Пиши Дома Нужные Работы

Обратная связь

Отступничество от Церкви. Отпадение в единоверие 1865 года.

Отступничество от Церкви присуще всем периодам церковной жизни. На церковном пути неизбежны соблазны и падения. Сам Божественный основатель Церкви предсказал: "Горе миру от соблазнов; ибо надобно прийти соблазнам". (Матфея, 18:7). Особенно много было падений в периоды гонений на св. Церковь, когда маловерные и слабые не могли выдержать жестокостей и мучений за истинную веру и отступали от нее. Еще больше было уклонений от нее в годы еретических смут и соблазнов, когда даже сами вожди церковные - епископы и патриархи - делались жертвою еретической заразы: в периоды господствования на Востоке арианства, монофелитства, иконоборчества православные епископы сотнями уклонялись в эти ереси и св. Церковь оставалась без них. Об арианском времени блаженный Иероним вспоминает: "Весь мир ужаснулся, увидев себя арианским"[385]. Об иконоборческой эпохе св. Феодор Студит говорит, что в то время так многочисленны были уклонения епископов в эту богоборческую ересь и так неразличимо смешалась тогда церковная иерархия, что трудно было разобраться в ее чисто православной преемственности, и святой отец советует поэтому "не простирать исследований далее", в противном случае "великий дар священства станет тщетным", "а без него мы можем впасть в язычество"[386]. Столь же роковое падение епископата совершилось и в никоновскую эпоху, когда открыто благочестивым святителем остался один лишь Павел, епископ Коломенский, за что и был сожжен Никоном. Остальные епископы стали или явными отступниками, или трусливо таили свою веру, боясь участи Павла. И по восстановлении благочестивой иерархии в лице митрополита Амвросия, в ней произошли отступничества. Мы уже упоминали об уклонении в единоверие Тульчинского епископа Иустина, о впадении в раздор церковный Софрония и Антония 2-го. Но эти измены Церкви, как и другие подобные, о которых история не сохранила и памяти, были малоэффектными, бесшумными и почти незаметными. Совсем другое значение имело отступничество, совершенное видными старообрядческими священнослужителями в 1865 году в Москве: оно было весьма шумным, демонстративным и действительно ошеломляющим. Его долго и тщательно подготовлял сам Филарет, митрополит Московский, с целой сетью своих явных и тайных агентов. Отступничеством этим Филарет рассчитывал нанести старообрядческой иерархии сокрушительный и роковой удар. Удар действительно был чувствительным, но без всяких дурных последствий для старообрядческой иерархии.



23 июня означенного года к единоверию были весьма торжественно присоединены: сам наместник Белокриницкой митрополии епископ Ануфрий; весьма талантливый молодой епископ Пафнутий Овчинников, ездивший до сего в Англию по поручению архиепископа Антония, по делу устройства в Лондоне старообрядческой епископской кафедры; секретарь самой Белокриницкой митрополии архидиакон Филарет, "юный" еще, но уже прославленный своей деятельностью, образованностью и познаниями, и еще два других лица, малозначительные - священноинок Иоасаф и иеродиакон Мельхиседек. 17 августа того же года они были представлены самому императору Александру П. Для их жительства и противостарообрядческой деятельности был создан в Москве специально миссионерский монастырь - Никольский (единоверческий, впрочем, отобранный у беспоповцев).

Весьма поучительна и интересна судьба первых трех отступников из этой пятерицы, в особенности Пафнутия.

По своей даровитости, глубокой начитанности, ораторским способностям, уменью литературно излагать свои мысли, по темпераменту, живому, горячему, увлекающемуся, он мог бы принести старообрядческой Церкви огромную пользу своим преданным ей служением и оставить по себе в грядущем потомстве благодарную и славную память. [Мог] быть даже вторым Павлом Белокриницким. Он и был "преданным его учеником, сотрудником и близким другом" до самой смерти Павла - 5 мая 1854 г. Это он написал в "Памятник" Белокриницкий о смерти инока Павла: "Преставился от сея жизни преподобный отец инок Павел Великий в вечное наследие". В то время Пафнутий жил в Белокриницкой митрополии и состоял в звании архидиакона. Весьма молодым, только что исполнилось ему 30 лет, он поставлен был в России на Коломенскую епархию епископом, но все время проживал в Москве, окруженный со стороны старообрядцев особым вниманием, почетом, заботами об его благополучии, прославляемый за прежнюю подвижническую жизнь и как святитель-проповедник прозванный "вторым Златоустом". Такое положение да в такие юные годы и вскружило ему голову; к тому же и характера он был неуравновешенного. По свидетельству проф. Субботина, долго состоявшего с ним в близких отношениях, Пафнутий "был крайне раздражительным, гордым и властолюбивым человеком, и в минуты раздражения и страсти, под влиянием личной вражды, способен был на отчаянные поступки"[387]. Присоединение к единоверию и было таким "отчаянным поступком". У него действительно создалось к тому времени отчаянное положение: с одной стороны, правительство узнало, что он ездил в Англию - устраивать старообрядческую архиерейскую кафедру и встречался там с русскими революционерами Герценом, Кельсиевым и другими, о чем и было напечатано в герценовском "Колоколе", который в России жестоко преследовался как революционный орган; а с другой стороны, Пафнутий впал в некоторые грехи[388], за что и был соборне запрещен от всякого священнодействия. Куда же ему деваться? Конечно, он мог бы смириться и покаяться и, выехав за границу, спокойно и даже плодотворно жить в Белокриницкой митрополии, спасаясь и от русских властей, и от собственных страстей. Но "гордый и властолюбивый" характер его заставил пойти другим путем.

Вскоре по присоединении к единоверию, он был произведен в "противораскольнические миссионеры" и вел публичные беседы со старообрядцами в Московском Кремле, почему и получил титул "кремлевского миссионера". В 1869 г. он совершил миссионерскую поездку на Дон, о каковой мы говорили в своем месте . Он узнал и изучил не только столичное православное духовенство, но и провинциальное, проник в его настроения, в его психику, глубже понял его непримиримо враждебное отношение к старообрядчеству, что его сильно возмутило, и он, внутри этой церкви, повел сначала весьма осторожную, а потом все более смелую и открытую войну против этой психики, против этой вражды к старообрядчеству и, значит, вражды к древнерусской православной Церкви, ее благочестию, ее святорусскому духу и направлению. В Пафнутий заговорил истинно русский борец за древнее благочестие. Уже в отчете своем о поездке по Дону он заявлял, что "всякая раскольническая баба больше знает о церковном расколе, чем любой православный священник, окончивший семинарию". Он требовал расширения прав единоверию, чтобы в него могли переходить и православные; настаивал на равноправности обоих обрядов - и нового, и старого, чтобы и православные, если бы захотели, крестились двоеперстно, служили по старым Служебникам и т.п. Однако то архипастырство, которое с времен Петра провозглашало и учило, что "обряд - вещь средняя, ниже нужная ко спасению", никак не могло допустить эту "вещь" до свободного употребления в церкви и к старому "обряду" относилось с такой же ненавистью, с какой он проклят был на соборах 1656 и 1667 гг. Пафнутий высказывал свои взгляды и требования не только на публичных устных беседах, но и в печати: он издал в трех выпусках свои "Записки по народным беседам", в которых смело разоблачает никоновское обрядоверие и остро критикует "закоренелые" и "тупые" взгляды миссионеров, своих же соратников: архимандрита Павла Прусского, священника Виноградова и самого проф. Субботина, взгляды на старообрядчество, на никоновскую реформу, на старые полемические против старообрядцев книги и на многое другое. Сначала близкий друг и сотрудник Субботина, потом его разоблачитель и противник, он не мог ужиться ни с ним, ни с другими борцами против "раскола". Все больше и все дальше он расходился с ними. Ему стало душно в этой враждебной компании, к тому же она стала строить ему всякие ковы, и ему угрожала большая опасность: смелых и правдивых людей там, в этой тлетворной среде, не любят и не терпят. И Пафнутий снова возвратился в старообрядческую Церковь. Разумеется, пребывание его в России в то время было немыслимо: он подлежал аресту и гниению где-либо в крепости или в каземате. Он поселился сначала в Мануйловском старообрядческом монастыре (в Молдавии), а потом перебрался в Белокриницкий монастырь, где и прожил почти 25 лет, до самой своей смерти, последовавшей 23 февраля 1907 г. Но даже такой продолжительный срок не мог его исправить от никонианских вывихов и очистить от "православной" проказы. Молиться в церковь он ходил очень редко, постов не соблюдал, ел мясное, несмотря на то, что и в единоверии он был монахом, не соблюдал и других иноческих обетов. Только за два года до смерти остепенился и перестал пользоваться мясной пищей. Перед смертью был принят на покаяние Белокриницким священником Пахомием. Смерть его, однако, по рассказам очевидцев, была мучительной. Как жаль, что такой яркий талант так бесцельно и так бесплодно погиб.

Ануфрий был сереньким человеком, ничем не выделялся из ряда обыкновенных людей. Избран был в епископы и даже состоял наместником митрополии потому, что был хорошей жизни, тихий, смиренный и, кроме того, избран в такой момент, когда митрополит Амвросий был только что выслан в заточенье, а о Задунайском епископе Аркадии получили сведения, что турецкие власти его арестовали, - в такое время некогда было разбираться в достоинствах кандидата. Для монастырского служения Ануфрий, даже в качестве митрополита, был очень подходящим кандидатом и вполне достойным. Он был рукоположен 29 августа (10 сентября) 1848 г. в епископы на Браиловскую епархию митрополитом Кириллом. Тогда же был избран и в наместники митрополии. В 1861 г. он прибыл в Москву по церковно-иерархическим делам и здесь сблизился с епископом Коломенским Пафнутием (Овчинниковым), который и возымел на него пагубно-роковое влияние. До самой своей смерти, последовавшей уже в 1894 г., он прожил в вышеназванном единоверческом Никольском монастыре, ничем себя не проявляя. Лишь Субботин использовал его в самых широких размерах для составления своей "Истории Белокриницкой иерархии", получая от него многие сведения о событиях в Белокриницком монастыре или, быть может, навязывая ему эти сведения. Во многих местах своей "Истории" Субботин, игнорируя документы и другие более достоверные свидетельства, каждый раз ссылается на Ануфрия, где это ему нужно для какого-либо извращения фактов и преследуя поставленную им цель - разоблачить Белокриницкую иерархию. Так ли передавал Ануфрий, как сообщает Субботин, это остается на совести последнего, довольно гибкой и, по выражению апостола Павла, "оскверненной" (Титу, 1: 15).

Есть твердые основания утверждать, что и Ануфрий тяготился своим фальшивым положением в единоверии, ибо он там убедился, что официальное православие относится к единоверию с осуждением и презрением. Калужский миссионер о. Дударев сообщает, что сам Ануфрий в дружеской, интимной беседе с грустью передавал ему, что он, близко присмотревшись и прислушавшись к новообрядческим пастырям и архипастырям, убедился, что среди них есть много таких, которые "с подозрением и даже враждой смотрят на двоеперстие и на молящихся двоеперстно, и тем как бы отделяют себя от нас - единоверцев, как бы считают нас не за истинных православных христиан"[389]. В силу определений соборных и учения всей новообрядческой церкви, православные пастыри и архипастыри иначе и не могли и не должны относиться к двоеперстию и к двоеперстникам и, значит, к единоверцам. У Ануфрия, много узнавшего в единоверии правды горькой и обидной, жившего на чужбине в окружении врагов старообрядчества, не было ни средств, ни возможности выбраться оттуда и снова вернуться в "отчий дом", в старообрядчество. Так он и скончался среди чужих и в полной неизвестности, всеми забытый и всеми покинутый.

Судьба же третьего отступника от старообрядческой Церкви - архидиакона Филарета - была еще трагичней и печальней. Он был воспитанником Белокриницкого монастыря, на него возлагались большие надежды, его на общественные деньги образовали: он хорошо владел немецким языком, а это было очень дорого для Белокриницкой митрополии, которой часто приходилось сноситься с австрийским правительством и писать все бумаги на немецком языке. Очень юным Филарет был рукоположен в архидиакона митрополии и сделан митрополичьим секретарем. Он был довольно талантливым и сообразительным служителем. Но поездки его в Россию по церковно-иерархическим делам и в такие юные годы сгубили его. Он тоже сошелся с Пафнутием Овчинниковым, который его увлек с собою в единоверие. Были за Филаретом и грехи юности, за которые грозило ему запрещение от всякого священнодействия; была растрата собранных на митрополию довольно значительных пожертвований, были и другие проступки и ошибки. Для подобных "преступников" единоверие всегда было удобным и спасительным (только не душеспасительным) убежищем. Филарет и укрылся там. Его, как и Пафнутия, произвели даже в иеромонахи. Еще до присоединения Филарет вступил в предательские сношения с Субботиным, о чем сам этот последний рассказывает следующее: "В памятный для меня день, 21 октября 1864 г., ко мне явился молодой человек, назвавший себя старообрядцем, приказчиком одного значительного московского купца и не без смущения начал объяснять, что его и нескольких близких ему людей, имеющих значение в старообрядчестве, весьма интересуют мои статьи о современных движениях в расколе и что, видя, как стесняюсь я недостатком материалов для более верного и полного изображения происходящих в расколе событий, они готовы доставить мне нужные для этого документы в верных копиях и даже подлинные. Понятно, с каким удовольствием я принял это драгоценное для меня предложение. Чрез несколько дней после того я получил от моего посетителя письмо, где он, извиняясь, объяснял, что он вовсе не приказчик, а Белокриницкий митрополичий архидиакон Филарет, присланный в Москву с поручением от митрополита Кирилла по церковно-иерархическим делам старообрядцев"[390]. По совету Субботина и с помощью двух других вышеупомянутых отступников - Иоасафа и Мельхиседека - Филарет выкрал из Белокриницкой митрополии весь ее архив со всеми подлинными официальными документами чрезвычайной ценности и доставил его в Москву Субботину[391] . Филарет, как и сам Субботин, не мог даже подумать в то время, какую чрезвычайную услугу они сделали этим воровством Белокриницкой иерархии. В митрополии архив лежал бы без пользы, никто из посторонних не знал бы даже, что в нем заключается, он и совсем затерялся бы там и погиб во время постигших потом митрополию всяких потрясений. А Субботин не только составил на основании этих документов свою "Историю Белокриницкой иерархии", в которой опроверг на основании именно этих подлинных документов почти все ложные слухи о митрополите Амвросии и о Белокриницкой иерархии, все вымыслы миссионеров (вроде Парфения Гуслицкого), всю целиком клевету, что м. Амвросий будто бы был крещен обливательно и состоял под запрещением Константинопольского патриарха; но потом напечатал в отдельных выпусках и самые документы эти. Старообрядцы раскупили эти издания нарасхват: так дороги и полезны были они им. Конечно, мы не знаем, все ли документы Субботин опубликовал, может быть, в интересах "православия" кое-что и скрыл; но и то, что он обнародовал, представляет великую ценность: пред нами предстал митрополит Амвросий и все его дело в таком чистом и светлом виде, что всякий беспристрастный и честный зритель и читатель должен признать Белокриницкую иерархию беспорочной, святой, воистину благодатной и спасительной, несмотря на все субботинские противоположные выводы и выпады. Субботин потом спохватился и понял, какую бесценную услугу сделал он старообрядческой иерархии, опубликовав Белокриницкий архив, и, чтобы "поправить" дело, втиснул в него и некоторые фальшивые бумаги и письма, сфабрикованные при его содействии Филаретом. Но "поправка" эта опозорила лишь самих фальсификаторов. Филарет написал, а Субботин издал даже специальную брошюру под заглавием: "Был ли и остался ли предан старообрядчеству м. Амвросий". В ней Филарет признается, что способен был "составлять грамоты, исполненные лжи, считая ложь сию извинительной ради пользы Церкви"[392]. Утверждает "с полной уверенностью, что м. Амвросий перед смертью возвратился опять в греческую церковь" и что именно сын Амвросия, Георгий Андреевич, дал в то время телеграмму в Белую Криницу митрополиту Кириллу, извещавшую о смерти Амвросия, с пояснением, что он перед смертью "напутствован греческим священником"[393]. Старообрядцы имели возможность побывать в самом Триесте, где похоронен м. Амвросий, и от тамошней греческой консистории получить все сведения о кончине сего святителя, а от почтового австрийского ведомства получить надлежаще засвидетельствованные копии всех телеграмм, посланных сыном Амвросия в то время, и этими справками и документами опровергнуть выдумку Филарета[394]. Филарет сфабриковал даже письмо Георгия Андреевича, сына Амвросия, в котором проклинается митрополит Кирилл от лица Амвросия. В письме этом есть роковые слова против Кирилла, чтобы он "на свой смертный час крицал как собак"[395]. Мы видели, как спокойно и праведно почил о Господе м. Кирилл, за два дня предусмотрев свою кончину[396]. А составитель этого фальшивого письма, Филарет, действительно "кричал на свой смертный час". Какую страшную трагедию переживал Филарет, находясь в отступничестве, мы не знаем. Он жил среди врагов старообрядчества в вышеупомянутом Никольском монастыре, куда проникнуть старообрядцам было трудно. Но называем ее "страшной" по ее действительно страшным последствиям: он сошел с ума в 1886 г. Пафнутий в это время жил уже в Белокриницкой митрополии, Ануфрий томился презренным положением единоверия, а кругом ненависть к старообрядчеству. Филарет, несомненно, мучился своим юным отступничеством и особенно своими фальшивками и вымыслами и в результате - сумасшествие. Пятнадцать лет бедняга страдал в московском сумасшедшем доме и только в 1901 г. постигшая его смерть избавила от этого мучения. Сумасшествие его было буйным, и он действительно, как предрекал м. Кириллу, сам "кричал на свой смертный час". Как верны предупреждающие слова апостола Павла: "Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет" (Галатам, 6:7).

В преддверии свободы.

Всякая свобода, тем более религиозная, дается нелегко, лишь после больших усилий и многих страданий. Путь к ней очень длинен и весьма тернист. Сколько раз она провозглашалась в России и как быстро после сего она меркла и без боя уступала свое место всякому гнету, притеснениям, гонениям и всякой несправедливости. Тираны не выдерживают ее яркого света и в таком случае или сами слепнут от нее и гибнут, или гасят этот свет и губят свободу.

"Освободительное" царствование Александра II закончилось, как мы видим, весьма печально. Наступило царствование Александра III, над великой страной сгустились сумерки реакции. Но старообрядцы и в это время продолжали верить и надеяться, что им, как верным сынам своего отечества и своего государя, даст правительство хотя какое-нибудь облегчение в их тягостном религиозном положении. К несчастью всей страны, на ее внутреннюю политику имел роковое влияние тогдашний обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев, страшно ненавидевший старообрядцев и в особенности - старообрядческую иерархию. В течение всего царствования Александра III (1881-1894 гг.) и полцарствования Николая II (1894-1905 гг.) этот "временщик" неустанно и упорно вел политику гнета и преследования старообрядчества. Он был фактическим и "всесильным" главой господствующей церкви и распоряжался в ней, как в своем поместье: она шла на его поводу, отчего положение старообрядцев становилось тягостнее, невыносимее, потому что на местах все духовное начальство жило и дышало духом победоносцевщины.

В правительственных сферах, однако, сознавали многие государственные умы, вопреки Победоносцеву, что нужно все-таки как-то урегулировать религиозную жизнь многих миллионов русских людей, именуемых старообрядцами, что какой-то закон для них необходимо создать и издать. Да такой закон необходим и самому правительству и всему государству. И такой закон с первых же годов нового царствования начал подготавливаться. Победоносцев всячески старался, чтобы никакого закона не было издано для признания самого существования старообрядчества, по его терминологии - "раскола". По его заказу была написана проф. Н. Субботиным и самим обер-прокурором Синода напечатана в Санкт-Петербурге в синодальной типографии специальная брошюра "О сущности и значении раскола в России" (1881 г.). Она предназначалась главным образом для правительственных кругов. В ней решительно требовалось: "Русское правительство не должно признавать и ограждать законом существование раскольников, напротив, должно подвергнуть их суду". До дикости наглое требование - признать миллионы русских людей преступниками и судить их, как уголовных злодеев, вызвало сильный протест в тогдашней, во многом еще стесненной печати. Выступил в ней и знаменитый философ Вл.С. Соловьев. "Преемники низложенного патриарха Никона, - писал Владимир Сергеевич в аксаковской "Руси", - решительно пошли по его следам, умножая кровавые гонения на старообрядцев. Вскоре формы этих гонений смягчились, но и смягчение это произошло по почину не церкви, а светской власти. Когда затем Петр III, Екатерина II, Александр I и Александр II по личным побуждениям человеколюбия и веротерпимости все более и более ослабляли религиозные преследования, иерархия не только не руководила ими в этом, но и задерживала их добрые начинания, ревниво охраняя латинское начало принуждения в делах веры и совести. Иерархи русской церкви, - внушает им Соловьев, - сами должны ходатайствовать перед светским правительством об отмене всех утеснительных законов и мер против старообрядцев"[397]. Сам редактор "Руси" добавил к этому: "Требование свободы совести или искренности в деле верования, свободы Богослужения и прекращения всякого внешнего насилия, особенно же уголовных преследований за религиозные убеждения - вполне согласно с духом евангельским, вполне истинно, вполне право, кем бы и где бы оно возглашено ни было".

Ни печать, ни общественное мнение, ни государственные мужи, ни государственная польза и законная необходимость не могли воздействовать на синодского обер-прокурора. Закон о старообрядцах, хотя и появился на свет Божий, спустя два года, подписанный и утвержденный государем 3 мая 1883 г., но далеко не в том виде, как он был предварительно отредактирован Государственным Советом. В предварительной редакции введено было наименование "старообрядцы"; объявлялось "распечатание церквей и часовен, равно открытие монастырей и скитов старообрядческих, прежде закрытых во всей России"; дозволялось строить новые церкви и часовни с колокольнями при них; "при погребении умерших старообрядцев дозволялось предношение икон, хоругвей и крестов в сопровождении архиерея или священника" в соответствующем облачении и с "пением Святый Боже и других песнопений заупокойных"; разрешалось "старообрядцам заводить общественные начальные школы", а окончившим гимназический или университетский курс занимать преподавательские должности во всех учебных заведениях, включая университеты; "дозволяется старообрядцев производить за их заслуги из простых рядовых в высшие дворянские чины". Все эти права, разрешения и дозволения ни в какой степени не вошли в майский закон, утвержденный государем и распубликованный для пользования и руководства. В нем сохранилась ругательная и обидная кличка "раскольники". О школах, о преподавательских должностях, о производстве в чины, о существовании у старообрядцев иерархии даже намека не осталось - все это было дочиста выкорчевано из прежнего законопроекта. По новому закону старообрядцам разрешалось лишь:

 

а) иметь паспорта "на отлучки внутри империи";

 

б) "производить торговлю и промыслы";

 

в) "вступать в иконописные цехи";

 

г) "занимать общественные должности...волостного старшины или его помощника" и то лишь "с утверждения надлежащих властей";

 

д) "творить общественную молитву, исполнять духовные требы и совершать богослужение";

 

е) "исправлять и возобновлять принадлежащие им часовни и другие молитвенные здания, пришедшие в ветхость", но без всякой перемены наружного вида, притом всякий раз с разрешения губернатора или начальника области;

 

ж) распечатание молитвенных зданий, но на каждый случай с особого разрешения министра внутренних дел и при "предварительном сношении с обер-прокурором св. Синода"; "распечатание же монастырей и скитов не допускается";

 

з) в тех случаях, когда значительное население старообрядцев не имеет никаких молитвенных зданий, - "с разрешения министра внутренних дел, обращать для общественного богомоления существующие строения", но наблюдать, чтобы они не имели внешнего вида "православного храма";

 

и) при погребении умерших [дозволять] предношение иконы, а на кладбище творение молитвы с пением, но без употребления церковного облачения.

 

Вот и все "права", которые признаны были за старообрядцами законом 3 мая 1883 г. Собственно, никаких прав не было дано, узаконивалась лишь зависимость всего старообрядчества от усмотрения министра внутренних дел, обер-прокурора Синода и местных губернаторов или начальников областей. Но многомиллионный русский народ был рад и этому, ему разрешалось законом (подумать только - законом!) молиться Богу в своей родной стране, не публично, конечно (Боже, сохрани!), а в наглухо закрытых помещениях, нести икону за своими покойниками, а на кладбище - это обыкновенно за городом - спеть даже "Святый Боже" и, кроме того, иметь паспорта, чем всегда пользовались в той же России даже бродяги. Для старообрядцев это было узаконено лишь в 1883 г. Как же не радоваться такому "благу". К изложенным статьям было еще добавлено, что старообрядческие требоисправители "не подвергаются за сие преследованию", но за ними "не признается духовного сана или звания" и строго воспрещается "публичное оказательство раскола", под каковым разумеются крестные ходы, публичное ношение св. икон, облачений и "раскольническое пение на улицах и площадях". Под "раскольническим" пением понимались не так называемые "бесовские" песни - пьяные, разнузданные, с похабщиной: это пой, сколько хочешь, а церковные песнопения, коими прославляется Бог, Пресвятая Богородица и все небесное, святое и чистое. Изложенный закон нелицемерно и правдиво свидетельствует о жутком положении старообрядцев в России в то, не совсем далекое от нас, время. Но жизнь тогдашняя многочисленными своими фактами рисует еще более мрачную картину этого положения. Из многочисленных старообрядческих храмов и молитвенных домов, отобранных от старообрядцев по всей России и запечатанных, ни один не был возвращен старообрядцам или распечатан, что разрешалось сим законом. Зато сколько новых старообрядческих молитвенных домов было закрыто, ограблено и отобрано уже после [выхода] этого же закона. Мы не можем в "Краткой истории" приводить все эти факты, многие из них были в свое время оглашены в старообрядческой заграничной печати[398]. Выше мы сообщали о возмутительном факте сожжения нетленных тел старообрядческих священнослужителей - епископа Кавказского Иова и священника Григория, много лет покоившихся в старообрядческом монастыре "Обвалы", близ станицы Кавказской (Кубанской обл.). Совершил этот "подвиг" ставропольский миссионер архимандрит Исидор Колоколов, присланный из Петербурга уже после обнародования изложенного закона почти через тринадцать лет, а самый монастырь этот отобрал от старообрядцев со всем его достоянием - церковью, кельями, внутренним убранством, всею церковной утварью и пр. в феврале 1894 г., престарелых же иноков этой обители разогнал, а епископа Силуяна, жившего здесь, выслал в ст. Урюпинскую. Майский закон ничуть не защитил старообрядцев как от этого разгрома, так и от многих других. Как и в предыдущее царствование, и теперь продолжались налеты полицейских властей, преимущественно под командой православных священников и миссионеров, на старообрядческие молельни и часовни для их закрытия или ограбления и нередко во время самого богослужения, когда останавливали его с насмешками и кощунствами[399]. Наиусерднейшим гонениям подвергались старообрядческие священнослужители: их преследовали не только за исполнение духовных треб и за иерархические наименования, но и за одежду их (кафтаны, поддевки, казачки), за длинные волосы, даже за шляпы (рядили их в картузы), предавали их суду и всячески преследовали[400]. Разгоняли и закрывали старообрядческие школы, а преподавателей отдавали под суд; школы самые примитивные, в которых обучались дети лишь чтению церковных книг. Старообрядцы обрекались на безграмотность и темноту за неимением своих школ; а в казенных школах издевались над старообрядчеством и на уроках по Закону Божию старообрядческих детей-учеников подвергали насмешкам и опозорению, почему таковых школ и избегали старообрядцы[401]. Особенно тягостным было брачное положение старообрядцев. Закон о записи при полиции "раскольнических" браков, изданный еще в 1874 г., оказался мертвым: им старообрядцы не могли воспользоваться не только потому, что они не хотели и не могли вопреки своей совести и верованию именовать и признавать свои браки "раскольническими", но и потому, что в эти брачные книги могли быть внесены лишь такие старообрядцы, которые докажут, что они никогда не принадлежали к "православной" церкви. А доказать это никак нельзя было так называемым незаписным старообрядцам, а их-то большинство в старообрядчестве - миллионы людей. "Незаписными" считались те старообрядцы, которые в Петровское время, когда требовалось объявить себя и записаться "раскольниками", не сделали такого объявления и не записались в "раскол": так они и остались числиться "православными" казенными христианами, но не только они, но и дети их, и внуки, и правнуки - во всех последующих поколениях, включительно до русской революции, хотя ни сами родители, ни дети их, ни внуки, ни правнуки никогда не состояли в "православной" церкви, а родились и крестились в старообрядчестве и здесь принимали все таинства, здесь молились, здесь и умирали. Но беда в том, что никто не в силах был вычеркнуть их из записи "православных" и перевести в списки "раскольников", и браки таковых лиц нигде нельзя было записать: ни в метрических книгах "православных" приходов, потому что они там не совершены, ни в полицейских "раскольнических" записях, потому что врачующиеся считаются "православными". А отсюда, из такого безбрачного положения следовали нередко всякого рода трагедии: семейные, наследственные, имущественные, судебные и другие. Положение было ужасное, и не было никакого выхода из него. В некоторых губерниях сами полицейские управления ходатайствовали перед духовными консисториями разрешить им записывать в брачные книги тех "раскольников", которые хотя и числятся "православными", но в действительности о которых достоверно известно, что они и родились, и крестились в "расколе", и что даже родители их были раскольниками. Но консистории на такие ходатайства отвечали отказом и разъясняли, что "ни церковная власть, ни гражданская уклоняющихся в раскол не признают раскольниками, а признают заблуждающимися чадами православной церкви, следовательно, и дети их, родившиеся во время уклонения их от церкви, не могут считаться раскольниками от рождения, хотя бы они и были крещены по раскольническому обряду. Крещение по раскольническому обряду не может дать законного права именоваться раскольниками тем, кои по закону должны быть крещены по обрядам церкви православной". Посему браки таковых лиц "признаются незаконными и недействительными" и "дети, рожденные от таковых браков, также не подлежат внесению в раскольнические метрические книги"[402]. Консистории предписывали православным священникам по всем приходам не выдавать удостоверения таковым старообрядцам, что они принадлежат к "расколу". Кроме того, они разъясняли, что над таковыми лицами, в случае их смерти, "воспрещается раскольникам погребение их по своим обрядам, а требуется, чтобы оно было совершено в православной церкви"[403]. Брачные трагедии порождали еще погребальные трагедии и прямо ужасы, а из них возникали новые и новые "преступления" и сердцераздирающие драмы. Сколько было старообрядческих священников привлечено к суду и осуждено за погребение таковых старообрядцев, как подлежащих "погребению по православному обряду"! Сколько было издевательств "православных" священников над таковыми покойниками, которых вытаскивали они с помощью полиции или пожарных из старообрядческих домов и даже церквей и тащили их для отпевания в свои церкви, не дав даже закончить старообрядческое погребение! А сколько было при этом душу раздирающих сцен: родственники не давали своего покойника в чужую церковь к чужим попам на посмешище - на какое-то кощунственное, ибо насильственное и притом над "раскольником" же, погребение, хватались за гроб с плачем, с рыданиями, воплями, а в это время полицейские по приказанию попов отталкивали их, били, ломали им руки. Боже мой! Каким страшным в такие моменты представлялось старообрядцам это "православие" с такими чудовищными насильниками, служителями его[404].






ТОП 5 статей:
Экономическая сущность инвестиций - Экономическая сущность инвестиций – долгосрочные вложения экономических ресурсов сроком более 1 года для получения прибыли путем...
Тема: Федеральный закон от 26.07.2006 N 135-ФЗ - На основании изучения ФЗ № 135, дайте максимально короткое определение следующих понятий с указанием статей и пунктов закона...
Сущность, функции и виды управления в телекоммуникациях - Цели достигаются с помощью различных принципов, функций и методов социально-экономического менеджмента...
Схема построения базисных индексов - Индекс (лат. INDEX – указатель, показатель) - относительная величина, показывающая, во сколько раз уровень изучаемого явления...
Тема 11. Международное космическое право - Правовой режим космического пространства и небесных тел. Принципы деятельности государств по исследованию...



©2015- 2024 pdnr.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.