Разбор полетов: мы в штопоре

... Ощущение такое, словно у нас не историю войны пишут, а играют в солдатики. Солдатики – они все одинаковые, лишь мундирчики на них разного цвета, а все остальное зависит исключительно от мастерства кукловода.

Даже Виктор Суворов этим грешит, хотя ему и неприлично: все-таки бывший военный, и даже (если не врет) танкист. Между тем он пишет о двадцати тысячах танков в Красной Армии, совершенно не упоминая, что танк – это лишь одна из составляющих танковых войск. А танковые войска – это танк + экипаж + пехота + снабжение топливом + ремонтная база + тактика танковых боев + еще столько же разных слагаемых и еще полстолько...[25]Без этих плюсиков танк становится, как говорила фронтовая поговорка, «братской могилой четырех». И в грубой не оловянной, а полевой реальности вчетверо меньшая по количеству танков, но обладающая остальными слагаемыми немецкая армия перещелкала наши железные коробочки как орешки. Впрочем, большинство и щелкать не потребовалось – сами сломались...

... Первое же серьезное испытание Красной Армии, финская война, показала, что ее организация и боеспособность – из рук вон никуда. После окончания войны произошли крупные кадровые перестановки. Нарком обороны Ворошилов сам попросил снять его, посчитав себя виновным в плохом состоянии армии. 7 мая 1940 года он был назначен заместителем председателя Совнаркома, а его место занял маршал Тимошенко. На следующий день Политбюро и Совнарком приняли решение назначить сдачу и приемку дел. Завершилась она лишь через семь (!) месяцев – ничего себе сдача-приемка! По сути это была всеобъемлющая ревизия состояния войск, увенчавшаяся соответствующим актом. Читаешь его, и спустя почти 70 лет становится холодно. Полностью документ приведен в приложении, а здесь лишь отрывки.

Из Акта о приеме наркомата обороны Союза ССР С. К. Тимошенко от К. Е. Ворошилова. 7 декабря 1940 г.

«Организация и структура центрального аппарата

...5. Контроль за исполнением отданных приказов и решений правительства был организован недостаточно. Не было живого действен-

ного руководства обучением войск Поверка на местах как система не проводилась и заменялась получением бумажных отчетов.

Оперативная подготовка

1. К моменту приема и сдачи Наркомата обороны оперативного плана войны не было, не разработаны и отсутствуют оперативные планы, как общий, так и частные.

Генштаб не имеет данных о состоянии прикрытия границ. Решения военных советов округов, армий и фронта по этому вопросу Генштабу неизвестны.

2. Руководство оперативной подготовкой высшего начсостава и штабов выражалось лишь в планировании ее и даче директив. С1938 г. народный комиссар обороны и Генеральный штаб занятий с высшим начсоставом и штабами не проводили. Контроль за оперативной подготовкой в округах почти отсутствовал. Наркомат обороны отстает в разработке вопросов оперативного использования войск в современной войне.

3. Подготовка театров военных действий к войне во всех отношениях крайне слаба...

а) ВОСО не проявило должной маневренности в деле использования наличных железнодорожных средств для войсковых перевозок.

Положения об управлении железными дорогами на театре войны, четко определяющего функции органов НКПС и органов ВОСО, а также порядок перевозок, нет.. [26]

в) строительство связи по линии НКС сильно отстает, а по линии НКО в 1940 г. сорвано совершенно...

д) ясного и четкого плана подготовки театров в инженерном отношении, вытекающего из оперативного плана, нет. Основные рубежи и вся система инженерной подготовки не определены...

ж) в топографическом отношении театры военных действий подготовлены далеко не достаточно и потребность войск в картах не обеспечена.

Укомплектование и устройство войск

1. Точно установленной фактической численности Красной Армии в момент приема Наркомат не имеет. Учет личного состава по вине Главного управления Красной Армии находится в исключительно запущенном состоянии...

4. По устройству войск – нет положений об управлении частями (полками), соединениями (дивизиями и бригадами)... Не разработано положение о полевом управлении войсками.

Мобилизационная подготовка

1. В связи с войной и значительным передислоцированием войск мобилизационный план нарушен. Нового мобилизационого плана Наркомат обороны не имеет. Мероприятия по отмобилизованию распорядительным порядком не закончены разработкой...

Состояние кадров

К моменту приема Наркомата обороны армия имела значительный некомплект начсостава, особенно в пехоте, достигающий 21% к штатной численности на 1 мая 1940 г...

Качество подготовки командного состава низкое, особенно в звене взвод – рота, в котором до 68% имеют лишь кратковременную 6-ме- сячную подготовку курса младшего лейтенанта.

Подготовка комсостава в военных училищах поставлена неудовлетворительно... Недостатками программ подготовки командиров в воен- но-учебных заведениях являются: проведение занятий преимущественно в классах, недостаточность полевых занятий, насыщение программ общими предметами в ущерб военным...

Учет начсостава поставлен неудовлетворительно и не отражает командного состава, имеющего боевой опыт. Кандидатские списки отсутствуют...

Нормы пополнения начсостава на военное время не разработаны...

Плана подготовки и пополнения комсостава запаса для полного отмобилизования армии по военному времени не было.

Боевая подготовка войск

Главнейшими недостатками в подготовке войск являются:

1) низкая подготовка среднего командного состава в звене рота – взвод и особенно слабая подготовка младшего начальствующего состава;

2) слабая тактическая подготовка во всех видах боя и разведки, особенно мелких подразделений;

3) неудовлетворительная практическая полевая выучка и неумение выполнять то, что требуется в условиях боевой обстановки.

4) крайне слабая выучка родов войск по взаимодействию на поле боя...

7) в войсках не отработано управление огнем...»

Дальше идут такие же разгромные отчеты по родам войск. Единственный оазис здесь – конница, только ее подготовка признана удовлетворительной. Как говорится, честь и слава Семену Михайловичу Буденному! А остальные?

И это – за полгода до войны с самой сильной армией мира!

Что должны были испытывать те, кто знакомился с этим документом, предоставляю вообразить читателю. Как должен отреагировать новый нарком – тоже. Что-то можно было успеть, конечно, но в целом картина ясная.

А вот как должен был отреагировать Сталин – если, конечно, всего этого не знал раньше?[27]

Известно, чего он не сделал – он не применил никаких оргвыводов к Ворошилову. Не за что было. Ворошилов сумел главное: в самые опасные годы он обеспечил лояльность армии режиму – не дал ей сдетрни- ровать в 1930 году, когда приходилось бросать бойцов против восставших крестьян, не дал сорваться в военный переворот в 1937-м. Что же касается прочего – то он работал, как мог. Во многом обвиняли Ворошилова, но в халатности – никогда. И не факт, что кто-то другой смог бы сделать намного больше, ибо объективные обстоятельства есть объективные обстоятельства.

А они таковы. Кроме вышеприведенных организационных проблем... Организационные проблемы в СССР были везде одинаковыми. Даже в своей знаменитой речи 3 июля Сталин первым пунктом того, что надо сделать, сказал: «Прежде всего необходимо, чтобы... советские люди поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, w отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время». Короче говоря: товарищи, кончайте бардак, шутки кончились!

Но кроме этого были и другие обстоятельства, объективные и непреодолимые. Например, накануне машинной войны призывник Красной Армии в среднем имел четыре класса образования и сплошь и рядом крестьянское происхождение[28]. Нет, конечно, его можно было обучить, и это делалось, – но ведь культуру обращения с техникой на курсах не привьешь, это вопрос не обучения, а среды обитания. Да, у нас имелось пятнадцать или там двадцать тысяч танков – но при этом квалификация механиков-водителей была такова, что они часто бросали машину, не в силах исправить пустяковую поломку.

Начиная с 1939 года армия бурно росла и одновременно реформировалась. Наложившиеся друг на друга трудности роста и трудности реформы привели к тому, что в ней катастрофически не хватало офицеров, а те, которые были, не имели не только боевого опыта – откуда его взять в армии мирного времени? – но и опыта службы, что уже совсем плохо. Соответственно, некому оказалось и обучать солдат. Красная Армия в начале 1941 года если и не представляла собой просто толпу людей, одетых в военную форму, то была к этому близка.

Репрессии 1937 года привели к массовым подвижкам по вертикали, когда офицеры получали новые должности раньше, чем были к тому готовы. С одной стороны, новые кадры – это хорошо, тем более что старые были товарищами весьма специфическими (опять же читайте Суворова, например «Очищение»). С другой, произошел разрыв преемственности, что плохо. Да и нарком внутренних дел Ежов, работавший на немцев[29], истреблял не самых худших. В результате испытывало проблемы и высшее звено.

Наконец, РККА была армией мирного времени. Не зря руководители государств стараются обкатать свое войско во всех возможных конфликтах. У СССР, при его масштабах, конфликтов было явно недостаточно. А если у армии нет боевого опыта – значит, его нет.

Противостояла же нам на западных границах лучшая армия мира – и не потому, что имела много танков и самолетов. У немецкой армии была высочайшая культура ведения боевых действий, возглавлялась она потомственным прусским офицерством и воевала к тому времени уже два года. Немцы брали не грубой силой, а в первую очередь феноменальной организацией, взаимодействием войск, тактическими находками. Против любой силы они выставляли мастерство – и побеждали, в точном соответствии со словами Суворова: «Бить не числом, а умением». Поэтому, несмотря на количество танков, самолетов и пр., в комплексе немецкая армия намного превосходила нашу.

Нет, конечно, был один шанс из десяти, что Красная Армия все же справится с поставленной задачей. Такой шанс всегда есть, и Сталин дал армии возможность его реализовать. Но в целом едва ли у него имелись какие-то иллюзии. Неплохо было бы сохранить их у военных, для поднятия боевого духа, и вождь делал, что мог – пользуясь своим авторитетом, говорил на приемах о наступлении, о том, что «Красная Армия всех сильней». Магия слова есть магия слова. Офицеры, конечно, имели представление о состоянии дел, но все же невольно верили – Сталин ведь говорит! – и близлежащий участок бардака уже воспринимался как «отдельный недостаток». Может быть, и Жукова поставили на пост начальника Генштаба просто потому, что это был человек-таран, который будет орать, материться, но при этом никогда не скажет: «Все погибло!» Сейчас нужен такой, а потом заменим...

Последние часы мира

- И все же лучше подождать, чем…

- Эх милый, я-то разве не понимаю? Это же кровь, кровь народа, наша кровь. Жизни, много жизней с обеих сторон. Разве я не знаю?

Николай Шпанов. Первый удар

... И все же до самого конца оставался крохотный шанс избежать столкновения. В предыдущих кампаниях Гитлер не раз и не два отменял уже назначенное выступление.

21 июня наркоминдел Молотов виделся с послом Германии в СССР Шуленбургом. Формально – чтобы обсудить вопрос о нарушениях границы германскими самолетами, фактически – попытаться выяснить хоть что-нибудь относительно начала войны.

Из отчета о беседе наркома иностранных дел Молотова с послом Германии в СССР Шуленбургом. 21 июня 1941 г.

«... Затем тов. Молотов говорит Шуленбургу, что хотел бы спросить его об общей обстановке в советско-германских отношениях. Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, в чем дело, что за последнее время произошел отъезд из Москвы нескольких сотрудников германского посольства и их жен, усиленно распространяются в острой форме слухи о близкой войне между СССР и Германией, что миролюбивое сообщение ТАСС от 13 июня в Германии опубликовано не было, в чем заключается недовольство Германии в отношении СССР, если таковое имеется? Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, не может ли он дать объяснения этим явлениям.

Шуленбург отвечает, что все эти вопросы имеют основание, но он на них не в состоянии ответить, так как Берлин его совершенно не информирует... О слухах ему, Шуленбургу, известно, но им также не может дать никакого объяснения».

Однако еще накануне было получено донесение заместителя наркома иностранных дел Богдана Кобулова. Выглядит оно несколько странно – но это обычная практика того времени. Чтобы не информировать посторонних людей, подобные документы на машинку отдавали без указания фамилий, которые потом вписывались от руки. Судя по содержанию, речь, скорее всего, идет о том же Шуленбурге или о ком-то из его заместителей.

Из записки Б. 3. Кобулова. 20 июня 1941 г.

«16 июня с. г.________ в Москве _________ в беседе заявил следующее:

«Я лично очень пессимистически настроен и, хотя ничего конкретного не знаю, думаю, что Гитлер затевает войну с Россией. В конце апреля месяца я виделся лично с _________ и совершенно открыто сказал ему, что его планы о войне с СССР – сплошное безумие, что сейчас не время думать о войне с СССР. Верьте мне, что я из-за этой откровенности впал у него в немилость и рискую сейчас своей карьерой и, может быть, я буду скоро в концлагере. Я не только устно высказал свое мнение _________, но и письменно доложил ему обо всем. Зная хорошо Россию, я сказал ________________, что нельзя концентрировать войска у границ Советского Союза, когда я ручаюсь, что СССР не хочет войны.... Меня не послушали, и теперь я абсолютно не в курсе дел. Меня осаждают все мои коллеги -____,_______,_______ с расспросами, что происходит в Берлине, и я никому не могу дать ответа. Я послал _________ (________) специально в Берлин, чтобы он выяснил положение и, кроме того, выяснил, как поступить нам всем здесь в посольстве в случае войны. Мое положение ведь тоже не совсем хорошее, когда вся злоба вашего народа может обратиться против меня. Может быть, через неделю меня уже не будет в живых... Я не могу себе представить так же, как и ________(______), ______(________) и все мои подчиненные того момента, когда начнется война. Мы все не хотим этого»».

Впрочем, и без того ясно, что Гитлер собрался воевать с СССР – но КОГДА?!

... Вечером 21 июня все уже было ясно. Фактически именно этот день стал для советского правительства первым днем войны. По крайней мере, именно этой датой отмечены решения о преобразовании округов во фронты и первые военные назначения. Когда они были оформлены – это уже не суть. Директива № 1 с новым отсчетом времени тоже была принята 21 июня.

Тем вечером у Сталина в Кремле собралось совещание – точнее, несколько совещаний. По журналу посетителей легко определить их темы. Итак, в 18.27 к Сталину пришел Молотов. Затем, в 19.05, подошли остальные – Берия, Вознесенский, Маленков, нарком обороны Тимошенко, Кузнецов (вероятно, нарком ВМФ), начальник мобилизационно-пла- нового отдела Комитета обороны при Совнаркоме Сафонов и военно- морской атташе в Германии Воронцов (военный атташе Тупиков и посол Деканозов находились в Берлине).

В 20.15 ушли Вознесенский и Сафонов – стало быть, экономическая часть совещания закончилась и можно было приступать к работе по мобилизации промышленности. Тогда же удалились Тимошенко и Кузнецов – впрочем, первый через полчаса вернулся вместе с начальником Генштаба Жуковым. Одновременно пришли Буденный и Мехлис. Началась вторая, военная часть совещания. Военные округа были преобразованы во фронты, Буденный назначен командующим армиями второй линии, Мехлис получил должность начальника политуправления РККА[30], Жукову поручили общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами. Все четверо и Маленков, курировавший армию, покинули сталинский кабинет в 22.20. Куда они отправились – догадаться нетрудно. Естественно, в наркомат обороны, ждать сообщений с западной границы.

Трое остались в сталинском кабинете – слушать четвертого, который, по-видимому, еще раз до самых мелочей рассказал все, что смог увидеть и разузнать в Берлине. Что они делали потом? В одиннадцать часов кабинет опустел. Молотов вроде бы вспоминает, что они разошлись, и его снова вызвали в Кремль около двух часов. Однако его рассказ о той ночи вообще не согласуется с записями – сталинский соратник то ли забыл ее хронику, то ли подредактировал, чтобы не упоминать строго табуиро- ванного в советской верхушке имени третьего человека. Последнее вернее – трудно поверить, что такое можно забыть.

А вот чего Сталин не мог сделать – так это, как «вспоминает» маршал Жуков, лечь спать. Подумайте сами – кто в таких обстоятельствах сможет уснуть? Да и час ночи для него время не позднее, самый разгар работы. Логично предположить, что те, кто до конца оставался в кабинете, отправились к Сталину на квартиру, находившуюся тут же, в Кремле, – обедать. Возможно, там к ним присоединился кто-нибудь еще – тот же Маленков например, если он успел закончить свои дела, может быть Мехлис, который был еще большим полуночником, чем Сталин. Это уже область чистых предположений. Но, вне всякого сомнения, им мгновенно докладывали все новости.

В 3 часа 10 минут УНКГБ по Львовской области передало по телефону в НКГБ УССР сообщение.

Из телефонограммы УНГБ по Львовской области. 22 июня 1941 г. 3 часа 10 минут.

«Перешедший границу в районе Сокаля немецкий ефрейтор показал следующее: фамилия его Лисков Альфред Германович, 30 лет, рабочий, столяр мебельной фабрики в г. Кольберг (Бавария), где оставил жену, ребенка, мать и отца. Ефрейтор служил в 221-м саперном полку 15-й дивизии. Полк расположен в селе Целенжа, что в 5 км севернее Сокаля. В армию призван из запаса в 1939 г. Считает себя коммунистом, является членом Союза красных фронтовиков...

Перед вечером его командир роты лейтенант Шульц отдал приказ и заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки их часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах...»

Судя по времени, эту телефонограмму принесли Сталину вместе с сообщением о начале войны.

А что в это время происходило на границе?

Хроника первой военной ночи известна нам по трем источникам: воспоминаниям маршала Баграмяна, служившего в Киевском Особом военном округе, маршала Захарова, который был начальником штаба Одесского военного округа и допросу командующего Западным военным округом генерала армии Павлова. Первый пишет: «В 0 часов 25 минут 22 июня окружной узел связи в Тернополе начал прием телеграммы из Москвы... Только в половине третьего ночи закончился прием этой очень важной, но, к сожачению, весьма пространной директивы. До начала фашистского нападения оставалось не более полутора часов. Читатель может спросить, а не проще было бы в целях экономии времени подать из Генерального штаба короткий обусловленный сигнал, принял который, командование округа могло бы ввести в действие «КОВО-41» (так назывался у нас план прикрытия государственной границы). Все это заняло бы не более 15–20 минут. По-видимому, в Москве на это не решились».

Что же творилось в Красной Армии со связью, если на то, чтобы принять и расшифровать такой на самом-то деле небольшой текст, потребовалось два часа? И по какому, интересно, плану (если это не был план прикрытия границы) выдвигались войска после телеграммы Генштаба от 18 июня?

Впрочем, командующий Западным округом генерал Павлов рассказывал следователю армейской контрразведки несколько иное. В час ночи его вызвали по приказу наркома обороны в штаб фронта. Тимошенко спросил по телефону: «Ну, как у вас, спокойно?» Павлов доложил обстановку. Тимошенко сказал: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации – позвоните». Обратите внимание, нарком не дает никаких конкретных указаний по телефону, который может прослушиваться – вся конкретика в зашифрованной директиве.

Затем командующий округом приказал всем командующим армиями прибыть в свои штабы, привести войска в полную боевую готовность и занять все укрепления – стало быть, либо условный сигнал все-таки существовал, либо за это время уже успели получить и расшифровать директиву, и «будьте поспокойнее» Тимошенко относилось именно к ней. В 3.30 – время начала войны – снова позвонил нарком и спросил: что нового? Ничего нового. Первые донесения о боевых действиях получили в Минске примерно в 4 часа 20 минут.

Не факт, что в Белоруссии на самом деле все обстояло так, но Павлов наверняка рассказывает, как все должно было быть. Так что мы имеем и схему той ночи и видим, что все приказы были отданы в срок.

И наконец, маршал Захаров, со скрупулезностью штабного работника, рассказывает интереснейшие мелочи. Вечером 21 июня он находился в Тирасполе...

«Около 22 часов 21 июня по аппарату БОДО меня вызвал на переговоры из Одессы командующий войсками округа. Он спрашивал, смогу ли я расшифровать телеграмму, если получу ее из Москвы. Командующему был дан ответ, что я любую шифровку из Москвы расшифровать смогу. Последовал опять вопрос: «Вторично спрашивают, подтвердите свой ответ, можете ли расшифровать шифровку из Москвы?» Меня крайне удивило повторение запроса. Я ответил: «Вторично докладываю, что любую шифровку из Москвы могу расшифровать «. Последовало указание: «Ожидайте поступления из Москвы шифровки особой важности. Военный совет уполномочивает вас шифровку немедленно расшифровать и отдать соответствующие распоряжения...».

После получения такого распоряжения мною было немедленно дано указание начальнику шифровального отдела выделить опытного шифровальщика, способного быстро и точно расшифровать телеграмму; как только последует вызов из Москвы к аппарату БОДО и начнется передача. Спустившись в помещение узла связи, я вызвал к аппарату БОДО оперативного дежурного по Генеральному штабу и спросил его, когда можно ожидать передачу шифровки особой важности. Дежурный ответил, что пока не знает. Оценив создавшееся положение, около 23 часов 21 июня я решил вызвать к аппаратам командиров 14-го, 35-го и 48-го стрелковых корпусов и начальника штаба 2-го кавалерийского корпуса, командир которого генерал П. А. Белов был в то время в очередном отпуске и отдыхал в окружном санатории в Одессе... Всем им были даны следующие указания: 1. Штабы и войска поднять по боевой тревоге и вывести из населенных пунктов. 2. Частям прикрытия занять свои районы. 3. Установить связь с пограничными частями...»

Обратите внимание: начальник штаба Одесского округа начинает действовать за два часа до получения директивы. Он, по сути, не нуждался в приказе – порядок действий ему диктовали предшествующие мероприятия и вся обстановка на границе. Поэтому странный двойной запрос из штаба округа (явно последовавший за двойным запросом из Москвы) он воспринял как сигнал к действию.

«Возвратившись в штаб, где к этому времени были собраны начальники отделов и родов войск, а также командующий ВВС округа, я информировал их о том, что ожидается телеграмма особой важности из Москвы и что мною отданы соответствующие приказания командирам корпусов. Тут же присутствовал командир 2-го механизированного корпуса генерач-майор Ю. В. Новосечьский, штаб которого размещался в Тирасполе. Последнему также было дано указание о приведении дивизий корпуса в боевую готовность и выводе их в намеченные районы ожидания. Таким образом, непосредственно в приграничной полосе ОдВО по боевой тревоге были подняты семь стрелковых, две кавалерийские, две танковые и моторизованная дивизии и два укрепленных района...

Командующему ВВС округа было предложено к рассвету рассредоточить авиацию по оперативным аэродромам. Последний высказал возражения, мотивируя их тем, что при посадке на оперативные аэродромы будет повреждено много самолетов. Только после отдачи ему письменного приказания командующий ВВС приступил к его исполнению».

Еще раз обращаю внимание: все это было сделано до получения директивы из Москвы.

«Примерно во втором часу ночи 22 июня дежурный по узлу связи штаба доложил, что меня вызывает оперативный дежурный Генерального штаба к аппарату БОДО. Произошел следующий разговор: «У аппарата ответственный дежурный Генштаба, примите телеграмму особой важности и немедленно доложите ее Военному советуЯ ответил: «У аппарата генерал Захаров. Предупреждение понял. Прошу передавать В телеграмме за подписью наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Г. К. Жукова Военным советам приграничных военных округов и наркому ВМФ сообщалось, что в течение 22–23.6.41 г. возможно нападение немцев в полосах Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов.

В телеграмме подчеркивалось, что нападение немцев может начаться с провокационных действий. Поэтому войскам ставилась задача не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно предписывалось быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников. С этой целью приказывалось: все войска привести в боевую готовность; в ночь на 22 июня скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; перед рассветом 22 июня рассредоточить по полевым аэродромам и тщательно замаскировать всю авиацию; подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов. Округа предупреждались, чтобы никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить, и т.д.

... Получив директиву народного комиссара обороны, я был очень взволнован, так как отданное приказание о выводе войск округа в районы прикрытия на государственную границу находилось в противоречии с полученными из Москвы указаниями. Мною было принято решение – передать от имени командующего войсками округа содержание приказа народного комиссара обороны командирам корпусов для неуклонного исполнения и руководства, что и было немедленно сделано. Однако прежнее распоряжение не только о приведении войск округа в боевую готовность, но и о выводе их в районы ожиданий тоже не отменялось. Более того, объявлялась боевая тревога во всех гарнизонах округа.

Беспокойство о том, как бы выходящие в районы прикрытия войска не поддались на возможную провокацию, не покидало меня. В 3 часа 45 минут 22 июня в комнату, где мы находились, вбежал дежурный по телеграфу и передал принятое из Одессы от заместителя начальника штаба округа по организационно-мобилизационной работе полковника А. М. Кашкина сообщение, в котором говорилось, что, по данным командира Одесской военно-морской базы контр-адмирала Жукова, неизвестная авиация в 3 часа 15 минут бомбила Очаков и Севастополь. Стало ясно, что это война, начавшаяся с нападения воздушных сил противника!»

Дальше он подробно рассказывает, на каких участках и когда армия противника перешла границу. Да, вот еще важный момент:

«На рассвете командующий ВВС округа генерал-майор авиации Ф. Г. Мичугин доложил, что основная часть подчиненной ему авиации перебазирована на оперативные аэродромы и выведена из-под ударов авиации противника, которые наносились по стационарным аэродромам в период с 3 часов 30 минут до 4 часов 30 минут 22 июня. На кишиневском аэродроме попали под удар семь самолетов СБ, три Р-зет и два У-2, поскольку командир авиационной бригады А. С. Осипенко не полностью выполнил указание о перебазировании самолетов на оперативный аэродром».

По всей видимости, это и есть нормальная хроника той ночи. Самое любопытное здесь – двойное предупреждение о том, что вскоре будет передана телеграмма особой важности. Генерал-майор Захаров ни в коей мере не относился к воякам авантюрного склада, тем не менее он воспринял это сообщение как сигнал к действию и отреагировал соответственно – вывел войска по плану прикрытия границы. А директива сыграла роль очередного предупреждения: на провокации не поддаваться.

«Преступные» директивы и военная доктрина

Спустя несколько лет после окончания войны мы обычно уже знаем точно о силах и действиях обеих сторон, об основных позициях артиллерии и коварных оврагах, пересекавших поле. Но сейчас, когда битва еще в самом разгаре, она напоминает матч боксеров с завязанными глазами.

Януш Пшимановский. Четыре танкиста и собака

Так каким же был предварительный план ведения боевых действий на начало войны?

Ответы на этот вопрос, конечно, есть, причем прямые и однозначные. Они в военных архивах. Там содержатся разного рода стратегические соображения, оперативные планы с полным обоснованием и прочие весьма лакомые документы. И как только среди историков появится хотя бы один, кто сумеет к ним прорваться, мы получим эти прямые и однозначные ответы.

Не раз и не десять мне приходилось слышать, что войска на границе были изготовлены не для обороны, а для наступления. Иначе почему... и дальше идет более или менее пространное рассуждение об особенностях расположения войск. (Хотя кто может точно сказать, какой загиб военной мысли привел к той или иной диспозиции? Помните у Толстого: «Дер эрсте колонне марширт...» Чтобы понять, какая «колонне» и куда «мар- ширт», надо влезть в голову тому генералу, который это придумал.) А потом выступающий плавно переходит к советской военной доктрине.

Военная доктрина государства – это комплекс политических и стратегических воззрений на будущую войну. В современной России она – вполне официальный документ, подписанный президентом. Да, но вовсе не факт, что так же было в 1941 году. Сталинская военная доктрина больше всего напоминает фамильное привидение, которое, несомненно, существует, и которое даже кое-кто видел – но вот, к сожалению, никто из присутствующих не удостоился... Короче говоря, какая-то доктрина, безусловно, была – но то ли она на бумаге не оформлялась, то ли ее так засекретили, что до сих пор раскопать не могут...

Считается, что военная доктрина СССР образца 1941 года была следующей: после нападения Германии разгромить вермахт в приграничных сражениях, перенести войну на территорию рейха – и победить! Об этом говорилось в «настольной книге каждого командира» – повести Шпанова «Первый удар», для выполнения этой задачи были расположены войска на границе. Вроде бы даже существовала идея нанести упреждающий удар...

Только не надо путать это с агрессией. К вопросу об агрессоре, «превентивной войне» и вообще о том, кто на кого хотел напасть... Намерения Гитлера четко зафиксированы планом «Барбаросса». Как только будет найден и опубликован аналогичный план политического руководства Советского Союза, можно будет говорить: да, строился «ледокол» или там асфальтовый каток, не знаю уж... Но поскольку не существует ни одного документа с архивным номером, хотя бы косвенно подтверждающего это, ни даже косвенных доказательств, а только смутные «соображения» и «аналитические разработки»... Ну да, есть такая виртуальная гипотеза – а есть и еще гипотезы, например что это все мировой жидо-масонский заговор...

Итак, об идее упреждающего удара. Недавно был найден в архивах и опубликован документ под названием «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», датируемый 15 мая, где содержится план такого удара. Документ сей, составленный заместителем начальника Оперативного управления Генштаба Василевским, носит все признаки черновика. Где находится чистовик и существовал ли он вообще – неизвестно. Может, Василевский этот план для тренировки оперативного мышления составлял, а может, компенсировал обиду по поводу сталинского требования «на провокации не поддаваться». А может, это было поручение Жукова, а потом стратеги из армейской верхушки, услышав сталинское: «Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?», больше к этому плану не возвращались. Что это было, мы не знаем, но бумажка такая все же существует.

В чем разница между упреждающим ударом и превентивной войной? Война, даже превентивная – есть все-таки деяние политическое, поскольку предполагает хотя бы какую-то политическую инициативу. Вот, Гитлер хочет на нас напасть, у него уже разрабатываются планы, а давайте-ка мы нападем на него сами. И в случае удачи война все списывает, а в случае неудачи начинается долгий гнилой базар на тему, хотел на самом деле или не хотел напасть Гитлер (в нашем варианте гнилой базар идет на тему – хотел или не хотел напасть Сталин).

А упреждающий удар – понятие чисто военное. Гитлер уже сосредоточил войска на границе, он совершенно точно нападет в 20-х числах июня, так давайте числа пятнадцатого врежем по его почти уже готовым к нападению войскам (кстати, удар по чуть-чуть недоизготовленной к наступлению армии – вещь чрезвычайно болезненная и часто даже фатальная). В таком духе и был составлен план от 15 мая, где предусматривалось нанесение упреждающего удара по немецким войскам.

В июне сорок первого года делать это было нельзя по причинам чисто политическим: в этом случае юридические крючкотворы из «мирового сообщества» тут же объявили бы СССР «агрессором» со всеми вытекающими последствиями. Но то в частности, а вообще-то ничего агрессивного здесь нет. Используя эту тактику, и мышь иной раз бросается на кошку и таким образом ухитряется спастись. Что же, мышь – тоже агрессор?

Так что сам факт разработки пресловутого плана от 15 мая абсолютно ничего не доказывает, будь он даже подписан Тимошенко и Жуковым – кстати, опубликование черновика совершенно не означает, что не существовало оформленного начисто и подписанного плана. Но даже если он и существовал, то принят не был, поскольку при точном знании даты нападения Красная Армия никакого упреждающего удара не нанесла.

Что же касается собственно военной доктрины... то с ней тоже все неясно, ибо ее никто не видел. На совещаниях в наркомате обороны не произносилось никаких громких формул, типа «могучим ударом» и так далее, более того, в армии открытым текстом говорили, что это все лозунги для домохозяек, а на самом деле война будет долгой и жестокой. Так что попробуй разбери, что там было с этой самой доктриной...

(Кстати, по поводу наступательных планов Алексей Исаев, который знакомился не только с советским военным планированием, но и с иностранным, ответил кратко: «А у кого они были оборонительными?» И несколько далее: «Вы будете смеяться, но у Финляндии в 30-е годы тоже был наступательный план: предусматривалось наступление в глубь территории СССР»[31]. Правда, финны благоразумно не пытались реализовать эти планы – но согласитесь, в июне 1941 года соотношение сил у сторон было все же не таким, как в декабре 1939-го...)

Если судить не по лозунгам, а по совещаниям высших военных кругов и по действиям советского командования, то громкие фразы как-то сразу выцветают. Потому что настроены были наши генералы на войну долгую и жестокую, и это видно. Что же касается приграничных сражений, тактических ошибок и прочего... то до сих пор европейские армии сыпались перед вермахтом с такой скоростью, что получить представление о его мощи и тактике было затруднительно. Германская армия была объективно лучше, да, но насколько лучше – это оказалось для советских генералов сюрпризом.