Основные методы научного познания.

Методы научного познания можно подразделить на три группы: специальные, общенаучные, универсальные (или всеобщие).

Специальные методы применимы только в рамках отдельных наук. Объективной основой таких методов являются соответствующие специально-научные законы и теории. К этим методам относятся, например, различные методы качественного анализа в химии, метод спектрального анализа в физике и химии, метод Монте-Карло, метод статистического моделирования при изучении сложных систем и т.д.

Общенаучные методы характеризуют ход познания во всех науках. Их объективной основой являются общеметодологические закономерности познания, которые включают в себя и гносеологические принципы. К ним относятся: методы эксперимента и наблюдения, метод моделирования, гипотетико-дедуктивный метод, метод восхождения от абстрактного к конкретному и т.д.

Универсальные (всеобщие) методы характеризуют человеческое мышление в целом и применимы во всех сферах познавательной деятельности человека (с учетом их специфики). Их объективной основой выступают общефилософские закономерности понимания окружающего нас мира, самого человека, его мышления и процесса познания и преобразования мира человеком. К этим методам относятся философские методы и принципы мышления, в том числе принцип диалектической противоречивости, принцип историзма и др.

Язык как знаковая система.

По отношению к понятиям человеческого сознания, природным и общественным вещам и явлениям язык является знаковой системой. Язык не создает вещей и понятий, он лишь отражает их, фиксирует с помощью слов. Это позволяет рассматривать слова как знаки предметов и понятий.

Хотя по своей материальной природе знаки языка не связаны с сутью вещей и в этом отношении независимы от них (условны), по своей психологической природе слова тесно связаны с обозначаемыми вещами устойчивой ассоциацией образа предмета и звучащего слова. Для человека иногда оказывается далеко не безразличным, как и почему называется та или иная вещь. В связи с этим культура речи предполагает уважительное отношение к слову, осторожное обращение с ним. Особого внимания требуют собственные имена, четкое произношение которых является требованием речевого этикета.

Язык представляет собой не огромную коробку с ярлыками для различных вещей, но стройно организованную систему знаков. Это означает, что между языковыми единицами существуют различные отношения, соединяющие их в единое целое.

Культура речи предполагает, что участники общения хорошо представляют себе системные связи слов и умело используют их, легко находят нужные ассоциации и оттенки значения слова, быстро исключают из оперативной памяти ненужные в данном речевом акте дополнительные значения и случайные звуковые и смысловые сближения слов.

Знаковый характер языка позволяет ему служить надежным средством хранения и передачи информации.

Современный человек как биологический вид называется по-латыни Homo sapiens, то есть человек разумный. Но хомо сапиенс есть одновременно Homo loquens (хомо локвенс) – человек говорящий. Для нас это означает, что язык – не просто «удобство», которое придумало для облегчения своей жизни разумное существо, но обязательное условие его существования. Язык – составная часть внутреннего мира человека, его духовной культуры, это опора для умственных действий, одна из основ мыслительных связей (ассоциаций), подспорье для памяти и т.д. Трудно переоценить роль языка в истории цивилизации. Можно вспомнить по этому поводу известный афоризм немецкого философа-экзистенциалиста Мартина Хайдеггера: «Язык создает человека» – или повторить вслед за российским ученым Михаилом Бахтиным: «Язык, слово – это почти все в человеческой жизни».

Знак есть материальный объект, используемый для передачи информации. Проще говоря, все, при помощи чего мы можем и хотим что-то сообщить друг другу, есть знак. Существует целая наука – семиотика (от греч. semeion – ‘знак’), изучающая всевозможные знаковые системы. Поскольку среди этих систем находится (более того – занимает центральное место) человеческий язык, постольку объект данной науки пересекается с объектом лингвистики. Скажем, слово можно изучать с позиций семиотики, а можно – с позиций языкознания.

Независимо от того, имеется ли в виду сфера специального, узкопрофессионального общения или же речь идет о передаче информации общедоступной, рассчитанной на самого широкого потребителя, знак, как мы видим, имеет преднамеренную, целенаправленную природу, он специально используется для передачи определенного смысла. Преднамеренность– первое из свойств знака. И отсюда же вытекает второе его важнейшее свойство: двусторонность. В самом деле, у знака обязательно должны быть две стороны: идеальная, внутренняя (то, чтопередается, – значение, смысл, или, еще по-другому, семантика) и материальная, внешняя (то, чемпередается, – форма). Эти две стороны знака называют планом содержания и планом выражения.

Материальная сторона знака, его план выражения, может быть самой разной – лишь бы она воспринималась органами чувств: слухом, зрением, осязанием... Подавляющую часть информации о мире человек получает с помощью зрения. И не случайно те примеры знаковых ситуаций, что приводились выше, имели визуальную, зрительную природу. Но если говорить о знаке языковом, о единицах человеческого языка, то его основная материя, конечно же, звук. На протяжении сотен и сотен тысячелетий человеческий язык существовал исключительно в звуковой форме (еще ему, конечно, помогали жесты), и только в последние несколько тысячелетий этому способу передачи информации сопутствует письменность. Не забудем также о том, что еще совсем недавно целые народы пользовались языком исключительно в его устной, звуковой форме: письменности они просто не знали.

Конвенциональность– третье основное свойство знака.

Но знак никогда не существует изолированно, сам по себе. Он всегда входит в целую систему, действует на фоне своих «собратьев». Поэтому подписать конвенцию, договориться о содержании знака на практике означает разделить сферы влияния знаков: вот этообозначает то-то, а вот это– другое...

Обусловленность– четвертое свойство знака.

Нетрудно показать это и на примере языковых единиц. Так, слова в целом образуют систему, и эта система складывается из множества частных подсистем. Одна из них – названия цветов солнечного спектра: красный, оранжевый, желтый, зеленый... Во многих языках русским названиям голубой и синий соответствует одно слово. Не получается ли тем самым, что значение слова синий в немалой степени зависит от того, есть ли в данном языке слово голубой или нет? Если есть (как в русском), то объем его семантики сужается, если нет (как в немецком), то соответственно возрастает... Как писал Велимир Хлебников, «каждое слово опирается на молчание своего противника».

Любая ли единица языка – знак? Нет. Коль скоро, по определению, знак двусторонен (напомню: он должен быть доступным восприятию и одновременно содержать значение, смысл), то, скажем, звук – это не знак. И слог – это не знак. Что означает, к примеру, русский звук [ы]? Или слог [са]? Да ничего они не значат. Эти единицы принадлежат только одной стороне языка: плану выражения. Но и единицы, принадлежащие только плану содержания, также не являются знаками: им для этого тоже нехватает второй стороны. В частности, для сегодняшней лингвистики уже привычен термин сема-это минимальный содержательный элемент, сочетание которого с другими такими же компонентами образует целый смысл. К примеру, в состав значения слова стол входят семы ‘мебель’, ‘состоящий из ножек и горизонтальной плоскости’, ‘служащий для работы, приема пищи’, ‘изготавливаемый обычно из дерева’ и др. Так вот эти семы, равно как и в целом значения слова стол, не являются знаками – они представляют собой только фрагменты плана содержания.

Стол, пятнадцать, Пушкин, вышеупомянутый,– все это знаки, с помощью которых один человек может передать другому разнообразную информацию. Но ведь ту же роль могут играть и целые сочетания слов? Особенно наглядно выступает равноценность слова словосочетанию в тех случаях, когда последнее оказывается устойчивым, фразеологически связанным. Это значит, что какой-то компонент словосочетания или вообще не употребляется без своего привычного «партнера», или в его отсутствие получает иной смысл, ср.: с бухты-барахты, ходить ходуном, железная дорога, привести в порядок, не подлежит сомнению... Следовательно, фразеологизмы в плане содержания представляют собой единство; недаром многие из них мы можем заменить словом-синонимом. Например, с бухты-барахты означает ‘внезапно, неожиданно’, не подлежит сомнению – ‘несомненно’, скатертью дорога – ‘убирайся’... Да и со стороны внешней, формальной они тоже заметно ограничены в своем функционировании. Нельзя, например, сказать «не ходи ходуном» или изменить название железная дорога оборотом дорога из железа (как можно сделать в случаях с так называемыми свободными сочетаниями: железная труба – труба из железа). Итак, устойчивые словосочетания – это, конечно, тоже знаки.

А если словосочетания менее устойчивы как целое, то есть их члены более свободны в своих комбинациях, – тогда как? Например, двадцать пять, ходить в библиотеку, студенческая столовая, ткань в крупную клетку, Александр Сергеевич Пушкин... Можно ли их считать знаками? Они ведь тоже несут смысл, передают информацию... Конечно, можно было бы считать их комбинациями знаков – составляющих их слов. Но с другой стороны, а всегда ли легко свести содержание данных сочетаний к значениям составляющих? Пожалуй, даже ходить в библиотеку – это не просто сумма значений глагола ходить и предложно-падежной формы в библиотеку. (Глагол ходить ведь имеет и значение ‘функционировать’ (о часах) или ‘ухаживать’ (за больным, за животным) и т.д., которые сразу же «отсекаются» данным контекстом.) Тогда, может быть, свободные словосочетания – это знаки особого рода? Пожалуй, да.

Но и целые предложения (высказывания) тоже обладают своим «неделимым» смыслом, не сводящимся к значениям их отдельных компонентов. Более того, иногда смысл высказывания довольно далеко отходит от этих значений. Вот простой пример. В квартире раздается звонок, и один член семьи (положим, отец) говорит другому (положим, сыну): «Слышишь – звонок». Или «Звонят». Что это – констатация факта: ‘кто-то, стоящий за дверью, нажимает на кнопку звонка’? Нет, скорее это просьба или побуждение к действию: ‘пойди открой дверь’. Точно так же восклицание «Регламент!» на собрании или на конференции означает ‘хватит болтать’. Фраза «Вы выходите?» в автобусе или в троллейбусе означает ‘дайте, пожалуйста, пройти’. Возмущенный вопрос: «У тебя совесть есть?» вовсе не требует ответа «Да, есть» или «Нет, нету»; это просто укор, выражение неодобрения, осуждения каких-то поступков собеседника. И таких примеров в речевой деятельности человека масса. Все это означает, что высказывание (предложение) – это тоже знак, и в каком-то смысле знак отдельный, самостоятельный, независимый от слова.

Некоторые ученые применительно к словосочетанию и предложению говорят о «суперзнаках», «надзнаках» в сравнении с типовым, нормальным знаком – словом. Такая точка зрения удобна тем, что позволяет определить в языке и «субзнаки» (или, если бы можно было так сказать, «недознаки», «подзнаки»). Это тоже двусторонние единицы, только не используемые самостоятельно в качестве названий: они употребляются лишь в составе нормальных знаков – слов. Речь идет о значимых частях слова – морфемах: корнях, приставках, суффиксах, окончаниях... Скажем, в составе русского существительного перестройка можно выделить такие части, как пере-, -строй-, -к-, -а, и все они будут отвечать таким критериям знака, как двусторонность и конвенциональность. Вот только обладают ли они свойством преднамеренности? Вроде бы ведь человек при помощи морфем не общается...

В любом случае знак – независимо от «величины» – существует благодаря единству двух своих сторон: плана содержания и плана выражения. Порознь значение и форма оказываются беспомощными и бесполезными, неспособными в одиночку организовать общение.