Общие замечания о механизмах, вызывающих терапевтический прогресс в психоанализе 1 глава

Эмпирическое содержание и основные свойства объекта центрального переноса существенно различаются в про­цессах переработки, вызывающих терапевтический про­гресс при классических неврозах переноса, с одной сто­роны, и в случае нарциссических нарушений личности — с другой. Однако, если рассматривать с психоэкономиче­ской и динамической позиций, преобладающие меха-

низмы, лежащие в основе движения к психологическому здоровью, в этих двух классах доступной анализу психо­патологии одни и те же. Основная констелляция факто­ров, которыми объясняется терапевтический эффект анализа неврозов переноса и нарциссических нарушений личности, заключается в следующем. (1) Аналитический процесс мобилизует инстинктивные энергии, связанные с теми детскими желаниями, которые не интегрировались (например, вследствие вытеснения) с остальной частью психики и поэтому не оказывали влияния на созревание и развитие остальной части личности. (2) Аналитический процесс (а) препятствует удовлетворению детских жела­ний на инфантильном уровне (оптимальная фрустрация, аналитическая абстиненция), (б) постоянно противо­действует (посредством интерпретаций) регрессивному уклонению от инфантильных желаний и потребностей (включая попытки их повторного вытеснения или иные формы их повторного исключения из аналитически установленного контакта с центрально расположенными (пред)сознательными областями психики). (3) Таким образом, для инфантильных влечений, желаний или по­требностей, которые, с одной стороны, постоянно реакти­вируются, но не удовлетворяются, а с другой стороны, лишены возможности регрессивного бегства, остается единственный путь — возрастающая интеграция со зрелы­ми и адаптированными к реальности секторами и сегмен­тами психики посредством добавления новых психоло­гических структур, которые овладевают влечениями, контролируют их проявления или трансформируют их в различные зрелые и реалистичные паттерны мышле­ния и поведения. Другими словами, аналитический про­цесс пытается активировать инфантильные потребности, одновременно перекрывая им все пути, кроме того, что ве­дет к зрелости и их реалистичному проявлению.

Приведенную динамическую формулировку терапев­тического воздействия процесса переработки полезно будет проиллюстрировать на конкретном примере. Хотя ее можно было бы легко продемонстрировать в контексте классического невроза переноса, этот пример будет ка­саться не детских эдиповых желаний, а инфантильных

потребностей в зеркальном отражении, поддержке или одобрении, особенно часто встречающихся при анализе нарциссических нарушений личности. В генетическом аспекте мы должны понимать, что травматическая фру­страция желаний или потребностей в родительском при­нятии, которые соответствуют определенной фазе разви­тия, немедленно ведет к их интенсификации, равно как и фрустрация любых других обусловленных процессами развития потребностей и желаний. Усилившееся желание в сочетании с сохраняющейся или даже возрастающей внешней фрустрацией (или с угрозой наказания) создает ощутимый психический дисбаланс, ведущий к исключе­нию желания или потребности из последующего аутентич­ного и последовательного участия во всей остальной пси­хической деятельности. В дальнейшем из-за страха нового травматического отвержения выстраивается стена защит, оберегающая психику от реактивации инфантильного желания — в данном примере от развития особого класса нарциссических нарушений личности: от реактивации потребности в родительском одобрении. В зависимости от психической локализации защит возникающий в лич­ности раскол представляет собой либо (1) «вертикальное» расщепление, то есть расщепление, которое отделяет весь сегмент психики от сегмента, относящегося к централь­ной самости, что проявляется в чередовании (а) состоя­ний грандиозности, в которых фрустрированная потреб­ность в одобрении отрицается, и (б) состояний, в которых преобладают ощущения внутренней пустоты и низкая самооценка, либо (2) «горизонтальное» расщепление, то есть расщепление, обусловленное возникновением барьера вытеснения, что проявляется в эмоциональной холодности пациента и в его настойчивом стремлении сохранять дистанцию с объектами, от которых ему хо­чется получить нарциссическую подпитку.

Первоочередной задачей процесса переработки может оказаться преодоление сопротивления установлению нарциссического переноса (в данном примере — зеркаль­ного переноса), то есть реактивация в сознании пациента инфантильного желания или потребности в родительском принятии. В следующей фазе анализа терапевтическая

задача состоит в сохранении активного зеркального пере­носа, несмотря на то, что инфантильная потребность, по существу, снова фрустрируется. Именно в этой продол­жительной фазе пациент постоянно сталкивается с пе­реживаниями, связанными с процессом переработки. Под воздействием новых фрустраций пациент стремится избежать боли, (а) пытаясь воссоздать равновесие, сущест­вовавшее до переноса, посредством вертикального рас­щепления и/или установления барьера вытеснения, или (б) с помощью регрессивного избегания, то есть от­ступления к уровням психического функционирования, которые являются более архаичными, чем уровень пато­генной фиксации (см. диаграмму 2 в главе 4, где приведено схематическое изображение этих регрессивных коле­баний). Однако интерпретации переноса и генетические реконструкции позволяют взаимодействующему сектору психики анализанда заблокировать эти два нежелатель­ных пути избегания и поддерживать инфантильную по­требность активированной, несмотря на создаваемый ею дискомфорт. (Опытный аналитик будет помогать па­циенту, сохраняя этот дискомфорт в допустимых преде­лах, то есть будет проводить анализ в соответствии с прин­ципом оптимальной фрустрации.)

Ввиду того, что все регрессивные пути заблокированы, а инфантильная потребность в зеркальном отражении активирована, но не может быть удовлетворена в своей инфантильной форме, психика вынуждена создавать но­вые структуры, трансформирующие и конкретизирующие инфантильные потребности в сдержанных в отношении цели реалистичных направлениях. Выражаясь на языке поведенческих и эмпирических фактов, происходит по­степенное повышение реалистичной самооценки, удовле­творенности реальным успехом, умеренное использо­вание фантазий о достижении (их слияние с планами возможного реалистичного действия) и образование в реа­листичном секторе личности таких сложных феноменов, как юмор, эмпатия, мудрость и креативность (см. главу 12).

ЧАСТЬ 3

КЛИНИЧЕСКИЕ И ТЕХНИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ,

ВОЗНИКАЮЩИЕ

ПРИ НАРЦИССИЧЕСКОМ

ПЕРЕНОСЕ

ГЛАВА 8. Общие замечания по поводу

НАРЦИССИЧЕСКИХ ПЕРЕНОСОВ

Теоретические рассуждения

Наиболее спорными среди вопросов, возникающих в свя­зи с последовательной терапевтической мобилизацией нарциссических структур, являются вопросы теории и терминологии. Надо ли последовательные реактивации идеализированного родительского имаго и грандиозной самости расценивать как перенос в метапсихологическом или в клиническом смысле слова и можно ли обозначать их термином «перенос»?

Вопрос о том, можно ли всестороннее включение аналитика в терапевтическую активацию нарциссически инвестированной психической структуры называть пере­носом, в принципе имеет такое же значение при рассмот­рении различных клинических форм, в которых становит­ся очевидной активация грандиозной самости, как и при рассмотрении активации идеализированного родитель­ского имаго при идеализирующем переносе. Но поскольку идеализирующий перенос иногда имеет внешние призна­ки, которые могут напоминать клинические проявления классических неврозов переноса, имеет смысл подчерк­нуть существенные моменты, отличающие данную кли­ническую ситуацию от собственно неврозов переноса, и осветить тот факт, что внешние трансферентные прояв­ления при идеализирующем переносе обусловлены моби­лизацией нарциссического катексиса, а не объектного либидо. Мобилизация относительно поздних стадий раз­вития грандиозной самости (зеркальный перенос в узком значении термина) тоже ведет к появлению клинической картины, внешне напоминающей перенос при анализе неврозов переноса, и поэтому здесь также следует под­черкнуть, что хотя аналитик и воспринимается на когни­тивном уровне как отдельный и автономный субъект,

тем не менее он имеет значение исключительно в контек­сте нарциссических потребностей анализанда; он притяга­телен и вызывает ту или иную реакцию лишь постольку, поскольку воспринимается как человек, выполняющий или фрустрирующий потребности анализанда в отклике, одобрении и подкреплении его грандиозности и эксгиби­ционизма. Ситуация, однако, является противоположной, когда речь идет о мобилизации ранних стадий развития грандиозной самости, то есть о близнецовом переносе (переносе по типу второго «я») и слиянии посредством расширения грандиозной самости. В этом случае внутрен­ние условия и, в частности, клиническая картина, по­рождаемая включением аналитика в терапевтическую мобилизацию грандиозной самости, кажутся настолько отличными от структуры и терапевтических проявлений неврозов переноса, что становится необходимым прежде всего сравнить эти два состояния и указать на их сходство. Только подчеркнув аналогии, можно продемонстриро­вать, что, несмотря на архаичную природу интерпер­сональных условий, которые воссоздаются в процессе терапевтической активации ранних стадий развития гран­диозной самости, аналитик и в самом деле вступает в ста­бильные, структурно обоснованные клинические отноше­ния с анализандом, в значительной мере способствующие поддержанию аналитического процесса.

При ответе на вопрос, следует ли идеализирующий и зеркальный перенос классифицировать как переносы, необходимо (а) учитывать метапсихологическую оценку клинической аналитической ситуации и (б) определиться с трактовкой понятия «перенос».

Я не буду здесь принимать чью-либо сторону в поле­мике по поводу того, является ли нарциссический пе­ренос таковым в строгом метапсихологическом зна­чении этого слова. Не отрицая того, насколько важна строгость используемых понятий, я продолжу говорить о разных проявлениях терапевтической активации идеализированного родительского имаго и грандиозной самости как о переносах. Неоспоримый факт того, что образ аналитика входит в долговременные, отно­сительно надежные отношения с мобилизованными

парциссическими структурами, благодаря чему обес­печивается поддержание систематического процесса переработки, служит достаточным оправданием для использования термина «перенос» в (традиционном) широком клиническом смысле независимо от нюансов метапсихологической оценки ¹.

Два вида нарциссического переноса будут рассмот­рены на фоне концептуальных тенденций, которые уже существуют в этой теоретической области, причем поня­тия, предложенные в данной монографии, будут срав­ниваться с прежними понятиями, чтобы более четко их разграничить. В частности, мы рассмотрим (1) отно­шение идеализирующего и зеркального переносов к со­стоянию, которое Фрейд часто называл спонтанно воз­никающим «позитивным переносом», который является движущей силой аналитической терапии и эмоциональ­ной основой эффективности терапевтического вмеша­тельства аналитика (см., например, Freud, 1912, р. 105-106), и (2) отношение идеализирующего и зеркального переноса к проективно-интроективным формам пове­дения, которым отдельные аналитики отводят важней­шую роль в клиническом переносе у всех анализандов, опираясь на гипотезу основоположника «английской школы» психоанализа М. Кляйн — которой принадлежит смелая и новаторская (но, к сожалению, теоретически не­достаточно обоснованная) попытка проникнуть в скры­тые глубины человеческого переживания — о сущест­вовании в младенческом возрасте двух универсальных первичных позиций: «паранойяльной» и «депрессивной» (см. Е. Bibring, 1947; Glover, 1945; Waelder, 1936).

' Анна Фрейд, комментируя данную работу и личной беседе, выразила эту мысль следующим образом: «В этих случаях па­циент использует аналитика не для оживления направленных на объект стремлений, а для включения его в либидинозное (то есть нарциссическое) состояние, до которого он регресси­ровал или на котором остановился. Одни могут называть это переносом, другие — разновидностью переноса... В действитель­ности это не имеет никакого значения, поскольку считается, что данный феномен не вызван катектированием аналитика объектного либидо».

Что касается базисного «позитивного переноса» (см. ра­боты Вельдера [Waelder, 1936] и особенно Криса [Kris, 1951], который указывает, что Фрейд «выделяет область сотрудничества между аналитиком и пациентом»²), то я хо­тел бы повторить ранее предложенную мною формули­ровку, а именно что мы должны «проводить различие между (1) нетрансферентным выбором объекта, сформировав­шимся в соответствии с моделями детства (...зачастую ошибочно называемым позитивным 'переносом'), и (2) на­стоящими переносами». Первый состоит «из стремлений к объектам, возникающих в глубине, но все же не пересе­кающих барьер вытеснения», и из «тех стремлений Эго, которые, будучи первоначально переносами, порвали затем связи с вытесненным и стали, таким образом, автономными объектными выборами со стороны Эго». Я же афористично обобщил эти различия в утверждении: «Хотя и верно, что все переносы суть повторения, но не все повторения — переносы» (Kohut, 1959, р. 472).

Безусловно, «область сотрудничества между анали­тиком и пациентом» (Kris, 1951) нужно оберегать, если аналитическая работа направлена на достижение проч­ных результатов. Без «вступления в союз с Я пациента» (Freud, 1937) анализ был бы всего лишь пассивным и ми­молетным переживанием, сопоставимым с гипнозом. Кроме того, не вызывает сомнений, что терапевтическое противопоставление наблюдающего и переживающего Эго (R. Sterba, 1934) сохраняется прежде всего тогда, когда наблюдающее Эго содействует аналитику в выполнении аналитической задачи на основе реалистичных связей, которые в свою очередь зиждутся на «нетрансферентном выборе объекта, сформировавшемся в соответствии с мо-

² «Как известно, аналитическая ситуация состоит в том, что мы вступаем в союз с Я пациента, чтобы подчинить необузданные части его Оно, то есть включить их в синтез Я... Я, с которым мы можем заключить такой пакт, должно быть нормальным. Но по­добное нормальное Я... — это идеальная фикция... Каждый нор­мальный человек нормален лишь в среднем, его Я приближается к Я психотика... а степень удаления от одного конца ряда и при­ближения к другому будет пока для нас мерой того, что мы... назвали 'изменением Я'» (Freud, 1937, р. 235).

делями детства», и на «автономных объектных выборах со стороны Эго» (Kohut, 1959), понимаемых, разумеется, в смысле «вторичной автономии» (Hartmann, 1950, 1952). Эти условия являются необходимыми и при психоана­литическом лечении нарциссических личностей, и при анализе классических неврозов переноса. Наблюдающая часть личности анализанда, которая в сотрудничестве с аналитиком активно берет на себя задачу анализа и при анализе нарциссических нарушений, и при анализе невро­зов переноса, в сущности, не меняется. В обоих случаях адекватная область реалистического сотрудничества, возникшая благодаря позитивным детским переживаниям (в объектно-катектированной и нарциссической обла­стях), является предпосылкой сохранения у анализанда терапевтического расщепления Эго, а также симпатии к аналитику, обеспечивающей поддержание достаточной веры в цели и возможности анализа в его напряженные периоды.

С другой стороны, идеализирующий и зеркальный переносы являются объектами анализа; то есть наблю­дающая и анализирующая части Эго анализанда в сотруд­ничестве с аналитиком противостоят им и путем посте­пенного понимания их в динамическом, экономическом, структурном и генетическом аспектах пытаются достичь контроля над ними и отказаться от связанных с ними требований. Достижение такого контроля является важ­ной и отдельной терапевтической целью анализа нарцис­сических нарушений.

«Позитивный перенос» (Фрейд) на основе «нетрансфе-рентного выбора объекта» (Кохут) в «области сотрудниче­ства между аналитиком и пациентом» (Крис) представляет собой лишь инструмент, используемый при выполнении этой задачи; и именно переработка и конечный отказ от зеркального переноса или идеализации архаичного объекта самости, который приводит к специфическим терапевтическим результатам, характеризует успешное завершение психоаналитической терапии в этих случаях.

Четкое разграничение нарциссических переносов и реа­листической связи, которая возникает между аналитиком и анализандом, является важным не только с теоретической

точки зрения, но и — в еще большей степени — по практи­ческим, клиническим соображениям. С теоретической точки зрения, как уже отмечалось, реалистическая связь между аналитиком и анализандом (позитивный перенос, раппорт, рабочий альянс, терапевтический альянс и т.д.) в метапсихо-логическом смысле является не переносом, а отношением, основанном на ранних благотворных интерперсональных переживаниях, которые, хотя и были постепенно нейтра­лизованы и, следовательно, сдержаны в отношении цели, продолжали влиять на все объектные инвестиции пациен­том взрослого объекта, включая его взаимодействие с анали­тиком. В рамках модифицированной структурной модели психики (Kohut, 1961; Kohut, Seitz, 1963) эта привязанность к объекту относится не к области переноса, а к области прогрес­сивной нейтрализации.

Вместе с тем с точки зрения техники, особенно в отно­шении некоторых аспектов нарциссических нарушений личности, способность аналитика не вмешиваться в про­цесс установления нарциссического переноса и не пред­принимать активных действий, способствующих раз­витию реалистической терапевтической связи, иногда может оказаться решающим фактором на пути к терапев­тическому успеху. Например, гиперкатексис архаичной грандиозной самости лишает реалистичное самовоспри­ятие либидинозной подпитки (Rapaport, 1950). Смутные ощущения своей нереальности, иллюзорности, отсутствия живости и т.д. существуют на нредсознательном уровне, однако анализанд, по-видимому, либо вообще не сознает наличия этих нарушений, либо сознает их нечетко и рас­плывчато, либо научается их скрывать (не только от внеш­него мира, но и от себя самого). Аналитик не должен отвечать на проявления неспособности таких пациентов сформировать реалистичную с ним связь активным вме­шательством, нацеленным на установление «альянса». Их необходимо беспристрастно исследовать как признаки нарушения в сфере катексиса самости и с ним связанного нарушения способности пациента ощущать себя живым и воспринимать мир как реальный.

Отдельные симптоматические действия в начале ана­лиза, которые могут показаться аналитику обусловлен-

ными дефектами Супер-Эго, на самом деле часто пред­ставляют собой проявления нарциссического нарушения личности. Неспособный четко осознать фундаменталь­ное нарушение самовосприятия и потому неспособный сообщить о нем аналитику, пациент может начать анализ со лжи, или с какого-либо обмана в оплате, или с чего-то еще, что выглядит как жульничество. Аналитик не может игнорировать эти первоначальные проявления отыгры­вания, но и не должен отвечать на них осуждением или активным вмешательством. Все, что нужно делать анали­тику в большинстве таких случаев, — это обратить внима­ние на случившееся (но не указывать пациенту на него с неодобрительными интонациями), обсудить, если необ­ходимо, реалистичные аспекты этого и подчеркнуть, что он пока еще не может определенно сказать, имеет ли это некий скрытый смысл, а если имеет, то надо объяс­нить, в чем он может заключаться. Любое активное вме­шательство, когда к симптоматическому действию отно­сятся как к совершенно реальному, может привести к тому, что основная причина нарушения пациента ока­жется вне фокуса аналитической работы, поскольку па­циент будет отвечать на осуждение со стороны аналитика сначала раздражением и возмущением, а затем угодли­востью и уступчивостью, — то есть изменение в Эго ана-лизанда произойдет без мобилизации основополагающих патогенных нарциссических конфигураций. Эпизоди­ческие ошибки, которые может допустить аналитик, реа­гируя на эти первоначальные симптоматические дейст­вия, будучи неподготовленным к ним, или из-за того, что поведение анализанда оказалось для него неожи­данным, не нанесут большого вреда, если впоследствии аналитик сможет вернуться к первоначальному инциден­ту и ретроспективно его переоценить. Если же чересчур реалистическая или морализаторская реакция аналитика поддерживается системой теоретических убеждений, в соответствии с которыми аналитик считает себя вправе отказаться от аналитической установки, столкнувшись с «действительным жульничеством», «действительным отсутствием честности» или «действительным наруше­нием обязательств», то в таком случае доступ к анализу

более глубокого нарциссического нарушения может стать заблокированным.

Как уже отмечалось выше, предсознательным цент­ром, из которого происходят эти характерологические нарушения, является чувство недостаточной реальности самости и — вторично — внешнего мира. Важно понимать не только то, что сама по себе психоаналитическая ситуа­ция специально предназначена для обнаружения скрытой патологии самовосприятия (и, таким образом, чувства реальности самости и окружения), но и то, что постепен­ное проявление этого состояния в процессе анализа позво­ляет анализанду осознать его динамический источник и структурные корни (то есть фиксацию на архаичном представлении о себе, дисфункцию и недостаточный ка-тексис [пред]сознательной самости), и тем самым откры­вается путь к устранению нарушения.

Специфическая особенность аналитической ситуации, которая делает возможным и стимулирует проявление патологической самости, заключается в следующем. В сво­их основных аспектах аналитическая ситуация не является реальной в обычном смысле этого слова. Она обладает особой реальностью, в определенной степени напомина­ющей реальность художественного переживания, напри­мер, реальность театра. Человек должен иметь толику стабильного катексиса самости, чтобы быть способным отдаться артистической реальности перевоплощения. Если мы уверены в реальности нас самих, мы можем на время отстраниться от себя и сопереживать трагиче­скому герою сцены, не подвергая себя опасности спутать реальность возникших у нас эмоций с реальностью повсе­дневной жизни. Однако люди, у которых чувство реаль­ности является ненадежным, часто оказываются неспо­собными с легкостью предаваться художественному переживанию; они должны защитить себя, например, убеждая себя, что то, что они видят, — «всего лишь» театр, «всего лишь» игра, «не реально» и т.д. Аналитическая ситуация создает сходные проблемы. Апализанды, у кото­рых чувство собственной реальности является в целом сохранным, проявляя некоторое сопротивление, реша­ются на необходимую в целях анализа регрессию. То есть

они способны переживать квазихудожественную дополни­тельную реальность возникающих при переносе чувств, которые когда-то относились к другой (в то время актуаль­ной и непосредственной) реальности из их прошлого³. Эта регрессия возникает спонтанно, точно так же, как при сопереживании героям театрального представления. И точно так же, как в театре, декатексис актуальной реаль­ности поддерживается за счет ослабления раздражителей, относящихся к непосредственному окружению. Кроме того, едва ли есть надобность учить анализанда, что такое анализ; он знает, как относиться к аналитической ситуа­ции, точно так же, как люди знают, как относиться к игре, которую они видят в театре.

Я не буду рассматривать здесь реальные вторичные маневры, которые предпринимаются для осуществления принципа, согласно которому адаптацию к незнакомым

³ Измененное состояние Эго, подобное тому, что возникает в от­вет на действие, происходящее на театральной сцене, то есть декатексис актуальной реальности и обращение к миру вообра­жения и художественно переработанных воспоминаний, пре­красно выражено в «Посвящении» — стихотворении, которым Гёте предваряет «Фауста», — величайшее и наиболее личностно значимое из всех его творений. Если оставить в стороне неко­торые несущественные несоответствия, можно сказать, что это стихотворение прекрасно описывает психическое состояние, которое возникает в результате смещения катексисов у анали­занда и — вследствие эмпатического резонанса — у аналитика. В частности, две последние строчки стихотворения (я обратил на них внимание благодаря доктору Рихарду Штербе, процити­ровавшему их в сходном контексте [Sterba, 1969]) относятся не только к психическому состоянию, вызванному восприятием художественного произведения и прежде всего игры на сцене, но и к психическому состоянию, характеризующему вовлечен­ность пациента в аналитический процесс, когда оживает про­шлое и отступает настоящее:

Was ich besilze seh' ich wie im weilen,

Und was verschwand wird mil zu Wirklichkeiten.

Все, чем владею, вдаль куда-то скрылось; Все, что прошло, — восстало, оживилось. [Гете. Фауст. Перевод Н. Холодковского.]

переживаниям можно облегчить соответствующими объяснениями. То есть, если человек никогда не бывал в театре, общие пояснения, касающиеся этой формы искусства, могут облегчить ему восприятие действия. Но не стоит пытаться учить важному психологическому процессу, который происходит у зрителей — научить ему невозможно. Несмотря на многочисленные существенные различия между художественным и аналитическим пере­живаниями, рассуждения, аналогичные предыдущим, применимы и к аналитической ситуации. Формированию необходимого психологического отношения к анализу можно содействовать соответствующими мерами, но ос­новному психологическому процессу, обеспечивающему переживание специфической реальности трансферент-ных чувств, научить невозможно.

Если имеется нарушение центральных функций, кото­рые должны способствовать восприятию пациентом ана­литической реальности, то ни воспитательные средства (пояснения), ни убеждение (моральное давление) непри­емлемы; вместо этого необходимо сделать так, чтобы дефект смог полностью проявиться, а затем приступить к его анализу. Другими словами, если (предсознательная) самость пациента недостаточно катектирована, то тогда его трудности, связанные с более или менее спонтанным созданием аналитической ситуации, сами могут стать центральным пунктом аналитической работы. Однако этот важный аспект психопатологии пациента окажется вне фокуса анализа, если неспособность пациента выдер­живать декатексис актуальной реальности и принимать неопределенность аналитической ситуации рассматри­вается аналитиком в рамках морали и если он реагирует в ответ на нее увещеванием, убеждением или утвержде­нием реальности и нравственности.

Теперь я вернусь к разграничению понятий идеализи­рующего и зеркального переносов и соответствующих им специфических процессов переработки, с одной сторо­ны, и понятий проективной и интроективной идентифи­кации (Klein, 1946) — с другой, а также к их терапевтиче­скому сопоставлению «английской школой» психоанализа. Возможно, зеркальный перенос имеет отношение к обла-

сти, которая, по крайней мере частично, пересекается с областью, называемой представителями кляйнианской школы «интроективной идентификацией»; аналогично идеализирующий перенос может отчасти перекрываться областью так называемой «проективной идентификации». Здесь нет надобности излагать характерную теоретическую позицию, отличающую подход, представленный в насто­ящей работе, от подхода английской школы, который также ведет к совершенно иной терапевтической установке. Достаточно будет сказать, что в соответствии с представ­ленной здесь точкой зрения зеркальный перенос и идеали­зирующий перенос являются терапевтически активирован­ными формами двух базисных позиций нарциссического либидо, которые формируются после стадии первичного нарциссизма. Поскольку эти позиции представляют собой здоровые и необходимые ступени развития, даже фиксации на них или регрессии к ним не должны пониматься в те­рапии как болезненные или неблагоприятные. Пациент сначала учится распознавать эти формы нарциссизма и их терапевтической активации — и в первую очередь он должен уметь принимать их как здоровые и необхо­димые для развития! — и только после этого он может приступить к задаче их постепенного изменения и пере­стройки в более высокую организацию взрослой личности, а также их использования для достижения и реализации своих зрелых целей и намерений. Таким образом, Эго анализанда не относится к его архаичному нарциссизму как враждебному или чужеродному элементу, идеаторные про­цессы, принадлежащие более высоким уровням дифферен­циации объектов (например, специфические фантазии, связанные с желанием уничтожить фрустрирующий объект, или страх уничтожения с его стороны), не совершаются в терапевтически мобилизованных областях, и не создается напряжение, обусловленное чувством вины. Разумеется, в ходе анализа может спонтанно возникать напряжение. Оно обусловлено приливом нетрансформированного нар­циссического либидо к Эго и воспринимается как ипохонд­рия, робость и чувство стыда. (Оно возникает не из-за конфликта с идеализированным Супер-Эго, структура кото­рого не существует на том уровне развития, с которым