Обратная связь
|
Триумф и облом в одном флаконе
Где глаз людей обрывается куцый,
Главой голодных орд
В терновом венце революций
Грядет шестнадцатый год.
Владимир Маяковский.
Между тем со властью было совсем никуда. Точнее, власть-то имелась – но не было механизма ее осуществления, приводные ремни от императора к государственной системе крутились только в ту сторону, в какую сами хотели. Любые шаги верховной власти безнадежно увязали в трясине коррупции, беспорядка и бездарности исполнителей. Жизнь голодного большинства все ухудшалась, сытым меньшинством все больше овладевало безумие «последних времен». Поэт, все это видевший, промахнулся в своем предощущении всего на год.
Лед тронулся в начале 1917 года. В январе – феврале привоз хлеба в Петроград и Москву составил всего 25% от планируемого. В рабочих районах начался голод, а вслед за ним – стачки и уличные выступления. Против рабочих попытались вывести войска, но отборные полки петроградского гарнизона были к тому времени уже выбиты на фронте, а их место заступили запасные части – плохо обученные новобранцы, которым было все равно, чем заниматься, лишь бы на фронт не идти. Кидать таких на уличные манифестации – все равно что гасить пожар керосином. Едва осознав, что манифестанты против войны, солдаты тут же переметнулись на их сторону. Часть офицеров поубивали, остальные благоразумно ретировались, и солдатики, предоставленные самим себе, вышли на те же улицы, где уже бушевали рабочие.
Ничего трагичного во всем этом не было. Собственно говоря, в тот момент для подавления «революции» достаточно было пригнать несколько эшелонов с хлебом и вызвать с фронта пару надежных частей – и порядок был бы восстановлен. Даже не потому, что солдаты действующей армии были верны монархии, а просто по причине исконной ненависти фронтовиков к тыловым, которые сидят в теплых казармах и едят два раза в день приварок, а не плесневелые сухари[98], да еще и бунтуют. И части на самом деле были вызваны – но не присланы генералом Гурко, который, как и прочие командующие фронтами, тоже состоял в заговоре.
Сейчас уже никто не спорит с тем, что заговор против царя существовал – как минимум один, а то и несколько. Участвовали в нем думские либералы (из партий октябристов и кадетов) и высокопоставленные генералы, а вот вместе или порознь – это вопрос. Причина тоже крайне проста и не имеет ничего общего ни с какой борьбой за власть, и уж тем более ни с какими идеями. На Николая II всего-навсего нельзя было положиться в святом деле выполнения союзнического долга, только и всего – а что в Думе, что в генералитете, что в высшем свете сидели сплошь политические агенты Антанты. Ненадежный царь, чего уж тут – не зря его за особый склад характера называли «византийцем»: всех выслушает, помолчит, а потом сделает по-своему, да так, что заранее и не угадаешь...
... Между тем во второй половине 1916 года в России стали происходить весьма настораживающие процессы, свидетельствующие о том, что идея сепаратного мира потихоньку овладевает умами. Вот лишь одна ниточка (были и другие). Осенью, во время вояжа думской делегации в Европу, Протопопов, один из вождей прогрессивного блока, встретился с немецким дипломатом Варбургом, что было однозначно расценено как прощупывание. Вскоре все стало еще интереснее – по возвращении Протопопов порвал с Думой и был назначен министром внутренних дел. Позднее он писал о том времени: «Все разумные люди в России... были убеждены, что Россия не в состоянии продолжать войну». Николай, правда, уверял союзников в том, что намерен сдержать слово – но всем было известно, что царь мог говорить одно, а под сильным давлением сделать совсем другое, уступить, как уступал неоднократно (хотя и не всегда).
Недаром февральские события предварялись убийством Распутина – напомним, он был в царском окружении самым твердым и последовательным противником войны, и царь с ним считался... или мог сделать вид, что считается. И в этом преступлении столько вопросов и настолько явственный английский след... Впрочем, о «миротворческих инициативах» той зимы, о подлинных интересах организаторов февральского переворота и об их хозяевах подробно, на многих страницах рассказывается в книге Александра Бушкова «Распутин: выстрелы из прошлого», и фактов там приводится достаточно. Были инициативы, было стремление к сепаратному миру, и допустить этого ни англичане с французами, ни их российские союзники не могли. Кроме «склонности» к Европе, многие из думцев имели акции оборонных заводов, состояли членами всевозможных комитетов, обеспечивавших снабжение армии, или имели к ним отношение. Ничего личного, господа, только бизнес!
Исходя из интересов, можно точно назвать авторов Февральского переворота: крупные дельцы, наживавшиеся на военных поставках, верхушка генералитета, а за их спинами – союзники по Антанте. (Да, кстати, большинство из них были масонами – существовали в стране тогда такие деловые клубы, вроде ложи «Великий Восток России», связанные с аналогичными клубами на Западе. Связи там завязывались неплохие, и вербовать агентов было удобно. Хотя не стоит думать, что господа масоны по велению ложи стали бы действовать себе в убыток или что они грабили собственное государство не ради прибыли, а из-за масонского значка.)
Россия на самом деле уже не могла больше воевать – это было чревато распадом и гибелью державы. Но ведь именно в дни крушения и навариваются самые большие бабки! Тем более что друзей по Антанте распад и гибель страны вполне устраивали – можно будет делить пирог победы между собой, отпихнув в сторону сделавшего свое союзника. Это, так сказать, программа-минимум, а программа-максимум – порезать охваченную распадом и хаосом страну на сферы влияния и заняться уже прямой колонизацией. Что они, кстати, и попытались проделать немного позднее – да не получилось.
Другое дело, если бы британцы могли предвидеть, чем все закончится – но для этого надо уметь предвидеть! Британцев вообще отличает одна особенность: блестяще срабатывая на коротких и хорошо на средних дистанциях, они проваливают отдаленные стратегические последствия. Как это было, например, с операцией «Ледокол» – начатая с целью окончательно добить Россию на идеологическом фронте, в конечном итоге она послужила причиной давно невиданного у нас взлета патриотизма, который потянул за собой и возрождение уже, казалось бы, окончательно похороненного сталинизма. (А ведь на Западе боятся не большевиков, а именно сталинизма, почему – о том речь впереди). И в данном случае цепь событий, начавшаяся в феврале семнадцатого, оказалась для России спасительной, зато в конечном итоге способствовала развалу Британской империи.
Итак, это был заговор или, точнее, заговоры. Сколько их было, кто в них участвовал – рассказал в донесении от 4 апреля 1917 года французский военный разведчик капитан де Малейси.
«Лидером искусно и давно подготовленного заговора был Гучков, поддержанный Техническими комитетами при содействии вел. кн. Николая Николаевича, охотно согласившегося на проникновение таких организаций в армию для ее снабжения. Менее открыто, но эффективно действовал ген. Алексеев по договоренности с большинством генералов, в том числе с Рузским и Брусиловым, не говоря о других, также предоставивших этим комитетам возможность проведения необходимой пропаганды в частях под их командованием. Алексеев уже давно контактировал с Гучковым, втайне содействуя всем своим авторитетом в армии ходу последующих событий...
... Видным организатором выступил британский посол сэр Джон Бьюкенен, верховодивший всем заодно с Гучковым. В дни революции русские агенты на английской службе пачками раздавали рубли солдатам, побуждая их нацепить красные кокарды. Я могу назвать номера домов в тех кварталах Петрограда, где размещались агенты, а поблизости должны были проходить запасные солдаты. Если Англия и ускорила события, то она перестала играть роль хозяйки положения, когда император уволил в отставку самого могущественного ее агента Сазонова. И тогда с целью остаться арбитром при сохранении общего руководства делами и ходом военных действий она перешла на сторону революции и ее спровоцировала. Лорд Мильнер во время пребывания в Петрограде, это вполне установленный факт, решительно подталкивал Гучкова к революции, а после его отъезда английский посол превратился, если можно так выразиться, в суфлера драмы и ни на минуту не покидал кулис...»
Интереснейшие мемуары оставил этот самый сэр Джон Бьюкенен, многих привечавший в своем хлебосольном доме. «Дворцовый переворот обсуждался открыто, и за обедом в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, сообщил мне, что вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты император и императрица или только последняя». Отличный посол, вы не находите?! Не просто не брезгует разведкой – это, в общем-то, нормально для дипломата – но и позволяет у себя за столом открыто обсуждать подробности заговора против главы страны пребывания! Ну и чем, спрашивается, он отличается от большевистских «дипломатов» образца 1923 года, которые открыто обсуждали в советском посольстве в Берлине планы «германского красного октября»? Тем, что воротничок носил?
Есть и другие данные, что первоначально заговорщики готовили для Николая тот же сценарий, что и для Павла. Почему на него не пошли?
Если буду писать книгу о Николае II, обязательно займусь этим вопросом, а пока могу лишь предположить, что все уперлось в отсутствие исполнителя. Одно дело пристрелить ненавидимого всей страной фаворита – в этом случае за убийц горой стала даже великокняжеская фамилия, и совсем другое – монарха. И ни один убивец, будь он даже великий князь, не мог быть уверен, что ему потом, когда придет другой царь, не наденут пеньковый воротник – чтобы впредь никому неповадно было. Связей же с революционным подпольем заговорщики, по-видимому, не имели, или же не рискнули к нему обратиться.
В общем, остановились на другом, более мягком варианте действий: убивать не надо, достаточно нейтрализовать. Как показывал позднее в следственной комиссии Гучков, они намеревались «захватить по дороге между Ставкой и Царским Селом императорский поезд, вынудить отречение, потом одновременно при посредстве воинских частей, на которые здесь, в Петрограде, можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство, а затем уже объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство» [99].
Но и для этого сценария требовалась определенная решительность – а как показали дальнейшие события, именно этого качества у заговорщиков был дефицит. И тут подвернулась смута в Петрограде – точнее, ее подвернули... Не так уж трудно дезорганизовать и без того дезорганизованное снабжение и вызвать беспорядки, и совсем нетрудно спровоцировать бунт в каком-нибудь из полков – для этого достаточно одного-двоих провокаторов. Не суть. Важно то, что как предполагали, так и сделали: загнали куда-то под Псков царский поезд, пытавшийся пробиться в Петроград, вынудили отречение, арестовали правительство. А потом началась борьба за власть. Весьма, надо сказать, специфическая борьба – все заинтересованные стороны перепихивали власть друг другу, как дежурство по сортиру. Цирк был еще тот...
... Ведь что забавно – господа российские либералы совсем не хотели республики! Их идеалом была конституционная монархия – как в Англии. Они вообще очень любили Англию как светлый политический идеал, но вот грядущее государственное устройство России видели весьма туманно. Собственно, знали лишь два кодовых слова: конституция и депутаты. На этапе своего созревания, датируемом февралем 1917 года, российская либеральная мысль дошла до следующего механизма: Государственная Дума назначает правительство, которое ей же и подотчетно, но при этом страна представляет собой конституционную монархию (это вроде «социализма с человеческим лицом» в пересчете на 1917 год). Зачем думцам нужен был все время мешавший им царь? Может быть, и вправду чтобы было, как в Англии – человек животное стадное, раз у обожаемых британцев монарх имеется, то и нам надо. (Вот скажите, за каким лядом Петр Первый парики вводил? А чтобы русские дворяне выглядели как в Европе, иной причины не просматривается – не лысину же греть в русские зимы, для этого шапка больше подходит...)
Впрочем, мотивы могли быть грубее – как пел БГ, «милая, я идиот, но я не дебил». Государственная Дума к власти стремилась, да... но это в теории. А на практике неплохо бы на всякий случай подстраховать демократический идеал железной рукой диктатора. Как это было в 1993 году: когда в стране возник кризис власти, встал президент и приказал расстрелять парламент. А потом снова сел в позу «народного избранника», выбрали новый парламент, и опять началась демократия. Наверное, так – иначе совершенно непонятно, почему господа со столь ярко выраженными демократическими симпатиями не провозгласили Россию республикой.
Как бы то ни было, господа либералы, генералы, хозяева аристократических салонов и прочие карбонарии выступали не против монархии, их не устраивал лишь этот царь. Идея была предельно проста: вынудить у Николая отречение, посадить на трон малолетнего наследника и дать ему хорошего регента. Кого именно? Уже в горячие дни, уговаривая Совет согласиться на этот вариант, Милюков говорил о брате царя, великом князе Михаиле. В качестве аргумента в пользу тандема Алексей – Михаил он приводил, что «один – больной ребенок, а другой – совсем глупый человек», государственными делами не интересуется, с головой погружен в конный спорт. Но несколько ранее в тех же кругах заговорщиков называли совсем другую кандидатуру – Николая Николаевича, главнокомандующего первых месяцев войны, «ястреба» из «ястребов», самого ярого ненавистника Германии во властной верхушке. Правда, главнокомандующий из него вышел весьма средний, зато ясно, что этот сепаратного мира не заключит, а чего еще надо?
... Итак, пользуясь то ли спровоцированными, то ли спонтанными беспорядками, думцы попытались в очередной раз вырвать у царя вожделенное право формировать правительство – кто о чем, а демократы все рвутся «порулить». В ответ, в ночь с 26 на 27 февраля, они получили традиционный указ «о перерыве занятий Государственной Думы». На следующий день, 27 февраля, несколько членов уже распущенной Думы образовали орган с на редкость корявым названием: «Временный комитет для восстановления порядка и сношения с учреждениями и лицами» и стали «сношаться» – писать воззвания, призывая к формированию правительства «народного доверия». Одно из первых воззваний «Временного комитета» было адресовано генералам:
«Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. России грозит унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю единственным и необходимым выходом из создавшегося положения безотлагатечьное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения... Медлить больше нельзя, промедление смерти подобно», – писал председатель Госдумы Родзянко в обращении к командующим фронтами. Под «лицом, которому будет верить вся страна» Родзянко, разумеется, имел в виду себя. Но грубые факты таковы: нажал на царя, вырвав у него отречение, начальник Генштаба генерал Алексеев, при поддержке остальной генеральской верхушки.
2 марта отречение было подписано.
Александр Михайлович вспоминал: «Он (Николай. – Е. П.) показал мне пачку телеграмм, полученных от главнокомандующих фронтами в ответ на его запрос. За исключением генерала Гурко все они, и между ними генералы Брусилов, Алексеев и Рузский, советовали Государю немедленно отречься от престола... В глубине пакета он нашел еще одну телеграмму, с советом немедленно отречься, и она была подписана великим князем Николаем Николаевичем.
– Даже он! – сказал Ники, и впервые голос его дрогнул».
В день отречения в дневнике Николай – редчайший случай! – позволил себе некое выражение эмоций, записав: «Кругом измена, трусость и обман».
И нисколько не был в том не прав.
История с отстранением монарха закончилась полным триумфом, немедленно перешедшим в полный облом. Во-первых, Николай, легко раскусивший игру заговорщиков, сломал ее одним росчерком пера, отрекшись не только за себя, но и за сына – в пользу брата Михаила. Идея регентства йад ничего не понимающим ребенком провалилась с треском. А во-вторых, Михаил оказался вовсе не так глуп, как предполагал Милюков. Когда к нему явились представители Думы, он выслушал все речи, а потом задал Родзянко прямой и грубый вопрос: гарантируют ли ему господа думцы только корону, или также и голову? Короче говоря, ввязываться в борьбу за власть великий князь не хотел – но ведь и другим не дал! Михаил, достойный брат Николая, выдал совершенно гениальный по иезуитству ответ: «Принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского». Короче говоря, Михаил Романов потребовал Земского Собора.
И вот это был удар из ударов. Михаил не отказался от престола, как стали говорить позднее. Он всего лишь не принял власть из рук Думы – но и напрочь перекрыл дорогу к трону другим претендентам, которые могли бы эту власть принять. Теперь для того, чтобы сесть на трон, кандидат в цари должен был пойти на полноценный государственный переворот. На это никто из Романовых так и не решился.
Ход, надо сказать, гениальный. Действительно, нужно быть полным идиотом, чтобы брать власть в условиях поднимающейся революции – на тебя в конечном итоге все последствия и спишут, а потом скинут и затопчут ногами. Власть надо брать на ее спаде, когда энтузиазм приутих, положительные последствия уже перешли в отрицательные и народ, которому осточертел этот бардак, готов принять любого, кто придет и наведет порядок. Михаил заставил творцов переворота самих взять власть, а российскому обществу предоставлял возможность наесться вожделенной свободы по самое горло. В прямом смысле – вместо хлеба. И вполне могло случиться, что к моменту созыва Учредительного Собрания о парламенте в России говорили бы примерно так, как в конце 90-х годов о демократии – исключительно на матерном языке. И ни о какой конституционной монархии уже и речи бы не было, а Учредительное Собрание – тогдашний Земский Собор – вручил бы Михаилу абсолютную власть, примерно так, как российский народ в конце 90-х годов вручил власть самой шельмуемой из структур Советского Союза – КГБ. Так что не все просто с Михаилом, отнюдь, он спасал российское самодержавие, и даже шанс у него имелся – другое дело, что не реализовался, но в принципе мог... И тогда вся послевоенная европейская история пошла бы иначе. Подумать только, на какой ниточке иной раз висят судьбы народов и всего мира!
Но дело было в том, что параллельно с Февральской революцией происходила еще одна революция – Октябрьская.
Двоебезвластие[100]
- Но это же бардак!
- Зато ты – главный.
Из фильма «День выборов»
Дальше, в течение года, впритирку идут две линии событий, принадлежащие двум революциям. Первая из них, Февральская, началась 17 октября 1905 года и закончилась 12 января 1918-го широко известными словами матроса-анархиста Железнякова: «Караул устал!» Октябрь же начал отсчитывать время с 27 февраля 1917 года, когда раскрылись тюрьмы и крышки подполов, и на свободу вышла нелегальная оппозиция – левые радикалы.
Господа «думские революционеры» в своем раскладе кое-чего не учли. Они предполагали, что голодные рабочие именно в них видят «лиц, которым может верить вся страна». Но оказалось, что у рабочих по этому поводу другое мнение и другой орган «народного доверия». На бунтующих окраинах внезапно, как чертик из табакерки, материализовалась новая сила – порожденные революцией 1905 года Советы.
Едва началась заварушка, все сколько-нибудь заметные общественные деятели левого толка стали собираться к Таврическому дворцу, где заседала Государственная Дума. Туда же стянулись освобожденные из тюрем революционеры. В этом здании социалисты всех мастей, а в основном меньшевики и эсеры, встретились с активистами профсоюзного и кооперативного движения. Структура у них была наработана еще с 1905 года и, не теряя времени, вся эта публика явочным порядком образовала Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов и призвала рабочих быстренько заняться выборами самих депутатов. Сюда же пришли и представители восставших полков, и на первом же заседании, состоявшемся в 9 часов вечера 27 февраля, было решено, говоря современным языком, «объединить бренды», присовокупив к слову «рабочих» еще и «солдатских».
Сгоряча они даже начали немножко управлять. Постановили немедленно занять Государственный банк, казначейства, Монетный двор, Экспедицию заготовления государственных бумаг. Но тут же встал пошлый вопрос: а какими силами? Своих сил у Совета не было, поручить это дело революционным солдатикам – ясно ведь, чем все закончится. Выход из положения все же нашли, написав в решении: «Совет рабочих депутатов поручает Временному комитету Государственной Думы немедленно привести в исполнение настоящее постановление». Вот пусть у «временных» голова и болит.
Еще забавнее вышло со знаменитым «Приказом № 1», который представляют как плод демократических мечтаний членов Совета. Да ничего подобного! Штатскому адвокату Соколову и слов-то таких знать было не положено, какие в этом приказе употреблялись. В вышедшей в 1938 году книге «История гражданской войны» рассказывается, как это было.
«Сразу после первого бурного заседания группа солдат тут же, за перегородкой, обступила стол члена исполнительного комитета совета меньшевика Н. Д. Соколова, которому было поручено обнародовать решения Совета в приказе по войскам. Соколов записывал то, что диктовали окружавшие его солдаты. Именно под давлением масс был издан первый революционный приказ, по поводу которого Керенский позже говорил, что «отдал бы десять лет жизни, чтобы приказ вовсе не был подписан»«.
Этот документ, положивший начало окончательному развалу государственной системы, стоит того, чтобы привести его полностью.
ПРИКАЗ №1
«По гарнизону Петроградского округа. Всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.
Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:
1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитет из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.
2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.
3. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
4. Приказы Военной комиссии Государственной думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.
5. Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям.
6. В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты, ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане.
В частности, вставание во фронт и обязательное отдавание чести вне службы отменяются.
7. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т.п. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т.д.
Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов, и в частности обращение к ним на «ты», воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.
Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах.
Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов».
В первоначальном варианте был еще пункт о выборности командиров, но, к счастью, у товарищей из Совета хватило ума его вовремя выбросить. Впрочем, это было уже не важно.
Данным приказом Петросовет сразу упрочил свое пока что весьма шаткое положение – теперь он мог опираться на штыки Петроградского гарнизона, тем более что Временный комитет от большого ума распустил полицию и жандармерию. Правда, дальше вышло точно по Губер- ману: «Идея, брошенная в массы – это девка, брошенная в полк». Естественно, приказ просочился и на фронт, там его тоже восприняли на «ура», и началось такое... Зато подавления революции военной силой можно было больше не опасаться, по причине того, что военная сила стремительно переставала быть таковой.
Что бы потом ни говорили историки, Петросовет тоже на государственную власть не претендовал. Его вполне устраивала роль земства.
Утром 28 февраля «Известия Петроградского совета» изложили программу этого органа (если сей документ можно назвать программой):
«Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе, ставит своей основной задачей организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России. Совет назначил районных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда. Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление всеми местными делами. Все вместе, общими силами, будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права».
Местные вопросы Советы как-то решали – наверное, не хуже, чем чиновники. Что же касается общего управления тем бардаком, который развели совместными усилиями Временный комитет и Временный исполком, то эту обязанность они усердно спихивали друг на друга. Уже 27 февраля вожди исполкома явились во Временный комитет и потребовали от него взять в свои руки власть. И тут с нашими храбрыми думцами случилась подлинная истерика. Перепуганный Родзянко спрашивал присутствующих: «Что это будет, бунт или не бунт?» На что либералы промолчали, а ответил монархист Шульгин: «Никакого в этом нет бунта. Берите как верноподданный. Если министры сбежали, то должен же кто-то их заменить. Может быть два выхода: все обойдется – государь назначит новое правительство, мы ему сдадим власть. А не обойдется, так если мы не подберем власть, то подберут другие, те, которые выбрали уже каких-то мерзавцев на заводах...».
По меткому выражению Троцкого, Дума «вручение ей власти воспринимала как акт политического изнасилования». О Совете он пишет более сдержанно – все-таки свои. Но не удерживается, чтобы в очередной раз не съязвить. «Либералы соглашались взять власть из рук социалистов лишь при условии, что монархия согласится принять власть из их собственных рук». Стало быть, социалисты тоже не горели желанием, отнюдь...
Монархия, как известно, не согласилась. Но и Советы на себя власть не принимали – им было и так неплохо. Высокопоставленные заговорщики оказались в ужасной для каждого оппозиционера ситуации: они-то хотели всего лишь порулить, имея на соседнем сиденье запасного шофера в лице самодержца. Тот же самый Шульгин писал: «Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить ее или порицать. Мы способны были в крайнем случае пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи... Под условием, чтобы императорский караул охранял нас».
Но караул ушел вместе с монархией, так что думцы получили руль в руки единолично и без дублеров. Под жестким давлением обстоятельств и Советов им пришлось все-таки уступить насильникам и 2 марта объявить о создании Временного правительства – оно должно было править страной до Учредительного Собрания, которому предстояло окончательно решить все вопросы власти – потому и «временное».
Состав первого правительства был насквозь либеральным. Председателем его стал лидер земского движения князь Львов. «Серым кардиналом» при нем являлся человек легендарный – министр иностранных дел Милюков, профессор истории и лидер кадетской партии. Военное министерство возглавил Гучков – крупный промышленник, октябрист и, что куда более показательно, председатель Центрального военно-промышленного комитета – как раз из тех, кто до беспредела взвинчивал цены на вооружение. А министром юстиции стал блестящий адвокат Керенский – тогда он был членом «Трудовой группы», занимавшей промежуточное положение между кадетами и социал-демократами, но практически сразу примкнул к эсерам.
Генеральный консул США Джон Снодграсс писал в газете «Нью-Йорк тайме» от 25 марта 1917 года: «Русский народ не мог бы найти нигде в своей стране людей, лучше подготовленных для того, чтобы вывести его из мрака тирании... Львов и его соратники значат для России то же, что Вашингтон и его сподвижники означали для Америки, когда она обрела независимость». Американец по-детски радуется, что дикая Россия приобщается к цивилизации, и при этом совершенно не замечает, что Россия – не Америка, а князь Львов чуть-чуть, самую малость, не дотягивает до Джорджа Вашингтона.
В первую очередь потому, что Временное правительство умело все – выдвигать одну за другой теории спасения России, устраивать обсуждения, говорить речи. Не умело оно лишь одного – работать. Не по злому умыслу, а просто потому, что господа парламентарии о том, как функционирует государство, представление имели весьма умозрительное. В руках царя дело казалось простым – знай крути руль да нажимай педальки, – а на деле машина все время почему-то ехала куда-то не туда...
А снизу правительство подпирали Советы, которые теперь стали оппозицией и критиковали каждый их шаг, то есть занимались точно тем, чем до переворота занималась сама Государственная Дума. Не говоря уже о том, что все те свободы слова, печати, собраний и пр., за которые так ратовали думцы в пору борьбу с царизмом, теперь также оборачивались против них. И что самое ужасное, большинство населения верило им и поддерживало их, и страшно было подумать, что будет, когда правительство эту веру потеряет.
Широким же слоям населения вообще плевать было на свободу слова и собраний, они требовали мир, землю, рабочее законодательство – и не получили. Ничего из этого Временное правительство попросту не могло себе позволить, у них ведь были еще и хозяева – вы о них-то не забыли? Естественно, ни о каком мире не могло быть и речи, и единственное, что объединяет все составы Временного правительства – это «война до победного конца». Что касается земли, тут мотивы сложнее: в принципе, если бы она по-прежнему принадлежала помещикам, ее можно бы и отдать, как пятью веками раньше сбрасывали с крыльца на копья какого-нибудь захудалого боярина, чтобы остудить ярость толпы. Но большинство крупных имений к тому времени были заложены в банки, а за банками стояли отчасти сами думцы и их друзья, а отчасти те же союзники, то есть хозяева... Можно как угодно относиться к большевикам, но насчет классовых интересов они были правы.
Будьте уверены, возникшими «ножницами» Советы, а особенно большевики, пользовались очень эффективно. У «временных» была возможность на собственной шкуре ощутить, каково было Николаю II накануне отречения и почему он, сбросив с плеч власть, выглядел таким веселым и даже радостным.
Поистине Временное правительство можно только пожалеть. Но... «Хоть и жаль воробья нам веселого, а досталось ему поделом – на свою воробьиную голову сам он вызвал и бурю, и гром».
Первый кризис настиг Временное правительство уже в апреле, когда оно заявило о намерении быть верным «союзническим обязательствам» и продолжать войну до победного конца. Реакция населения оказалась настолько острой, что Милюкову и Гучкову пришлось подать в отставку. Тогда же в правительство вошли первые социалисты: меньшевики и эсеры. Ну, а потом покатилось...
Ни мира...
Как вы думаете, почему после Октября офицеры-монархисты в массовом порядке рванули к большевикам? Уж всяко не из любви к той компании авантюристов, которая засела в Смольном. Нет, у них была другая причина: лютая ненависть к Февралю.
... Временное правительство ничего не смогло противопоставить «Приказу № 1». Зато, едва придя к власти, оно затеяло чистку командного состава, исходя из того, что в новой революционной армии должны оставаться лишь идеологически правильные командиры. Они и остались – без учета способностей. Естественно, снабжение при этом не улучшилось, ибо бардак сказался в первую очередь на управлении. Голодную и раздетую армию кормили красивыми речами о «войне до победного». Солдатики хмурились, смутно ощущая, что здесь что-то не так, и ждали, кто бы им разъяснил, в чем именно «наколка» – а пока что, до выяснения, отказывались воевать. 4 мая состоялось заседание командующих фронтами, где они говорили о делах своих скорбных.
Генерал Брусилов, командующий Юго-Западным фронтом:
«Один из полков заявил, что он не только отказывается наступать, но желает уйти с фронта и разойтись по домам... Я долго убеждал полк... в результате мне дали слово стоять, но наступать отказались, мотивируя это так: «Неприятель у нас хорош и сообщил нам, что не будет наступать, если не будем наступать мы. Нам важно вернуться домой, чтобы пользоваться свободой и землей – зачем же калечиться ««.
Генерал Драгомиров:
«Стремление к миру является столь сильным, что приходящие пополнения отказываются брать вооружения – «зачем нам, мы воевать не собираемся...»«
Генерал ГЦербачев:
«Укажу на одну из лучших дивизий русской армии, заслужившую в прежних войнах название «железной « и блестяще поддерживавшую свою былую славу в эту войну. Поставленная на активный участок, дивизии эта отказалась начать подготовительные для наступления инженерные работы, мотивируя нежеланием наступать».
В самом ужасном положении оказались офицеры[101]. Им не доверял никто: ни правительство, видевшее в них «сатрапов» царского режима, ни солдаты. После «Приказа № 1» власти они не имели никакой. Вместе с тем от них требовали воевать и даже одерживать победы. И, как о естественной мере, заговорили о комиссарах. Честное слово, начинают закрадываться сомнения: а есть ли у большевиков хоть что-нибудь, чего они не заимствовали бы от прежнего режима? Продотряды на село пошли еще в 1916 году, продразверстку ввело Временное правительство, и комиссаров, оказывается, тоже тогда поставили...
Со стороны Временного правительства эту идею впервые озвучил его председатель князь Львов – еще в мае он прислал в Ставку общие положения об институте комиссаров. Ставка вскинулась на дыбы, и в результате проект не был реализован... в мае!
|
|