Историческая биография и «новая биографическая история»

Историческая биография, известная со времен Плутарха, веками являлась неотъемлемой составляющей европейской историографии, хотя её положение со временем менялось.

После длительного «прозябания» в своей средневековой инкарнации – житиях святых – биография возродилась в эпоху Ренессанса и достигла большого разнообразия форм в новое время, став самым популярным жанром исторических сочинений. В XIX – первой половине XX в. она получила широкое распространение в традиционной политической истории, значительная часть которой состояла из жизнеописаний государственных деятелей. Впрочем, постепенно в них все больше внимания стало уделяться частной и внутренней жизни героев, а не только их общественной деятельности.

Несмотря на критику, которая нередко звучала в адрес историко-биографического жанра с разных сторон (особенно в только что завершившемся XX в.), он неизменно пользовался успехом как среди историков-профессионалов, которым предоставлял максимальную возможность для самовыражения (хотя бы в выборе героя), так и у широкой читающей публики, движимой не только обывательским любопытством, но и неистребимым стремлением к самопознанию. Биографии известных людей прошлых эпох – идеализирующие или «раздевающие», в форме морального наставления или каталога подвигов, адвокатской речи или обвинительного приговора, наградного листа или заключения психиатра, – помимо прочего, всегда служат своеобразным зеркалом (вопрос о степени его «кривизны» без устали дебатируется), глядя в которое читатель может многое узнать и о себе.

Конечно, профессиональный историк, придерживаясь корпоративных норм, рассматривает и пытается понять своего героя в контексте той эпохи, в которой тот жил. Но не случайно главной среди обсуждаемых методологических проблем биографии как жанра исторического исследования была и остаётся проблема взаимодействия этих двух субъектов: с одной стороны, «герой биографии, вписанный в свое время и неразрывно связанный с ним, с другой – автор, биограф, испытывающий столь же глубокую и разностороннюю зависимость от своей эпохи, своего времени. Это диалектическое противоречие и определяет особенности жанра биографии. В биографии, как ни в каком ином жанре, автор выражает самого себя через того героя, которому посвящено его исследование, а через себя – и особенности, и требования, и сущность своего времени» ¹.

Специалисты исходят из того, что историческая биография является не просто биографией исторического персонажа, но представляет собой жанр исторического исследования: это сама история, показанная через историческую личность. Но исторической биографией в полном смысле слова можно считать лишь такое жизнеописание, где в центре внимания находится развитие неповторимой человеческой личности, раскрытие её внутреннего мира.

В связи с этим ставится под вопрос жанровая определённость так называемых социальных биографий, авторов которых историческая личность интересует не сама по себе, а в зависимости от её роли в исторических событиях.

Ясно, что под биографией в полном смысле слова понимается исследование и описание жизни выдающейся личности (включая её психологическое измерение), что вполне соответствует сложившемуся историко-биографическому канону. Классическим определением объекта исторической биографии можно считать следующее: «В истории человечества встречаются такие личности, которые, некогда появившись, проходят затем через века, через тысячелетия, через всю доступную нашему умственному взору смену эпох и поколений. Такие люди поистине «вечные спутники» человечества... Речь может идти о политических и государственных деятелях, о представителях науки, культуры, искусства. В этом смысле нет никаких ограничений, никаких условий. Вернее, условие лишь одно: ощутимый вклад, внесённый в развитие человеческого общества, его материального и духовного бытия» ¹.

Однако в последней четверти XX в. пространство применения биографического метода существенно расширяется и меняет свою конфигурацию: наряду с размахом коллективных биографий растет число индивидуальных жизнеописаний людей, которых никак не назовешь выдающимися историческими деятелями. В большой мере это объясняется общим изменением отношения к человеческой индивидуальности и тенденцией к персонализации предмета истории. Но при этом также обнаруживается, что биографии, казалось бы, ничем не примечательных людей могут, при наличии достаточно богатой документальной базы, пролить свет на неизученные аспекты прошлого.

В последние десятилетия XX в. методологические поиски мировой историографии всё более сосредоточивались в направлении микроистории. Именно в истории индивида и «новой биографической истории» наиболее остро и наглядно была поставлена ключевая методологическая проблема соотношения и совместимости микро- и макроанализа. Если до последнего времени историческая антропология оставляла за кадром проблему самоидентификации личности, личного интереса, целеполагания, индивидуального рационального выбора и инициативы, то, в конечном счете, ответ на вопрос, каким образом унаследованные культурные традиции, обычаи, представления определяли поведение людей в специфических исторических обстоятельствах (а тем самым, и весь ход событий, и их последствия), потребовал анализа индивидуальных сознания, опыта и деятельности.

Закономерный поворот интереса историков к конкретному индивиду повлёк за собой серьёзные последствия методологического плана: в контексте современных микроисторических подходов внешняя форма историко-биографических исследований наполнилась новым содержанием. В настоящее время вполне отчётливо проявившиеся в этой области тенденции свидетельствуют о рождении нового направления со специфическими исследовательскими задачами и процедурами. Речь идёт о так называемой персональной истории, основным исследовательским объектом которой являются персональные тексты, а предметом исследования – история одной жизни во всей уникальности и полноте. Несмотря на определенный методологический эклектизм, ориентированность на разные исследовательские стратегии (от моделей рационального выбора до теорий культурной и гендерной идентичности или до психоистории), общая установка этого направления состоит в том, что реконструкция личной жизни и неповторимых судеб отдельных исторических индивидов, изучение формирования и развития их внутреннего мира, всех сохранившихся «следов» их деятельности рассматриваются одновременно и как главная цель исследования, и как адекватное средство познания того исторического социума, в котором они жили и творили, радовались и страдали, мыслили и действовали.

Размышляя над проблематикой и формулируя задачи и принципы такого рода исследований, известный российский историк Ю.Л. Бессмертный писал: «...на первом плане нашего поиска – конкретный человек, его индивидуальное поведение, его собственный выбор. Мы исследуем эти сюжеты отнюдь не только потому, что хотим знать, насколько типичны (или нетипичны) поступки этого человека, но ради понимания его как такового, ибо он интересует нас сам по себе. Пусть этот человек окажется из ряда вон выходящим. И в этом случае мы признаем его заслуживающим внимания. Ведь самая его уникальность раскроет нечто от уникальности его времени» ¹.

Речь идёт о концентрации внимания на частном, индивидуальном, уникальном в конкретных человеческих судьбах и одновременно – об изначально заданной принципиальной установке на выявление специфики и вариативности разноуровневого социального пространства, полного спектра и пределов тех возможностей, которыми располагает индивид в данном культурно-историческом контексте.

В исследованиях подобного рода привлекает исключительно взвешенное сочетание двух познавательных стратегий. С одной стороны, они сосредоточивают внимание на так называемом культурном принуждении, а также на тех понятиях, с помощью которых люди представляют и постигают свой мир. С другой стороны, в них последовательно выявляется активная роль действующих лиц истории и тот – специфичный для каждого социума – способ, которым исторический индивид в заданных и не полностью контролируемых им обстоятельствах «творит историю», даже если результаты этой деятельности не всегда и не во всем соответствуют его намерениям.

Разумеется, основное внимание уделяется анализу персональных текстов, или источников личного происхождения, в которых запечатлен индивидуальный опыт и его эмоциональное переживание. Но «новая биографическая история», или персональная история в широком смысле слова, использует в качестве источников самые разные материалы, содержащие как прямые высказывания личного характера (письма, дневники, мемуары, автобиографии), так и косвенные свидетельства, фиксирующие взгляд со стороны, или так называемую объективную информацию. Конечно, на биографические работы, посвященные древности и средневековью, за исключением тех, которые касаются немногих представителей элиты, отсутствие документов личного характера накладывает существенные ограничения. Малочисленность подобных текстов создаёт для исследователей не менее значительные препятствия, чем те, которые связаны с трудностями их понимания. Часто такой исторический персонаж, лишённый своего голоса (и визуального образа), выступает как силуэт на фоне эпохи, больше проявляя её характер, чем свой собственный. Поэтому столь понятен и правомерен особый интерес историков к более разнообразным материалам личных архивов и многочисленным литературным памятникам Возрождения и Просвещения, хотя и тут учёные вынуждены главным образом обращаться к немногочисленным представителям культурной элиты.

Вполне естественно, что в фокусе биографического исследования оказывается внутренний мир человека, его эмоциональная жизнь, искания ума и духа, отношения с родными и близкими в семье и вне её. При этом индивид выступает и как субъект деятельности, и как объект контроля со стороны семейно-родственной группы, круга близких, формальных и неформальных сообществ, социальных институтов и властных структур разных уровней.

В центр внимания многих исследователей, как правило, попадает нестандартное поведение, выходящее за пределы традиционных норм и социально признанных альтернативных моделей, действия, предполагающие волевое усилие субъекта в ситуации осознанного выбора.

В идеальном варианте мысль исследователя начинает свое движение от единичного и уникального факта, т, е. от индивида. Однако он имеет не только настоящее и будущее, но и свое собственное прошлое, более того, он сформирован этим прошлым – как своим индивидуальным опытом, так и коллективной, социально-исторической памятью, запечатленной в культуре.

Вот почему в «новой биографической истории» особое значение придаётся выявлению автобиографической составляющей разного рода документов, анализу именно персональной истории жизни – автобиографии в широком смысле этого слова.

Говоря о состоянии современной исторической биографии в целом, необходимо отметить, что при всех естественных ограничениях и, несмотря на наличие серьёзных эпистемологических трудностей, обновлённый и обогащенный принципами микроистории биографический метод может быть очень продуктивным. Одно из преимуществ такого персонального подхода состоит именно в том, что он «работает» на экспериментальной площадке, максимально приспособленной для практического решения тех сложных теоретических проблем, которые ставит перед исследователем современная историографическая ситуация. Постоянно возникающая необходимость ответить на ключевые вопросы: чем обусловливался, ограничивался, направлялся выбор решений, каковы были его внутренние мотивы и обоснования, как соотносились массовые стереотипы и реальные действия индивида, как воспринималось расхождение между ними, насколько сильны и устойчивы были внешние факторы и внутренние импульсы – настоятельно «выталкивает» историка из уютного гнездышка микроанализа в исследовательское пространство макроистории.

Конечно, непосредственным объектом любой биографии является жизнь отдельного человека с момента рождения до смерти. Однако типы биографического анализа отличаются различными исследовательскими задачами. Несмотря на привлекательность такой исторической биографии, которая представляет собой сочетание психологического проникновения автора в мир героя с социальным анализом действительности, окружающей этого героя, методологические предпочтения исследователя обычно более дифференцированы.

Если мыслить дихотомически ¹, то предметом, на который направлено основное исследовательское усилие биографа, может быть либо реконструкция психологического мира, его динамики, уникального экзистенциального опыта индивида (экзистенциальный биографизм), либо социальная и культурная ситуация, по отношению к которой описываемая жизнь приобретает значение истории («новая биографическая история»). Но в открытом для экспериментов, пространстве между этими двумя полюсами обнаруживается немало интересного.