ЕВКЛИД Александрийский (предположительно 330—277 до н.э.) — математик Александрийской школы Древней Греции

ЕВКЛИДАлександрийский (предположительно 330—277 до н.э.) — математик Александрийской школы Древней Греции, автор первого дошедшего до нас трак­тата по математике. Е. (возможно) получил образование в Академии Платона (Афины). Свои труды Е. писал по единой схеме в форме дедуктивно систематизирован­ных обозрений открытий древнегреческих математиков классического периода. Известны такие работы Е. по математике, как трактаты "О делении фигур", "Кониче­ские сечения" (в четырех книгах), "Феномены" (посвя­щенные сферической геометрии), "Поризмы", а также работы по астрономии, музыке и оптике, в которых ве­дущая роль отводилась математике. В сочинениях Е. "Оптика" и "Катоптрика" — хронологически первых систематических исследованиях свойств лучей света — рассматривались проблемы зрения и его применения для определения размеров различных предметов, пост­роена теория зеркал. Эти сочинения были математичес­кими и по содержанию, и по структуре: основное место в них, как и в "Началах", отводилось теоремам, аксио­мам и определениям. В своем главном труде "Начала" (латинизированное — "Элементы") Е. в 15 книгах изло­жил основные свойства пространства и пространствен­ных фигур, т.е. планиметрию, стереометрию и элементы теории чисел как подведение итогов предыдущего раз­вития математики в Древней Греции и закладку основа­ний для дальнейшего развития математики. В книге Е. "Начала" математика выступала, пишет М.Клайн, "...как идеальная версия того, что составляло содержание изве­стного нам реального мира...". Каждая книга "Начал" на­чинается с определений. В первой книге "Начал" приве­дены постулаты и аксиомы, за ними расположены в стро­гом порядке теоремы и задачи на построение (так, что доказательство или решение чего-либо последующего опирается на предыдущие). Там же введены 23 предва­рительных определения объектов геометрии: например, "точка есть то, что не имеет частей"; "линия — длина без ширины"; "прямая линия есть та, которая равно располо­жена по отношению к точкам на ней". Были введены оп­ределения угла, плоскости, квадрата, круга, сферы, приз­мы, пирамиды, пяти правильных многогранников и др.

За определениями следовали 5 известных постулатов (требований) Е. к построению фигур в геометрии: 1) От всякой точки до всякой другой точки возможно провес­ти только одну прямую линию; 2) Ограниченную пря­мую линию возможно непрерывно продолжать по пря­мой; 3) Из всякого центра и всяким раствором возможно описать круг; 4) Все прямые углы равны между собой; 5) Если прямая, падающая на две прямые, образует вну­тренние и по одну сторону углы, меньшие двух прямых, то продолженные эти две прямые неограниченно встре­чаются с той стороны, где углы меньше двух прямых. Пятый постулат имеет столь важное значение, что он получил специальное наименование "пятый постулат Е. о параллельных" ("постулат о параллельных", иногда также встречается неточное название "аксиома Е. о па­раллельных"). Однако Е. в трактовке пятого постулата непосредственно не упоминал о существовании двух бесконечных прямых, которые никогда не пересекаются. Далее Е. привел 9 аксиом (которые Аристотель назвал "предельно всеобщими истинами"): 1) Равные одному и тому же равны и между собой; 2) Если к равным прибав­ляют равные, то и целые будут равны; 3) Если от равных отнимаются равные, то и остатки будут равны; 4) Если к неравным прибавляют равные, то и целые будут не равны; 5) Удвоенные одного и того же равны между со­бой; 6) Половины одного и того же равны между собой;

7) Совмещающиеся один с другим равны между собой;

8) Целое больше части; 9) Две прямые не содержат про­странства. В аксиомах Е. отсутствовали как понятие не­определяемого объекта, так и полноценные определения начальных понятий. Однако система аксиом Е. послу­жила базисом для логического вывода (основываясь и на постулатах с определениями) остальных 465 предло­жений (теорем и задач) "Начал", составляя вместе с по­стулатами Е. конструктивный "каркас" геометрии Е. Со времен опубликования книги "Начала" попытки многих математиков доказать истинность постулата Е. о парал­лельных (на основании только аксиом Е. и четырех ос­тальных его постулатов) предпринимались для того, чтобы, писал М.Клайн, "...удостовериться в истинности геометрии, лежащей в основе тысяч и тысяч теорем чи-

стой и прикладной математики...". Такие утверждения Е., как "прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками", "через любые три точки, не лежащие на одной прямой, можно провести плоскость, и притом только од­ну" и постулат о параллельных были названы Кантом "априорными синтетическими суждениями" (см. Апри­орные синтетические суждения),являющимися час­тью "оснащения" нашего разума. По Г.С.Клюгелю (1763), восприятие аксиом Е. (и в большей степени ак­сиомы о параллельных) как чего-то достоверного осно­вано на человеческом опыте, ибо аксиомы опираются не столько на очевидность, сколько на опыт. А для Канта вообще был немыслим иной способ организации опыта, чем геометрия Е. и механика Ньютона. Таким образом, со времен "Начал" Е. и фактически до конца 19 в. зако­ны окружающего нас физического пространства макро­мира были, как полагал М.Клайн, "...всего лишь теоре­мами геометрии Евклида и ничем больше...". Исследо­вания К.Гаусса, Лобачевского, Л.Бойяи, Б.Римана и др. в 19 в. привели к пониманию того, что постулат о парал­лельных невозможно доказать на основании 9 аксиом и остальных постулатов и что для обоснования постулата о параллельных необходима еще одна аксиома. А по­скольку аксиома о параллельных полностью независима от остальных, то возможно заменить ее противополож­ной аксиомой и выводить следствия из вновь сконстру­ированной аксиоматической системы. Это привело к со­зданию неевклидовых геометрий, в которых аксиома о параллельных непротиворечиво заменяется на другую аксиому, адекватную свойствам пространства, над кото­рым строится данная неевклидова геометрия. Книга "Начала" Е. дала возможность создать концепцию логи­ческого, математического подхода к познанию природы. Хотя сочинение Е. предназначалось для изучения физи­ческого пространства, структура самого сочинения, его остроумие и ясность изложения стимулировали аксио­матически-дедуктивный подход не только к остальным областям математики, но и ко всем естественным на­укам. Через "Начала" Е. понятие логической структуры всего физического знания, основанного на математике, стало достоянием интеллектуального мира.

C.B. Силков

ЕВРАЗИЙСТВО — идеократическое геополитиче­ское и социально-философское учение, морфологичес­кий комплекс

ЕВРАЗИЙСТВО— идеократическое геополитиче­ское и социально-философское учение, морфологичес­кий комплекс идей и интеллектуальное движение, кон­ституировавшиеся в 1921 в среде российской эмиграции и сохраняющие идейно-политический потенциал до на­чала 21 в. Основателями и ведущими идеологами дви­жения Е. выступили Флоровский, Карсавин, Н.Н.Алек­сеев, Вернадский, Б.Вышеславцев, Н.С.Трубецкой, Р.Якобсон, В.Н.Ильин и др. Возникает как определенное возрождение идей славянофильства, дополненного на­учно-философскими концептами конца 19 — начала 20 вв. (См., например, программу Струве в статье "Великая Россия", опубликованной в январе 1908: возрождение

России на идеях нации и отечества, частной собственно­сти, духовной крепости и свободы лица, мощи и вели­чия государства.) Отличительной характеристикой Е. выступает также "феноменологически обостренное вос­приятие времени" (Ф.Степун) во всех его психологичес­ки окрашенных модусах: горечь поражений в мировой и гражданской войнах, бесприютность эмиграции, заво­роженность возможным будущим. Программными до­кументами Е. явились сборники "Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев" (София, 1920—1921), "На путях" (1922), "Россия и ла­тинство" (1923), а также манифесты "Евразийство (опыт систематического изложения)" (1926), "Евразий­ство (формулировка 1927 года) (1927), Декларация Пер­вого съезда Евразийской организации (Прага, 1932). Е. располагало собственной периодической печатью ("Ев­разийская хроника"; а также газета "Евразия", изначаль­но с 1929, правда, дезавуированная как орган движения Алексеевым, В.Н.Ильиным и П.Н.Савицким) и разнооб­разными просветительскими программами. На первом этапе задачей Е. предполагалось "выключить из русской революционной динамики марксистско-коммунистическую идеологию как заведомо негодную, устарелую и ре­акционную", а впоследствии "включиться в революци­онный процесс на основании подлинно новой... обяза­тельно динамической, свежей и молодой идеи". В "позд­нем" (конец 1930-х) варианте идеология и теория Е., связываемые также с именами П.Сувчинского, С.Эфро­на, П.Арапова и др., нередко трактуются (В.Н.Ильин) как вырождение "русской идеи" в идеал "гегемонии кремлевской мафии над миром". Как организованное и самоосознающее движение, Е. прекратило свое сущест­вование во второй половине 1930-х ввиду явного уто­пизма идей трансформации сталинского режима в СССР в "евразийском духе". По мнению представителей Е., правомерно определенное ассоциирование "срединной части" Евразии как географического понятия (а именно территории между линией Балтика — Адриатика и Кав­казским хребтом, включающей Среднюю Азию, ограни­ченной Курилами и границей с Китаем на востоке и юго-востоке), с одной стороны, и "местоположения" особой евразийской культуры, ядром которой выступает культура восточно-славянских народов — русских, ук­раинцев, белорусов, с другой стороны. (У Н.Н.Алексее­ва Россия — центральное "Солнце" Евразии.) По мне­нию представителей Е., Россия-Евразия характеризует­ся не только общностью исторических судеб населяю­щих ее народов и их родственных культур (идея и кон­цепция "месторазвития" Савицкого), но и несомненным единым экономико-политическим будущим. Во вступи­тельной редакционной статье "Исхода к Востоку" отме­чалось: "Культура "романо-германской" Европы отмече­на приверженностью к "мудрости систем", стремлением наличное возвести в незыблемую норму... Мы чтим про­шлое и настоящее западно-европейской культуры, но не ее мы видим в будущем. С трепетной радостью, с дро-

жью боязни предаться опустошающей гордыни, — мы чувствуем, вместе с Герценом, что ныне "история толка­ется в наши ворота". Толкается не для того, чтобы поро­дить какое-либо зоологическое наше "самоопределе­ние", — но для того, чтобы в великом подвиге труда и свершения Россия также раскрыла миру некую общече­ловеческую правду, как раскрывали ее величайшие на­роды прошлого и настоящего". Опираясь на социологическо-географические выводы Ключевского, Данилев­ского, С. Соловьева, теоретики Е. акцентировали не только актуальность противопоставления России-Евра­зии и Западной Европы, но и подчеркивали потенциаль­ную значимость основополагающих традиционной и модернизированной триад российской ментальности: "православие — самодержавие — народность", "цент­рализация — дисциплина — самопожертвование". Рас­сматривая экспансию "русской" (восточно-славянской) культуры на всю территорию Евразии как ипостась гло­бального процесса обретения народами Евразии терри­ториальной целостности, геополитического самосозна­ния и государственности, идеологи движения уделяли особое внимание высокоэффективному культурному и генетическому синтезу "русского" и "туранского" начал евразийской культуры. (В этом контексте очевидны мо­тивы придания идеологами Е. "огромной историко-геополитической роли" типично евразийской науке — кочевниковедению.) По мнению многих из теоретиков Е., попытки "модернизаций" по западно-европейским сце­нариям в конечном счете оказывались и всегда будут оказываться разрушительными для жизненного уклада евразийских народов. Гипотеза Е. о том, что перспек­тивный этнопсихологический евразийский тип форми­руется преимущественно на основе языковой палитры восточно-славянских народов, с одной стороны, и "ази­атского" культурно-этнического типа, с другой, содейст­вовала легитимизации идеи об особой значимости им­перии великих ордынских ханов для конституирования традиций евразийской государственности. (Киевская Русь трактовалась идеологами Е. лишь как духовно-нравственная "колыбель" Евразийской цивилизации.) По мнению идеологов Е. (манифест 1926), "мы усматри­ваем форму симфонически-личного бытия евразийско-русского мира в его государственности... С нашей точки зрения, революция привела к созданию наилучшим об­разом выражающей евразийскую идею форме — к фор­ме федерации. Ведь федеративное устройство не только внешне отмечает многочисленность евразийской куль­туры, вместе с тем сохраняя ее единство. Оно способст­вует развитию и расцвету отдельных национально-куль­турных областей, окончательно и решительно порывая с тенденциями безумного русификаторства. Это — сдвиг культурного самосознания, несомненное и важное его расширение и обогащение". В контексте философии ис­тории и теории этногенеза значимую роль в процессах возрождения идей Е. в конце 20 ст. сыграло творчество Гумилева, работы которого аккумулировали обширный

исторический, этнографический материал и подходы "психологии народов" применительно к единому евра­зийскому пространству. Одновременно, реальные гео­политические процессы в "Евразии" конца 20 в. (распад СССР и СФРЮ, крушение системы социалистического лагеря, идеологическая и военно-политическая экспан­сия Запада) результировались в резком повышении об­щественного интереса к идеалам Е. Основными харак­терными чертами идеологии, теории и практики обще­ственного и государственного строительства современ­ного Е. (во многом созвучного Е. "классическому") пра­вомерно полагать следующее: 1) Идеократия как фунда­мент государства и общества (по В.Н. Ильину, идеократия — "стиль управления страной — именно путем иде­ологической информации масс или, если угодно, путем идеологического их инструктирования, что должно обя­зательно сопровождаться их заинтересовыванием и про­буждением в них идеологических симпатий, равно как и идеологической динамики"; в основании такой идеоло­гии лежат "идеи-силы" и "идеи-ценности"). 2) Призна­ние сильного государственного властного начала обяза­тельным источником и двигателем социально-экономи­ческих реформ, осуществляемых в интересах большин­ства населения. 3) Отказ от политической конфронтации "на местах", формирование структур исполнительской власти "сверху вниз". 4) Возложение ответственности за основной массив стратегических решений вкупе с "на­правленностью и духом" законодательных инициатив на избираемого главу государства; согласно Алексееву, "по духу своему мы, пожалуй, первый тип русского ордена... кажется, прототипом нашего объединения было "стар­чество" (Зосима) у Достоевского". 5) Наделение пред­ставительных органов функциями-правами детальной проработки и канонизирования персонифицированных решений лидера нации и государства; согласно В.Н.Ильину, идеократия "ослабляет и отодвигает на зад­ний план обычную государственную и государственно-парламентарную жизнь нынешних государственно-со­циально-политических комплексов". 6) Ориентация на гармоничное сочетание государственной и частной соб­ственности, не допускающая подмену практики регу­лярных волеизъявлений и актов политической воли ли­дера государства по проблемам общенациональной зна­чимости — осуществлением политических программ в интересах различных финансово-экономических групп; по мнению Алексеева, "...с точки зрения "социальной правды", капитализм никак нельзя защитить. Вернув­шись к капитализму... русский народ примет капиталис­тическую систему условно, не веря в нее и не считая ее "праведной". Но русский народ есть народ, ищущий правды и не могущий жить без правды... Где же он будет искать ее при возвращении к капитализму? Опять в со­циализме... Принести гекатомбу жертв, чтобы ввести си­стему коммунизма, потом отвергнуть ее, как невозмож­ную и несправедливую, чтобы опять начать верить в со­циализм... Можно наверняка сказать, что этого в России

не будет. Русский народ примет правду коммунизма и отринет его кривду. Он, пo-прежнему, будет бороться с эксплуатацией и рабством во имя человеческой свобо­ды, но уже не в коммунистических целях и не коммуни­стическими средствами... Здоровье будущего русского государства обусловлено тем, что оно также должно быть "государством правды" ("системой государствен­но-частного хозяйства"). 7) Приоритет интересов со­трудничающих общественных групп в противовес нео­граниченным индивидуальным потребностям по приро­де своей асоциальных индивидов. 8) Стремление к до­стижению сбалансированности между нравственными ценностями и "чистой" экономической целесообразнос­тью. 9) Доминирование православия как религии, орга­нично интегрирующей значимую совокупность догма­тов евразийских региональных вероисповеданий и т.д. Пафос концепции Е. — мечта о едином "богочеловеке", о всеедином" человечестве — стремится противостоять в начале 3 тысячелетия процессам "вестернизации" ми­ра. Тезис многих идеологов последней о естественном стационарном "эшелонированном" ранжировании госу­дарств (производителей преимущественно: а) либо но­вых идей и технологий; б) либо товаров массового по­требления; в) либо сырья и вредных материалов) не со­вместим с русской идеей земного братства людей. (По мнению Н.С.Трубецкого, общезападный шовинизм и общезападный космополитизм тождественны: под "ци­вилизованным человечеством" их представители пони­мают ту цивилизацию, которую "в совместной работе выработали романские и германские народы Европы"; под "цивилизованными народами — прежде всего опять-таки тех же романцев и германцев, а затем и дру­гие народы, которые приняли европейскую культуру"; "та культура, которая по мнению космополитов должна господствовать в мире, упразднив все прочие культуры, есть культура такой же определенной этнографически-антропологической единицы, как и та единица, о гос­подстве которой мечтает шовинист".) Определенные центростремительные тенденции в геополитическом пространстве Евразии рубежа 20—21 вв. как результат усилий ряда политических деятелей, ориентирующихся в своей активности на принципиально нетрадиционный обновленческий пафос 21 ст., демонстрируют глобаль­ный потенциал идеи Е.: по выражению Аверинцева, "мыслительного движения на опасной грани философ­ствования и политики", — независимо от его оценок различными идейными течениями, философско-социологическими школами и геополитическими структу­рами.

A.A. Грицанов

"ЕВРОПЕЙСКИЕ РЕВОЛЮЦИИ И ХАРАКТЕР НАЦИЙ" ("Die Europischen Revolutionen und der Charakter der Nationen". Jena, 1931) — книга Розенштока-Хюсси.

"ЕВРОПЕЙСКИЕ РЕВОЛЮЦИИ И ХАРАКТЕР НАЦИЙ"("Die Europischen Revolutionen und der Charakter der Nationen". Jena, 1931) — книга Розенштока-Хюсси. Состоит из двух частей — "Теория револю­ций" и "Движение революций по Европе". В первой ча-

сти анализируется смысл таких понятий, как ' револю­ция", "нация", "власть", прослеживается процесс пре­вращения "Запада" в "Европу", выявляется момент вы­зревания тех условий, которые сделали возможными не только появление революционных настроений, но и осу­ществимость планов революционного преобразования действительности. Для Розенштока-Хюсси революция, как и всякое человеческое действие, с одной стороны, обусловлена факторами культуры, а с другой — являет­ся проявлением человеческих сил и способностей, вы­ступая тем самым в качестве процесса, в ходе которого культура творится. Следовательно, согласно Розенштоку-Хюсси, революция — это, несмотря на сопряженные с ней бедствия и разрушения, все же творческая сила, она всякий раз создает особый человеческий тип и соот­ветствующую ему культурную среду. История револю­ций рассматривается Розенштоком-Хюсси как история смены "пространств власти", стремящихся к расшире­нию до размеров пространства мира в целом, и тем са­мым как процесс, вносящий свой вклад в формирование единого человеческого рода. Каждая революция допол­няет предыдущие, сохраняя следы приспособления и в то же время вводя в историю новые человеческие каче­ства и элементы культуры в виде архетипов. Поэтому революции — это не отдельные события, они образуют цепочку, в которой каждое звено зависит от предшеству­ющего ему во времени. Но, по мысли Розенштока-Хюс­си, именно христианство делает возможным процесс со­здания "всемирной истории" из множества локальных ("языческих") историй и единого культурного простран­ства из множества локальных ("языческих") прост­ранств, тем самым обусловливая процесс "синхрониза­ции" и "координации". Поэтому, согласно автору, по своему происхождению феномен революции принадле­жит исключительно к христианской культуре, создав­шей "единый мир" в ходе долгого и сложного развития. В результате, как полагал Розеншток-Хюсси, — незави­симо от этических оценок — революции выступают в качестве упорядочивающего и организующего орудия всемирной истории, вводящего в нее новый принцип жизни и, стало быть, радикально преобразующего об­щечеловеческую культуру. Именно в ходе революций возникают и "национальные государства" и "нацио­нальные характеры". В контексте авторской концепции, соответствующей исторической "прелюдией" может по­лагаться борьба римских пап против императорской власти — так называемая "папская революция". В каче­стве предварительного условия становящегося единства христианского мира выступает учреждение в 998 абба­том Одилоном из Клюнийского монастыря особого пра­здника — Дня поминовения всех усопших, ретроспек­тивно распространившего линейное время христиан­ской культуры от Христа в глубь веков до самого Адама и превратившего его в единую общечеловеческую исто­рию. В результате, по мнению Розенштока-Хюсси, цер­ковь святых заменяется церковью всех людей, т.е. церко-

вью грешников, и возникает идея христианского мира, к которому принадлежат все люди. Значительно более сложным, с точки зрения мыслителя, был процесс конституирования единого пространства, который и осуще­ствляется цепью революций. Исходным пунктом высту­пает превращение католической церковью всех помест­ных церквей, за исключение Римской, в точки лишенно­го святости пространства, "мира" (т.е. "светского" про­странства). Тем самым Рим становился координирую­щим центром "единого мира", а все расположенное за пределами Рима начинает рассматриваться в качестве объектов, находящихся в "мире" и в этом смысле "свет­ских". Несколько неожиданным результатом "папской революции" стало возникновение первого национально­го государства на территории нынешней Европы — Ита­лии. Но главное, что она создала, по убеждению Розенштока-Хюсси, была совокупность предпосылок для всех последующих революций, расширяющих "прост­ранство власти". В качестве следующего этапа револю­ционного процесса, согласно данной концепции, высту­пила немецкая Реформация. В системе немецких земель сложилась ситуация несовпадения сфер влияния цер­ковных и светских властей. Поэтому князьям немецких земель были нужны не столько епископы, сколько свои юристы для создания того, чем уже обладали итальян­ские города-государства, — единой организации. Сред­ством борьбы князей против Папы и епископов стало, по схеме Розенштока-Хюсси, основание университетов. Здесь Папа и епископы, в отличие от Италии, проигра­ли, и университеты вытесняют влияние римско-католи­ческой церкви. В университетах акцент делался на изу­чении Библии и церковной догматики, а их профессора и выпускники должны были образовать силу, противо­стоящую именно Папе и епископам. Поэтому светская власть оказывается связанной не с Папой и клиром, а с тем, что преподается в университетах. Именно на этом обстоятельстве, согласно Розенштоку-Хюсси, и основа­на сохраняющаяся до сих пор репутация немцев как на­ции ученых и философов. Иначе протекала революция в Англии. Ее прелюдией стала Реформация, до которой английские короли подчинялись Папе. Генрих VIII, объ­явив себя главой церкви, во-первых, разрушил организа­цию социальных связей на региональном уровне, опи­равшуюся на традицию, обычай, привычку (обычное право), а во-вторых, разорвал связь Англии с единым миром, созданным "папской революцией". Это делало решения короля произвольными, а потому нелегитим­ными, и сознательной целью Английской революции стало восстановление старого права. Именно мелкопо­местное дворянство (джентри) стало той силой, которая стремилась возвратить старину, традиции, обычаи, власть прецедента. Джентри в качестве "общин" претен­довали на то, чтобы стать силой, уничтожающей этот произвол из палаты общин парламента ("снизу"). По­этому Английская революция, по идее Розенштока-Хюсси, может быть названа "парламентской", и король,

таким образом, выступает в качестве неотъемлемой час­ти парламента. В иных условиях проходила революция во Франции. Для нее главным результатом Реформации стало появление гугенотов, которые, правда, были жес­токо уничтожены, что существенно замедлило модерни­зацию французской культуры. Новый дух появляется у представителей "третьего сословия", "буржуа", зани­мавших промежуточное положение между аристократи­ей и народом. Поэтому разум буржуа считался его "ин­дивидуальным духом", данным ему от природы, а сам он выступал в качестве идеального образца "естествен­ного человека". В результате индивиду, вопреки много­вековой традиции, приписывается дух в качестве спо­собности творить самостоятельно. Отсюда — характер­ный для французской культуры индивидуализм и культ творческого гения. Отсюда же — рационализм, метри­ческая система мер и весов, геометрическое разделение Франции на департаменты. Строгость изложения не­сколько нарушается анализом революции немецких дер­жав — Пруссии и Австрии, так как в данном случае нельзя говорить о включенности соответствующих про­цессов в цепочку великих революций. Все великие рево­люции, подчеркивает Розеншток-Хюсси, действуют за­ражающим образом. Локальная революция немецких держав во многих отношениях вызревала именно таким образом, однако именно благодаря ей, несмотря на идеи 1789 и завоевания Наполеона, существует немецкая на­ция. Говоря о Пруссии и Австрии, Розеншток-Хюсси подчеркивает, что первоначально это были не государст­ва в современном смысле, а скорее "силы", политически осуществившие то, что было идеологически и теологи­чески достигнуто в ходе Реформации применительно к нации. При этом чрезвычайно важным оказывается дух романтизма. В контексте анализа романтического дви­жения прослеживается генезис взглядов и влияние на последующее развитие таких великих немцев, как Гёте, Гегель, Шлегель. Особое внимание уделяется также не­мецкому музыкальному гению. Розеншток-Хюсси счи­тает, что характерные для немецкой культуры абстракт­ные и жесткие правила парализуют волю, которая нахо­дит выход в одухотворении, вызываемом музыкой. Тот, кто привык выражать сильнейшее одухотворение в пе­нии (преимущественно хоровом), не давая этому духов­ному подъему выхода в практику, становится вернопод­данным. Однако в Пруссии музыка не только формиро­вала народный характер, но и выполняла функцию укра­шения военизированного государства. В многонацио­нальной Австрии музыка играла несколько иную роль: она стала универсальным средством общения пестрого конгломерата народов и вавилонского смешения языков. В результате склонность к самоуглублению и музыкаль­ность стали характернейшими чертами немецкого наци­онального характера. Русская революция, осуществ­ленная большевиками, испытала чрезвычайно силь­ное влияние Французской революции, но она не явля­ется ее прямым следствием. С другой стороны, "пап-

ская революция" никак не коснулась России по той про­стой причине, что Россия не принадлежит к католичес­кому миру. Слабость церкви всегда держала русскую культуру на грани "беспорядка", и поэтому лозунгом Русской революции становится не столько свобода, сколько порядок — социальный и экономический. По­этому же ее главной ценностью оказывается не инди­вид, а народ, понимаемый, впрочем, абстрактно-количе­ственно. Западнические умонастроения русской интел­лигенции, знакомой с идеями французского социализма и марксизма, привели к соединению социальных вопро­сов с политическими, несмотря на то, что в России фак­тически не было ни рабочего класса, ни капитализма в смысле Маркса. Этим же объясняется и то, что из всего богатого ассортимента революционных идеологий, предлагаемого западной культурой после Французской революции (либерализм, капитализм, национализм, де­мократия и др.), был избран именно марксизм. Только марксизм мог обеспечить национальное единство и впи­сать отсталую страну во всемирную историю, не при­нуждая ее копировать ни один западный образец: ведь в нем приводились наукообразные аргументы, доказыва­ющие неизбежную гибель буржуазных социальных форм и капитализма как такового... В результате Русской революции оказывается некому передавать эстафету, по­скольку она — самая "левая". Тем самым эпоха великих революций заканчивается и все последующие револю­ции лишь копируют уже осуществившиеся образцы. За­вершение цепи революций является созданием предпо­сылок для планетарного единства человечества. Поэто­му заключительные страницы книги посвящены "все­мирной мобилизации", т.е. тем интегративным процес­сам, которые ведут к общечеловеческому единству. В контексте этих рассуждений устанавливается связь по­следовательности революций с обеими мировыми вой­нами. Наиболее тесно с этими войнами связана Русская революция, которая именно поэтому приобретает пла­нетарное значение. Как бы ни относились ученые и об­щественное мнение к двум мировым войнам, они, счи­тает Розеншток-Хюсси, также являются интегративными процессами, сделавшими прозрачными границы между народами. В этом отношении обе мировые войны решают ту же задачу, что и революции. Но формирова­ние единого человеческого рода имеет и духовный ас­пект. Христианская традиция впервые выявила, а эпоха революций реализовала основной закон духа, согласно которому всякое обновление мира предполагает пора­жение в качестве пути к победе. Не дух как таковой об­новляет мир, а конкретные носители духа, которые, бу­дучи лишь моментами целостности, в своих попытках ее обновления всегда сперва терпят поражение. Плата

за новшества — это всегда духовное одиночество, обус­ловленное выпадением из традиции и отрывом от кор­ней. Человек, не повинующийся никакому надындиви­дуальному духу, может использовать мир, но не в состо­янии его изменить, будучи крепкими материальными узами связан с существующим порядком вещей. Поэто­му тот, кто доверяется духу, пренебрегает внешним ус­пехом, зная, что может достичь цели изменения мира только в качестве функционера царства духа, а для это­го жизнь должна быть прожита как служение некоторо­му целому. Розеншток-Хюсси считает, что удивитель­ным в истории является не то, что катастрофические события потрясают и ужасают нас, а то, что они нас преобразуют и обновляют. Все повседневное возникает из необычного и катастрофического. В каждый момент времени люди либо являются воспроизведением творе­ния, либо служат его продолжению. Необходимое слу­чается, но люди в состоянии облегчить его приход, по­гребая одни времена и начиная новые. Там, где господ­ствует приверженность к возвращению жизни, т.е. к ее возобновлению, история превращает свои катаст­рофы — революции — в преобразованную повседнев­ность. Именно в этом заключается величие трагической эпохи революций. В ужасе и крови социальных потря­сений она продемонстрировала сохраняющуюся прича­стность человека к божественному процессу творения и подтвердила продолжение диалога человека с Богом вопреки всем провозвестникам нигилизма. В 1938 кни­га была радикально переработана и выпущена в США на английском языке под названием "Из революции вы­ходящий: Автобиография западного человека" ("Out of Revolution: Autobiography of Western Man"; есть переиз­дания). Этот вариант значительно больше известен сре­ди историков и философов и даже пользуется некото­рой популярностью у неспециалистов. Главных отли­чий от немецкого издания три. Общая перегруппировка материала привела к изменению последовательности рассмотрения революций, которое теперь начинается с характеристики русской революции и следует далее в порядке, обратном по отношению к немецкому тексту. Во-вторых, добавлена глава "Американцы", в которой описываются особенности Американской революции. В-третьих, появилось много вставок и дополнений об­щеметодологического и философского характера, кото­рые, по признанию автора, высказанному в переписке с коллегой, он сознательно не включал в немецкий вари­ант вследствие перегруженности академического со­знания в Германии концепциями философии истории, тогда как англосаксонский академический мир явно не­дооценивает эту сторону исследования революций.

А. И. Пигалев

Ж