророчеством называю проповедь о сокровенном.

А Евангелие — это проповедь о новом спасении.

Апостольство же есть содействие проповеди.

Оглашение, преподаваемое юным, есть ведение слова.

Покаяние — обращение к лучшему.

Заклинание — изгнание демонов.

Купель есть печать второй жизни.

Просфоры — общение Божьего воплощения и Божь­их страданий.

Знамение есть чудное событие, выходящее из ряда обыкновенных.

Огненные языки — присутствие Духа.

Человек душевный далеко несовершенен; человек плотской крайне предан страстям, а человек духовный недалек от Духа.

Кто антихрист? Зверь, исполненный яда, человек многомощный.

А что такое отступление (2Солун. 2,3)? Это недавний, наизлейший отступник, или господствующее ныне учение, рассекающее Бога.

После него Христос опять придет во славе Отца и с телом, чтобы видели Его богоубийцы. После него вос­кресение, или сопряжение сложного. После него скончание — разрушение существующего, а может быть, и некое изменение к лучшему. После него суд и страх.

Что же такое суд? Собственная и внутренняя тягота, или легкость совести, и приравнение жизни к закону.

А бодрость жизни, по моему мнению, есть блаженство.

Что же такое царство? Созерцание Бога, Его славословие и песнопение совокупно с ангелами.

Тьма, уготованная самым злым, — это отпадение от Бога. А червь и огонь — потребление вещественной страстности. Если же и что иное лучшее, то и сие не вне возможного Богу.

А что такое случай, Промысел, судьба? — Случаем было бы нечто совершившееся само собой, без всякого к тому основания. Промысел есть руль, которым все приводит в движение Бог. Судьба, как я сам себе пред­ставляю, есть цепь Божиих предначертаний.

Таковы мои определения в первом их очерке!

 

Надписи

 

1. К храму Илии, называемому Вдовьим.

Вот, странник, сидонская Сарепта, вот башня той вдовицы, которая гостеприимно приняла у себя пророка Божьего, Илию Фесвитянина, когда голод опустошал города, и у нее было немного масла в сосуде, и только горсть муки скрывалась в водоносе! Но все это без бережливости отдав пришельцу, открыла она в даре своем какой-то источник, из которого напитался ее дом. Илия не только накормил ее сына, пока он был жив, но и умершего забрал из мрака смерти. И мать, которая оплакивала свою бездетность, снова стала матерью без новых болезней рождения.

2. К церкви, которая из идольского капища обращена святым Григорием в храм Божий.

Древний был я древним город, который наполняли демоны, а теперь, восставленный руками Григория, соделался храмом Христовым. Удалитесь от меня, демоны!

 

Надгробия

 

Софисту Проэресию.

Не много величайся, после этого Кекропсов город Неболь­шого пламенника не возможно сравнивать с солнцем; и дру­гому смертному нельзя спорить в красноречии с Проэресием, который некогда приводил в потрясение мир новородящимися речами. Аттика произвела вновь возгремевший гром. А весь сонм высоковещих софистов уступил Проэресию. Уступил; однако же зависть и Проэресия покорила смерти. Неславны те­перь стали Афины; бегите, юноши, из Кекропсова города!

Грамматику Феспесию.

Увы! увы! Феспесий, и ты умер; завистливая смерть и тебя сокрыла в могилу! Но слава и умершего Феспесия не умрет; так обильно источал ты новородящиеся речи; и Аттика взывает: «кто теперь поддержит славу моей мудрости?»

Мартиниану.

1. Перед тобою горы и море, нечестивец! Пользуйся равни­нами, засеянными пшеницей, и стадами четвероногих. Таланты золота и серебра, драгоценные камни и тонкие шелковые нити— все это жизнь приносит в дар живым. А умершим остается не много камней, и те им дороги. Но ты и сюда заносишь руку, несчастный, не страшась, что иной, по твоим же законам, но более правдивыми руками, может разорить и твою могилу.

2. Когда Мартиниан вступил в общую всех матерь—землю, тогда восплакали все города Авзонии; обитатели всей Сицилии и широких пределов земли остригли себе волосы: потому что удалилась от людей сама Фемида. Но мы, вместо тебя объемля твою славную могилу, всегда будем показывать ее приходящим, как нечто священное.

3. Послушайте, Христоносцы и вы, которым известны права живых и честь, подобающая умершим! Все я оставил—царский двор, отечество, род, славу. Увы! увы! во всем имел я пре­имущество; однако же теперь почтенный всеми Мартиниан сталь небольшою горстью праха. Уроните же слезу на мою могилу, но не налагайте на нее рук.

4. Я — гробница заключаю в себе благородного Мартиниана, стихотворца, витию, судью, превосходного во всем, победоносного на морях, воинственного на суше. Но прочь от могилы, пока не потерпели чего худого!

5. Не объявляйте войны умершим, злодеи; много и живых. Не объявляйте войны умершим. Я—Мартиниан приказываю это всем живым! Не справедливо завидовать мертвым в том, что есть у них несколько камней.

6. Счастливый, в доброй старости, безболезненно, занимая пер­вое место при царском дворе, достигнув высоты священной мудрости, умер я, если вы слыхали о каком-нибудь Мартиниане. Но прочь от моей гробницы; не заносите на меня неприязненных рук!

7. Отойди, отойди прочь! ты предпринимаешь не добрый труд— потревожить камни и мою могилу. Отойди! Я—Мартиниан приносил пользу живым, и мертвый здесь имею немалую силу.

8. Великая похвала Каппадокиян, пресветлый Мартиниан, и могилу твою чтим мы смертные! Ты некогда составлял силу градоправителей в царских твердынях, а оружием приобрел Сиканию и Ливию.

9. Клянемся державою бессмертного и царствующего в горних Бога, клянемся душами мертвых и твоим прахом, знаменитый Мартиниан, клянемся тебе, что на твой памятник и на твою гробницу никогда, никогда не поднимем руки, как на святыню.

10. Рим, цари мои и концы земли—вот памятники Мартиниану, которых не разрушит время. Однако же боюсь за эту небольшую могилу, чтоб ей не потерпеть чего-нибудь; потому что у многих руки не святы.

11. Вот надгробный камень славного Мартиниана, если слыхал ты о римском правителе из благородных Кападокиян, который украшался добродетелями всякого рода. Но, что прах его, облобызайте памятник и могилу.

12. Никогда не поднимал я руки на умерших и не искал себе приобретений в гробницах; клянусь в этом правосудием и умершими. Поэтому и ты не заноси железа на мои камни; а если занесешь, да падет это на твою голову! Вот о чем просит тебя Мартиниан. Если слава моя дорога тебе; то пусть всегда стоит моя гробница!

Ливии.

1. Одно здание; но внизу могила, а вверху храм; гробница храмоздателям, храм добропобедным мученикам. И храмоздатели покрыты уже сладостным прахом,—а это ты, Ливия, блаженная супруга Амфилохиева, и ты, прекраснейший из сыновей, Евфимий! Примите же их, Свидетели истины; примите и тех, ко­торые еще остались в живых!

2. Лучше бы жить тебе, Ливия, и твоим любезным чадам! Лучше бы достигнуть тебе врат старости! Но теперь еще прекрасную, еще блистающую цветами юности, сокрушила тебя прежде­временная смерть. А супруг твой, Амфилохий, вместо доброй и разумной супруги, увы! увы! имеет перед собою жалкую гроб­ницу.

3. Увы! увы! и Ливию покрывает прах. Никогда не подумал бы, что эта женщина была смертная, смотря на ее наружность, кротость и целомудрие, которыми она превосходила весь пол свой. Поэтому тебя и умершую почтили таким гробом трое твоих сы­новей и супруг твой Амфилохий.

Евфимию.

1. Подлинно была чета, чета священная, в двух телах единая душа, и по крови, и по славе, и по мудрости, по всему родные братья, два Амфилохиевы сына, Евфимий и Амфилохий—светлые звезды для всех Каппадокиян. Но грозно на обоих взирала за­висть, и одного лишила жизни, а другого оставила; но в нем уже одна половина Амфилохия.

2. Вития между витиями, певец между певцами, слава отече­ства своего, слава своих родителей, едва достигший юношеских лет и не давно в чертог свой призывавший любовь, умер Евфи­мий. Какая жалость! вместо девы нашел он себе гроб, и за днями предбрачных веселий наступил день плача.

3. Двадцатилетний Евфимий столько знаком быль с эллинскою и авзонскою музою, сколько другой не ознакомился бы и с одною из них. Он сиял и красотою и благонравием. Но теперь сошел в землю. Увы! увы! как скороспешна зависть в рассуждении добрых.

4. Светло просиял людям Евфимий, но не на долго; потому что и блеск молнии бывает не продолжителен; просиял же вместе и мудростью, и наружною красотою, и доброоердечием. Все это составляло прежде славу Каппадокиян, а теперь стало причиною слез.

5. Плачьте, источники, реки, рощи, сладкопевные птицы, с вершины дерев прекрасно поражающие слух, ветерки, своим шелестом навевающее тонкий сон, и цветники собравшихся вместе Харит! А тебя, прелестный сад Евфимиев, сколько славных соделал умерший Евфимий; потому что ты носишь его имя! Если бывал кто прекраснее всех юношей, так это Евфимий. Если есть какое поле прекраснее всех полей, так это его Элизий. Потому и собрались вместе все Хариты. Хотя покинул жизнь Евфимий; однако же оставил свое имя этому восхитительному месту.

Амфилохию 1.

И Амфилохиево любезное для нас тело перешло в величественную гробницу, а душа удалилась, отлетев в блаженные обители. Что нужно для ближних, всем владел ты, блаженнейший, нашел ключ разумения для всякой книги, смертным ли она писана, или пренебесна, а в любезную землю сошел уже в старости, оставив детей, которые лучше и родителей. Человеку невозможно и пожелать большего.

2. Амфилохий, встретив бодрую старость, охотно присовокупил свое тело к телам супруги и сыновей. Он был счаст­ливь, благороден, силен в слове, служил защитою для всех ближних, благочестивых, благородных, ученых; он был преобильным раздаятелем слова. Воззри же, друг, на это надгробное писание одного из твоих товарищей. Все ты, о блажен­ный, общее врачевство нищеты, о крылатые речи, о источник, из которого все черпали, все ты оставил с последним дыханием. Но одна вечно цветущая слава последовала за тобою, восхищенным отселе. Сие написал Григорий, словом возблагодарив за слово, которому научимся у тебя, Амфилохий.

3. Амфилохий умер; рушился прекрасный храм витийства, ка­кой еще оставался у людей. Восплакали Хариты, сошедшись с Музами, особливо же восплакало о тебе любезное отечество—Диокесария.

4. Малый я городок—Диокесария; но алтарям правосуден дарован мною великий муж, Амфилохий. Он умер; умерли с ним и пламенное краснорчие и слава отечества, производящего столь доблестных мужей.

5. Я, малый прах, вне отечества содержу Амфилохия, великого сына Филатиева и Горгониина, который пламенным своим краснорчием разил противников, а по нравам и сердцу был слаще меда.

6. Вещайте теперь, витии; я—могила заключаю в себе уста ве­ликого Амфилохия, связанные молчанием.

7. Вот гробница медоточивого Амфилохия, который некогда превосходил всех Каппадокиян своим красноречием и добросердечием.

Никомиду.

1. Отошел от нас ты, Никомид, моя слава. Как же докончат свою жизнь твои дети,—эта чистая чета? Чья рука довершит прекрасный храм? Чей ум воспошлет к Богу совершенную жертву? С тех пор, как ты, блаженный, так скоро вступил в общение с пренебесными, чего не потерпел несчастный род человеческий?

2. Посмотри и на могилу Никомида; если слыхал ты о том Никомид, который, соорудив храм великому Христу, сперва себя, а потом девство чад своих, принес в славную, чистую жертву: потому что ничего не нашел у себя лучшего сей иерей и наилучший родитель. За это и вступил он скоро в общение с великою Троицею.

3. Наконец, Никомид, отошел ты в славную жизнь; но очень скоро похищен отселе. Кто ж дал на это свой приговор?— Царь Христос, чтобы, вместе с священною четою своих чад, с небес правил твоим народом.

Картерию.

1. Куда ты, любезнейший из товарищей, достославный Картерий, отошел так поспешно, оставив на земле меня, обремененного трудами? Куда удалился ты, управлявши кормилом моей юности, когда на чужой стороне изучал я слово,—ты, который привязал меня к жизни бесплодной? Без сомнения, для тебя всего вожделеннее Царь Христос, Которым теперь обладаешь. Молния великославного Христа, превосходнейшая ограда благонравия, бразды моей жизни, не забывай Григория, которого образо-ал ты в добрых нравах, что было уже давно, мой вождь к добродетели, Картерий!

2. От чего, как у всякого смертного, и у Картерия прекрати­лись вы, источники слез, бездейственными стали вы, колена, и вы, руки умилостивлявшие Христа чистейшими жертвами?—От того, что тамошнее ликостояние пожелало иметь нового песно­певца.

3. Скоро, Никомид, похитил ты у меня сердце мое, похитил Картерий, который за одно с тобою подвизался в благочестии.

4. О, священная страна блаженных Ксолов, какую опору имеешь ты для себя, призвав к себе крестоносца Картерия?

Вассу.

1. Вдали от отечества, разбойническою рукою умерщвлен ты, друг Васс, более всех Христу угождавший. Тебя заключает в себе не отечественная могила. Однако же великое имя твое осталось в наследие всем Капнадокиянам; оно написано на таких столпах, которые лучше незыблемых. Вот памятник, воздвигаемый тебе Григорием, которого ты любил!

2. Ты, Васс, как Авраам, приял на лоно свое Картерий, несомненного сына твоего по духу. Но и я, хотя бы и сокрыл меня один гроб с моим родителем, неразлучен буду с вашим сотовариществом.

Филтатию.

Эта священная земля скрывает в себе тело Филтатия—великого юноши, правителя великого народа.

Евсевию и Василиссе.

Здесь лежат великославные Евсевий и Василисса, Христоносные питомцы боголюбезных Ксолов, а с ними и священное тело блаженной Нонны. Ты, который проходишь мимо сих гробов, вспомни о сих великих душах.

Елладию.

1. Твой ум, Елладий, всегда пребывал в небе; на дольней же земле не утверждал ты и малого следа, а потому и отошел так скоро с земли. А прах твой объемлет единоутробный брат твой Евлалий.

2. Я, обитель мучеников, заключаю в себе юного, но великого Христу и поседевшего разумом Елладия. И не чему дивиться; потому что и он терпеливо нес скорби, подобно мученикам, когда угашал в себе брань завистливого противника.

3. Едва дышал ты на земле, уступая нуждам плоти, большую же часть жизни имел уже горе, о, великая слава Христова, Елладий! А если очень скоро разрешился от уз; то и сие—награда за твои труды.

Георгию.

И ты здесь лежишь, любезное тело Георгий, который препослал ко Христу многие чистые жертвы; а вместе с тобою, родная тебе сестра и по плоти и по духу, великая Василисса, имеет общий гроб, как имела общую жизнь.

Евпраксию.

Я, великая арианзская земля, заключаю в себе Евпраксия, архиерея сей священной страны. Он был друг, сверстник и сотруженик Григорию; поэтому в соседстве с ним нашел себе и могилу.

Максентию.

Благородной был я крови, служил при царском дворе, высоко поднимал тщеславную бровь. Все рассеял Христос, когда призвал меня к себе. На многих стезях жизни утверждал я стопу свою, волнуемый желаниями, пока не нашел надежного пути. Для Христа изнурял я тело многими скорбями, и теперь Максентий легким воспарил отселе горе.

2. В трепет приходит сердце мое, когда пишу имя твое, Ма­ксентий; ты шел путем жизни суровым, не человеческим, высоким, неприятным. И к гробу твоему, превосходнейший, не без трепета приближаться будет христианин.

Двоим Евпраксиям.

Не в последних этот Евпраксий, а равно и другой; у обоих одно имя, и одно сердце; оба были превосходными служите­лями иерея Григория. Ему же и ныне служа, там предстоят.

Павлу.

1. Неизвестен предел жизни; поэтому иди не на удачу, но стремись к добродетели, чтобы обрести тебе блаженство там.

2. Смотри, все прах и все обращается в пепел; что ни есть в мире, все непременно примет в себя могила. И продолжительная жизнь есть скоро увядающий злак, не осуществляемое блаженство, не отпечатлевшийся след.

3. О, родительница, проливающая горькие слезы на гроб мой! на что ни посмотришь ты, приобретаешь только новую болезнь сердцу.

4. Могилы полны слез, полны безмерной горести. Кто ни заглянет во гроб, соберет в сердце скорбь.

5. Ты обращаешь взор свой на мое тело, рассмотри мои члены. Как молодую ветвь, скосила меня смерть; ненасытный тартар отверз свою мрачную обитель, и вовлек туда меня, Павла, срезав преждевременно, как нежный росток. Всю красоту юных, как траву, пожинает смерть своею косою; ибо действительно она неизбежна.

6. Смотри, куда идешь? Остановись! Смотри! Ты прикасаешься к тлению. Этот мир есть прах, облако, ветер, пепел. Все, на подобие воздуха, течет быстро, невозвратимо.

7. Земля сокрыла меня в недрах своих. Не могу произнести ни одного слова; тление связало мне язык, рассыпало все мои члены.

8. Отец, отец, Бог мой! Тебе принадлежит дыхание каждого, Ты сотворил мои руки. Когда повлечет меня клокочущий пламень всеочистительного суда, тогда—увы мне!—как не вос­пламениться той скверне, какую собрал я себе; ибо дела мои— солома?

Григорию.

Дядя по матери, великий иерей Григорий, положил здесь, у чистых мучеников, юного, цветущего, не достигшего зрелых лет Григория; и прежние надежды—иметь кормителя в ста­рости, стали прахом.

Кесарию.

1. Немилостив этот гроб. Я никак не ожидал, чтобы первые стали хоронить последних. Однако же он принял в себя Кесария, знаменитого сына знаменитых родителей, и принял прежде, нежели родителей. Какая в том справедливость?—Не гроб в этом виновен: не упрекай его: это дело зависти. Могла ли она терпеливо видеть, что юный премудрее старцев?

2. Правда, что ты, Григорий, имел такого сына, который и кра­сотою и мудростью превосходил смертных, и пользовался друж­бой царя: однако же не думал я, чтоб он вовсе не подвластен был неумолимой смерти. Но что говорит гроб? Будь терпелив! Хотя умер Кесарий: однако же вместо любезного сына у тебя осталась великая его слава.

3. Созрели уже мы для могилы, когда каменотесы клали этот камень для нашей старости. Да, они клали для нас; а камень до­стался, кому не следовало, достался Кесарию, последнему из наших детей. Велико, велико наше горе, сын! Но прими скорее нас поспешающих в нашу могилу!

4. Этот камень ставили родители для своего гроба, в том чаянии, что не велика уже остается доля их жизни. Но против желания оказали он и тем горькую услугу сыну Кесарию; потому что он прежде их отрешился от жизни.

5. Моя старость замедлила на земле; а любезнейший из детей, Кесарий, вместо отца получил этот камень. Какой в этом закон? Какое правосудие? Как соизволил на сие Ты, о Царь смерт­ных? Для одного так долга жизнь! Для другого так поспешна смерть?

6. Не хвалю, не хвалю того, что ты, Кесарий, из всех наших достояний избрал один дар, и именно эту могилу. Как горек этот камень престарелым родителям! Так захотела зависть. И сколько продолжительна стала наша жизнь от таких горестей!

7. И в геометрии, и в познании положения небес, и в логическом искусстве состязаться, и в грамматике, и во врачебной науке, и в силе витийства, один ты, Кесарий, крылатым умом своим объял всю мудрость, какая доступна тонкому уму челове­ческому. А теперь, увы! увы! подобно всякому другому, стал ты горстью праха.

8. Славный Кесарий, все ты оставил своим единоутробным, и вместо всего избираешь небольшую могилу. Ни геометрия, ни звезды, которых положение знал ты, ни врачебная наука, ничто не защитило от смерти.

9. Прекрасен, славен, именит, первый во всякой мудрости был ты, Кесарий, когда тебя, отличнейшего из врачей, отпускали мы из отечества к царю. И увы! Из Вифинии прияли обратно один твой прах.

10. Хотя избежал ты плачевной опасности во время ужасных землетрясений, когда город Никея сравнен с землею; однако же утратил жизнь от жестокой болезни, и целомудренною юностию и мудростию преукрашенный Кесарий.

11. Я—гроб заключаю в себе лучшего из сынов Григория и богобоязненной Нонны, благородного Кесария, который отличен был по дару слова, высок при дворе царском, и молнией осиял концы земли.

12. Когда умерь Кесарий, опечалился двор царский; уныли духом Каппадокияне, и погибло все, что оставалось еще у людей прекрасного, даже и речи облеклись облаком молчания.

13. Вот что пишет Григориева рука: скорбя о превосходнейшем брате, проповедуя смертным возненавидеть настоящую жизнь. Кто подобен Кесарию красотою? Кто своею мудростью в такие годы достиг такой славы, как он?—Никто из обитате­лей земли. Но и Кесарий отлетел из жизни, как роза из тер­ний, как роса с древесных листьев

Горгонии

1. Здесь лежит любезная дщерь Григория и Нонны, таинница пренебесной жизни, Горгония.

2. Нет Горгонии: земле оставила она одни кости; все же прочее добропобедные мученики вознесли в горнее.

3. Имение, и плоть, и кости—все принеся в дар Христу, Горгония оставила одного супруга, но и его не надолго, а теперь вне­запно восхитила к себе и славного Алипия. Блаженный супруг и блаженнейшая супруга, отложив скверны в купели, живите возрожденными!

Отцу.

1. Столетний, преступивший за пределы человеческой жизни, сорок лет в духе и на престоле, кроткий, сладкоречивый, светлый проповедник Троицы, Григорий вкушает здесь телом глубокий сон; окрыленная же душа его преселилась к Богу. А вы, иереи, с уважением лобызайте и его гроб!

2. Меня, который был дикою маслиною, великий Бог призвал к Себе, как не последнюю овцу поставил вождем Своего стада, даровал же мни счастье от богомудрого ребра. Оба мы достигли блаженной старости. Возлюбленейшего из чад своих посвятил я Богу. А если кончина постигла меня — Григория; это не удивительно: я был смертен.

3. Если кто, как Моисей на горе, был таинником, внимавшим чистому гласу, так это ум великого Григория. Его, стоявшего некогда вдали, благодать соделала великим архиереем, а теперь поставляет близ Святой Троицы.

4. Сам я украсил храм Богу, и Григорий дал чистой Троице, чтоб он был светлым иереем, вестником истины, громозвучным пастырем людей, целомудренным защитником той и другой мудрости. Сын мой, старайся во всем прочем превзойти отца, а в кротости будь его достоин; большего и желать невозможно; руководясь ею, встретишь, блаженный, глубокую старость.

5. Здесь лежу я—сперва не овца Христова, потом превосходнейшая из овец, потом пастырь, а потом отец и пастырь па­стырей, приводящий в общение смертных с великим, бессмертным Богом, Григорий, Григориев родитель.

6. Счастливый, благочадный, в старости добрый умер я—Григорий, архиерей и отец архиерея. Чего же больше? Хотя и не рано пришел я в многоплодный виноградник; однако же получаю мзду большую, нежели пришедшие прежде меня.

7. Я—Григорий, пастырь добрый, кроткими нравами воспитав­ши Христу большую часть стада, хотя не святого корня отрасль, однако же глава благоговейной супружницы и троих чад, управлял единодушною паствою, и отошел отселе, исполненный земных и небесных лет.

8. Григорий, вземлемый отселе, (о чудо!) и благодать и светозарность Духа поверг на любимого сына.






ТОП 5 статей:
Экономическая сущность инвестиций - Экономическая сущность инвестиций – долгосрочные вложения экономических ресурсов сроком более 1 года для получения прибыли путем...
Тема: Федеральный закон от 26.07.2006 N 135-ФЗ - На основании изучения ФЗ № 135, дайте максимально короткое определение следующих понятий с указанием статей и пунктов закона...
Сущность, функции и виды управления в телекоммуникациях - Цели достигаются с помощью различных принципов, функций и методов социально-экономического менеджмента...
Схема построения базисных индексов - Индекс (лат. INDEX – указатель, показатель) - относительная величина, показывающая, во сколько раз уровень изучаемого явления...
Тема 11. Международное космическое право - Правовой режим космического пространства и небесных тел. Принципы деятельности государств по исследованию...



©2015- 2024 pdnr.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.