Общие замечания о механизмах, вызывающих терапевтический прогресс в психоанализе 2 глава

мы имеем дело в этих случаях.) Если позиция аналитика основывается на предыдущих теоретических рассу­ждениях, то тяжелая работа, связанная с распознанием течения регрессии к стадиям меньшей дифференциации объектов и воспроизведением этой стадии — а также со­путствующего колебания между переживанием состояний довербального напряжения и вербализируемыми фанта­зиями — будет осуществляться в специально ориентиро­ванной на задачу атмосфере, в которой стимулируется сохранение автономии наблюдающей и интегрирующей частей Эго анализанда⁴.

Однако я не буду далее заниматься сравнением кляй-нианских теоретических и клинических представлений о психопатологии со специфическими теоретическими и клиническими формулировками, относящимися к нар-циссическим нарушениям личности. Эта задача выходит за рамки настоящего исследования, поскольку требует детального представления психопатологии паранойи и ма­ниакально-депрессивного психоза, с одной стороны, и нар-циссических нарушений личности — с другой⁰. Вместо этого я завершу теоретическое прояснение понятий зеркального переноса и идеализирующего переноса (1) в контексте прогрессивно-регрессивных направлений движения между (а) стадией ядер телесной самости и фрагментированной телесной самости (стадией аутоэротизма) и (б) стадией свя-

⁴ Анализ агрессивного компонента стадии развития психологи­ческой организации, называемой дообъектной дифференциа­цией, осуществляется сходным образом, то есть феномен «нар-циссического гнева» также можно объяснить с точки зрения развития, созревания и его последующего динамического и эко­номического значения, если помнить о его соответствии уровню созревания, его первоначальной цели и значении.

^э Последующее обсуждение различий между функционированием изолированных психологических механизмов и активностью связных психологических конфигураций имеет, однако, опреде­ленное отношение к теоретической системе Кляйн, в которой, на мой взгляд, это важное разграничение затушевывается.

См. в этой связи также основные положения, касающиеся диагностической дифференциации психозов и нарциссических нарушений личности в главе 1.

зной телесной самости (стадией нарциссизма)⁶ и (2) в кон­тексте соответствующего разграничения (а) изолирован­ных психологических механизмов и (б) связной и структу­рированной психической самости в целом.

Термины «зеркальный перенос» и «идеализирующий перенос» относятся к терапевтической активации не изо­лированных психологических механизмов (таких, напри­мер, как проекция и интроекция), а более или менее стабильных и прочных личностных конфигураций, не за­висящих от преобладающего психологического механизма или механизмов, которые ими используются или которые даже могут их характеризовать. Шаг в развитии от ауто­эротизма к нарциссизму (Freud, 1914) — это шаг в направ­лении возрастающего синтеза личности, обусловленного переходом от либидинозного катексиса отдельных частей тела ребенка или изолированных физических и психиче­ских функций к катексису (хотя поначалу грандиозной, эксгибиционистской и нереалистичной) связной самости. Другими словами, ядра телесной самости и психической самости срастаются и образуют единицу более высокого ранга. Озабоченность собственным телом, которая посто­янно встречается при соматических заболеваниях, есть проявление возросшего нарциссизма — даже тогда, когда предметом этой озабоченности является отдельный ор­ган, поскольку этот орган по-прежнему воспринимается 11 контексте всей телесной самости, которая испытывает страдания. Однако при психотической или иредпсихоти-ческой ипохондрии, то есть на ранних стадиях развития шизофрении, части тела индивида или отдельные физи­ческие или психические функции становятся изолирован­ными и гиперкатектированными. Имаго связной самости разрушается, а оставшаяся связной наблюдающая часть личности пациента может разве что попытаться объяс­нить продукты регрессии, которые она неспособна конт­ролировать (Glover, 1939, р. 183 etc.).

Различие между нарциссической регрессией, сопрово­ждающей соматическое заболевание, и донарциссической фрагментацией телесной самости, возникающей на ранних

стадиях развития шизофрении, затушевывается при сле­дующих особых условиях. Если у человека с выраженной донарциссической фиксацией развивается физическое забо­левание, то усиление телесного нарциссизма, которым оно сопровождается, может вызвать дальнейшую регрессию к стадии возникновения фрагментации телесной самости, и вместо здоровой заботы о самом себе человек будет реаги­ровать ипохондрической тревогой. Физические заболевания с диффузной симптоматикой (например, первоначальный неспецифический синдром, который проявляется в разно­образных инфекционных болезнях, включая обычную про­студу) особенно часто вызывают подобные ипохондрические реакции. С другой стороны, развитие четко очерченных симптомов с сильным нарциссическим катексисом конкрет­ного органа (например, боль в горле, насморк, чиханье и т.д.) обычно препятствует движению к донарциссическим точкам фиксации. По этой причине появление подобных симпто­мов, как правило, приветствуется людьми с ипохондриче­скими наклонностями и воспринимается с чувством облег­чения. Таким образом, заболевания ограниченных областей тела, которые сопровождаются сильной болью, даже если они поражают катектированные нарциссической энергией органы, например гениталии или глаза, ипохондрических реакций обычно не вызывают.

Регрессию, аналогичную регрессии от (1) стадии связ­ной телесной самости (стадии нарциссизма) к (2) стадии фрагментированной телесной самости, то есть к стадии психологически изолированных частей тела и их функций (к стадии аутоэротизма), можно также наблюдать и в пси­хической сфере. Иначе говоря, катексис общей психиче­ской установки человека (нарциссизм), даже если он пред­ставлен в патологически искаженной или преувеличенной форме, необходимо отличать от гиперкатексиса изолиро­ванных психических функций и механизмов (от аутоэро­тизма), который возникает в результате распада нарцисси-чески катектированной связной психической самости. Целенаправленный, адаптивный и, по существу, произ­вольный гиперкатексис психической самости происходит в процессе психоаналитического лечения; то есть психо­аналитическая ситуация способствует фокусировке внима-

ния анализанда на его собственной психической установке и на различных функциях его психики. Однако и здесь, как и при аналогичных условиях физического заболева­ния, отдельный симптом или отдельный психологический механизм, каким бы рельефным и чуждым Эго он ни был, по-прежнему воспринимается и переживается в контексте имаго целостной (то есть связной) подверженной страда­ниям психической самости. Вместе с тем гиперкатексис изолированных психических функций и механизмов, который возникает после фрагментации психической самости, часто является дополнением к соматической ипохондрии, присущей ранним стадиям психотической регрессии, и поэтому переживается подобно психологи­ческой ипохондрии (например, рационализируется в виде опасения потерять рассудок, страха сойти с ума и т.п.).

Иногда аналитику следует уделить особое внимание индивидуальным психологическим механизмам. Напри­мер, механизмы интроекции и проекции используются — II качестве защитных и незащитных (то есть адаптивных) средств — и анализандами, страдающими нарциссически-ми нарушениями личности, и анализандами с обычными неврозами переноса. Если эти механизмы изолируются к качестве составной части фрагментирующего регрессив­ного распада психической самости, то для психоанали­тической терапии они становятся недоступными; то есть открытыми для целенаправленного исследования оста­ются лишь близлежащие аспекты личности и психологи­ческие события, предшествующие регрессивной фрагмен­тации. Но до тех пор, пока они остаются функциями (хотя и бессознательно осуществляемыми) целостной, связной самости, они представляют собой законный объект интер­претаций аналитика. То есть именно благодаря интерпре­тациям анализанд все более осознает связи, существующие между его активной и реактивной самостью, и психологи­ческие механизмы, возникающие, казалось бы, непредска­зуемо и беспричинно. Благодаря аналитической работе эти механизмы все чаще вступают в контакт с инициати­вой Эго, и область господства Эго над ними расширяется.

К сожалению, эти различия (между изолированными ар­хаичными механизмами и механизмами, которые являются

важными составляющими целостного комплекса психи­ческих действий) становятся еще более сложными из-за тен­денции к персонификации психологических механизмов, встречающейся иногда в психоаналитической литературе. В частности, некоторые авторы наделяют проекцию и ин-троекцию личностными качествами; то есть механизм интроекции в их работах предстает как разгневанный пожирающий ребенок, а проекция — как плюющийся и из­вергающий. Если подобные теоретические установки при­вносятся в клиническую ситуацию, они не только вызывают у анализанда чувство вины, но и, что еще более важно, уничтожают существенное различие между (а) связными нарциссическими структурами, которые доступны анализу, поскольку способны к формированию переноса в клини­ческой ситуации, и (б) аутоэротическими структурами, которые не доступны анализу, поскольку в данном случае катектируются не связные нарциссические конфигурации (грандиозная самость, идеализированное родительское имаго), а изолированные физические или психические функции. В процессе временных или хронических ре­грессий развертывание либидо при зеркальном переносе и в самом деле может смениться изолированными интро-екциями, а связные инвестиции энергии, присущие идеа­лизирующему переносу, могут прекратиться и быть замене­ны изолированными проекциями. В последних двух случаях установить перенос невозможно, и, следовательно, патоген­ная область (по крайней мере временно) оказывается недо­ступной анализу.

Интересно сравнить используемые мной концептуаль­ные схемы (которые опираются на систематические пси­хоаналитические наблюдения за взрослыми пациентами с нарциссическими нарушениями личности) с концеп­туальными схемами Малер и ее коллег⁷, появившимися в результате систематического наблюдения за страда­ющими тяжелыми нарушениями детьми. Предложенные мною схемы согласуются с метапсихологическим подхо­дом психоаналитической теории (в частности, с динами-

ко-экономическим и структурно-топографическим подхо­дами), а широко активированные слои архаичного опыта (идеализирующий перенос, зеркальный перенос, колеба­ния в сторону кратковременной фрагментации самости) требуют эмпатической реконструкции соответствующих детских переживаний. Концептуальные схемы Малер основаны на тонких психоаналитических наблюдениях за поведением маленьких детей, и поэтому они соответ­ствуют теоретической системе, сообразной области ее на­блюдений. Таким образом, ее формулировки, касающиеся фаз аутизма-симбиоза и сепарации-индивидуации, отно­сится к социально-биологическому контексту непосред­ственного наблюдения за детьми.

В самом лаконичном изложении отличие теорети­ческого подхода, на основе которого проводятся, а затем переводятся в общие формулы соответствующие эмпи­рические наблюдения, пожалуй, является следующим. В системе понятий Малер ребенок представляет собой социально-биологическую единицу, взаимодействующую со средой. Малер концептуализирует последовательное психобиологическое развитие отношений ребенка с объ­ектом следующим образом: от (а) отсутствия отнесенности (аутизм) через (б) единство с ним (симбиоз) к (в) автоно­мии и взаимозависимости (индивидуация). Мой метапси-хологический психоаналитический подход, сообразный моему методу наблюдения, то есть оживление при пере­носе детского опыта, позволил мне выявить не только сосуществование двух линий развития (от архаичных уровней к высшим) — нарциссизма и объектной любви, по и двух важных ответвлений в развитии самого нарцис­сизма (грандиозная самость, идеализированное родитель­ское имаго). Эти различия концептуальных схем являются результатом двух разных исходных позиций, связанных с. наблюдением: Малер наблюдала поведение маленьких детей, я реконструирую их внутреннюю жизнь на основе реактиваций, возникающих при переносе.

Детальное сравнение формулировок психоаналитиче­ской метапсихологии и формулировок, полученных в ре­зультате непосредственного наблюдения за детьми, — в до­полнение к работам Малер, исследованиям Бенджамина

(Benjamin, 1950, 1961), Шпица (Spitz, 1949, 1950, 1957,1961, 1965) и многих других авторов, которых здесь следовало бы упомянуть⁸, — не относится к теме данной монографии. Особенно в последние два десятилетия понимание взаи­модействия между матерью и младенцем или маленьким ребенком углубилось благодаря многим важным исследова­ниям, проведенным психоаналитиками. Но именно Малер, которой принадлежат не только наиболее последователь­ные, но и наиболее интересные и важные работы, будет в дальнейшем рассматриваться в качестве главного пред­ставителя всей этой области исследования.

Формулировка Малер, касающаяся прогрессии от аутиз­ма через симбиоз к индивидуации, примерно соотносится с принадлежащей Фрейду классической концепцией либи-динозного развития от аутоэротизма через нарциссизм к объектной любви. Нарциссические переносы представ­ляют собой терапевтическую активацию стадий развития, которые, пожалуй, соответствуют прежде всего переход­ному периоду между поздней стадией симбиоза и ранней стадией индивидуации в понимании Малер. Но я хотел бы еще раз подчеркнуть, что мои собственные наблюдения привели меня к убеждению, что в соответствии с эмпи­рическими данными имеет смысл постулировать наличие двух отдельных и в значительной степени независимых линий развития: одна из них ведет от аутоэротизма через нарциссизм к объектной любви, другая — от аутоэротизма через нарциссизм к высшим формам и трансформациям

⁸ Попа горские исследования Бенедек (Bcncdek, 1949, 1956, 1959), хотя и не предпринимались п методических рамках непосред­ственного наблюдения за детьми, относятся, как и работы Малер, к концептуальной области психоаналитического интер-акционализма. Эта теоретическая система определяется пози­цией наблюдателя, который, будучи равноудаленным от взаимо­действующих сторон, находится на воображаемой точке вне переживающего индивида. Вместе с тем центральная область психоаналитической метапсихологии (см. Kohut, 1959) опреде­ляется позицией наблюдателя, который находится на вообра­жаемой точке внутри психической организации индивида, с интроспекцией которого он эмпатически идентифицируется (замещающая интроспекция).

нарциссизма. Что касается первой линии развития, то, разумеется, не будут сюрпризом утверждения некоторых аналитиков, что рудиментарные предварительные стадии объектной любви можно обнаружить уже в аутоэротиче-ской и нарциссической фазах, то есть что следует пред­положить наличие отдельной линии развития объектного либидо, началом которой являются самые архаичные и рудиментарные формы объектной любви. (См. в этой связи М. Balint, 1937, 1968, р. 64 etc.) Однако я предпочитаю оставаться верным классической формулировке и склонен считать, что приписывание очень маленькому ребенку способности к объектной любви, пусть даже и в самых рудиментарных формах (разумеется, ее не следует путать с объектными отношениями), основывается на ретроспек­тивных фальсификациях и адультоморфических ошибках эмпатии.

Клинические рассуждения

У некоторых пациентов установить различие между идеали­зирующим и зеркальным переносом не так просто, по­скольку либо чередование этих двух позиций происходит очень быстро, либо сам нарциссический перенос является переходным или смешанным и содержит признаки идеа­лизации аналитика и вместе с тем наличия потребностей в зеркальном отражении, восхищении или отношениях с ним по типу второго «я» или слияния. Однако подобные случаи встречаются не так часто по сравнению со случаями, и которых, по крайней мере в течение длительных перио­дов анализа, можно провести четкую дифференциацию. В промежуточных случаях — особенно когда быстрое чере­дование активации грандиозной самости и идеализирован­ного родительского имаго не допускает четкой фокусиров­ки интерпретаций — аналитику желательно не задержи­ваться ни на скоротечном катексисе грандиозной самости, ни на катексисе идеализированного родительского имаго, а сосредоточить свое внимание на смещениях, которые происходят между этими позициями, и на событиях, ко­торые их провоцируют. Наконец, в некоторых случаях быстрота таких колебаний, по-видимому, служит защитным

отрицанием пациентом своей ранимости. Протягивает ли пациент «чувствительный усик» идеализации в направле­нии аналитика или совершает робкую попытку продемон­стрировать свое любимое «я», или приглашает аналитика вместе полюбоваться собой, он быстро разворачивается к противоположной позиции и, как черепаха в басне, остается там все время, пока аналитик пытается «поймать его за хвост».

Еще одним практическим вопросом является форма интерпретаций, фокусируемых на нарциссическом перено­се, особенно на зеркальном. Помехами в процессе анализа нарциссических личностей могут стать две совершенно противоположные ошибки, допускаемые аналитиками. Первая связана с готовностью аналитика занять этическую или этически окрашенную реалистическую позицию по от­ношению к нарциссизм)' пациента; другая связана с его тен­денцией давать абстрактные интерпретации.

В целом можно сказать, что триада «оценочные сужде­ния, реальная этика (ср. введенное Гартманном понятие здоровой этики [Hartmann, 1960, р. 64]) и активность терапевта» (воспитательные меры, увещевание и т.д.), относящаяся к ощущениям аналитика, что он должен вый­ти за рамки базисной установки (то есть не ограничи­ваться интерпретациями) и стать лидером, учителем и ру­ководителем пациента, пожалуй, чаще всего возникает тогда, когда исследуемую психопатологию нельзя понять метапсихологически. Поскольку в этих условиях аналитик должен относиться с терпением к своему терапевтиче­скому бессилию и отсутствию успеха, едва ли его можно упрекать, если он отказывается от неэффективного ана­литического инструментария и обращается к суггестии (например, предлагая себя пациенту в качестве образца или объекта для идентификации), чтобы добиться тера­певтических изменений. Но если он проявляет терпение, сталкиваясь с постоянными неудачами в областях, кото­рые пока еще не поняты метапсихологически, не отка­зывается от аналитических средств и не проявляет тера­певтической активности, то тогда не создается помех для появления новых терапевтических инсайтов и можно добиться научного продвижения.

Еще один родственный феномен можно наблюдать в областях, где метапсихологическое понимание хотя и не отсутствует полностью, но является неполным. Здесь аналитики имеют склонность дополнять свои интерпрета­ции и реконструкции суггестивным давлением, и влияние личности терапевта приобретает гораздо большее значе­ние, чем в случаях, являющихся в метапсихологическом отношении вполне понятными. Про некоторых аналити­ков можно сказать, что они обладают исключительным даром проведения анализа нарциссических нарушений личности, и в аналитических кругах повсюду рассказы­вают истории об их терапевтической работе⁹. Но подобно

⁰ Оценка влияния личности терапевта является исключительно важной при обсуждении результатов лечения в психотерапии психозов и так называемых «пограничных» состояний (Stern, 1938). Едва ли можно сомневаться в том, что квазирелигиозное рвение терапевта или его глубокое чувство внутренней святости (см., например, Schwing, 1940, р. 16) является сильнодейству­ющим терапевтическим средством при лечении взрослых и де­тей, страдающих серьезными нарушениями, чем и объясняются некоторые совершенно поразительные терапевтические успе­хи. Значительное влияние может исходить непосредственно от харизматической фигуры терапевта, или же оно может пере­даваться через коллектив терапевтов, в котором он является лидером. (В этой связи некоторые упоминают внушительную личность К. Г. Юнга, который, несомненно, оказывал глубокое влияние на своих коллег в терапевтическом сообществе и, таким образом, косвенно на больных с тяжелыми психическими нару­шениями.) В конечном счете мы имеем дело с лечением через любовь — хотя и в значительной степени через нарциссическую любовь! — в соответствии с подходом, против которого возражал Фрейд, когда он столкнулся с заключительными терапевтиче­скими экспериментами Ференци. (См.письмо Фрейда к Ферен-ци от 13 декабря 1931 года, цитируемое Джонсом [Jones, 1957, р. 113].) Однако не только мессианская или непогрешимая личность терапевта, но и история его жизни, по-видимому, играет важную роль в терапевтических успехах, и миф о воскре­шении из мертвых — подобно Христу — благодаря самообразу­ющейся, животворной любви, похоже, иногда является важной составляющей божье-го дара (см. в связи с этим работы Виктора Франкла [Frankl, 1946, 1958], выживание которого в концентра­ционном лагере — «лагере смерти»! — стало главным аспектом его личных терапевтических дарований и его терапевтической

тому, как хирург в героическую пору развития хирургии являлся харизматически одаренным человеком, совер­шавшим подвиги личного мужества и владевшим удиви­тельным мастерством, тогда как современный хирург — это скорее невозмутимый, хорошо вышколенный специа­лист, точно так же обстоит дело и с аналитиками. По мере углубления наших знаний о нарциссических нарушениях процедура лечения, прежде столь зависевшая от личных качеств аналитика, постепенно превращается в умелую работу проницательного и понимающего специалиста, который не опирается на какой-либо особый дар своей личности, а ограничивается использованием только тех инструментов, которые обеспечивают рациональный успех, — интерпретациями и реконструкциями.

Последствия склонности аналитика отвечать при контр­переносе на нарциссические фиксации анализанда раздра­жительностью и нетерпением — даже едва различимым — будут обсуждаться в главе 11. Здесь я лишь повторю то, что утверждалось мною ранее (Kohut, 1966a), а именно: желание терапевта заменить нарциссическую позицию паци-

9 (продолжение) _ПОЗиции). Разумеется, никто не будет оспаривать те­рапевтические успехи в работе с практически неизлечимыми на­рушениями лишь на основе того, что эти успехи были достигнуть! в результате непосредственного или косвенного влияния личности терапевта. Единственное, что можно оспорить, так это вторичные рационализации, с помощью которых пытаются придать научную респектабельность используемым процедурам. К решению вопроса о том, является ли эта специфическая форма терапевтического управления по своей сути научной или она — продукт вдохновения (то есть вопроса о том, находятся ли задействованные иррацио­нальные силы под рациональным контролем терапевта), можно подойти, лишь ответив на следующие вопросы: (1) есть ли у нас системное теоретическое понимание процессов, задействованных в терапии? (2) Можно ли передать метод другим людям, то есть можно ли ему обучиться (и в конце концов применять его) в отсут­ствие его изобретателя? И, наконец, наиболее важный вопрос (3): продолжает ли терапевтический метод оставаться успешным после смерти его создателя? Увы! Именно этот последний пункт слишком часто показывает, что терапевтическая методология не была научной и что успех зависел от реального присутствия отдельного, особо одаренного человека.

ента объектной любовью объясняется неуместным проник­новением альтруистической системы ценностей западной культуры, а не беспристрастными рассуждениями о зрелости развития или об адаптивной пользе. Иначе говоря, во мно­гих случаях воссоздание нарциссических структур и их ин­теграция в личность должны расцениваться как более реаль­ные и надежные результаты терапии, чем сомнительное согласие пациента с требованиями заменить свой нарцис­сизм объектной любовью. Разумеется, при анализе некото­рых нарциссических личностей бывают моменты, когда веские доводы оказываются вполне уместными в качестве последнего шага при убеждении пациента в том, что удовле­творение, получаемое им от неизменных нарциссических фантазий, является иллюзорным. Например, умелый анали­тик старшего поколения, как следует из провозглашаемой психоаналитической доктрины, выберет стратегическую позицию молчаливой передачи «короны и скипетра» своему ничего не подозревающему анализанду и не будет противо­поставлять ему еще одну вербальную интерпретацию.

В целом, однако, аналитический процесс значительно интенсифицируется, когда мы демонстрируем пациенту в правдивых и объективно приемлемых терминах роль его нарциссизма в архаичной вселенной, в которую, несмотря па все свое нежелание и сложности, он все же допустил аналитика. И нам лучше всего доверять спонтанным синте­тическим функциям Эго пациента, чтобы достичь посте­пенного контроля над нарциссическими частями лично-i ти в атмосфере аналитико-эмпатического принятия, а не побуждать анализанда к полной имитации презри­тельного отвержения аналитиком отсутствия реализма у пациента. В этом смысле аналитик особенно эффекти­вен, если может в значительной мере реконструировать архаичные состояния Эго и специфическую роль, которую играют в них нарциссические позиции, и если он может установить связь между переживаниями, возникающими при переносе, и соответствующими детскими травмами. Краткое указание Фрейда в последней работе по техни­ке психоанализа, касающееся стиля и формы таких рекон­струкций, хотя и не предназначено для иллюстрации их ро-ли при анализе нарписсических нарушений, пожалуй,

является особенно подходящим, чтобы проиллюстриро­вать в данном контексте тональность принимающей, пояс­няющей беспристрастности, которая должна доминиро­вать в этих вмешательствах. «'Вплоть до вашего такого-то года [Фрейд обращается к своему воображаемому пациенту] вы рассматривали себя как единственного и неограни­ченного владельца матери; затем появился другой ребенок, а с ним и ваше сильнейшее разочарование. Ваша мать на ка­кое-то время оставила вас, да и потом, после ее возвраще­ния, она уже никогда больше не посвящала себя исключи­тельно вам. Ваши чувства к матери стали амбивалентными, а отец приобрел для вас новое значение'... и т. д.» (Freud, 1937b, p. 261).

Относительная приемлемость или неприемлемость вос­питательного давления, оказываемого аналитиком на па­циента — либо при помощи беспристрастных взвешенных формулировок, либо в форме морализаторских увеще­ваний, — должна оцениваться с учетом метапсихологиче-ского понимания нереалистичных структур, находящихся в центре внимания терапевта. Разумеется, помимо нереа­листичных идеализации со стороны пациента, аналитик склонен автоматически отвечать воспитательными мерами (противопоставлением реальности) — то есть, если пере­фразировать Гартманна (Hartmann, I960), — с позиции реальности или зрелой морали, прежде всего на его нереа­листичную грандиозность (особенно если она открыто выражается в виде высокомерного превосходства или над­менности, а также в требованиях безграничного внимания, которые пациент предъявляет, явно не считаясь с правами и ограничениями других людей, например аналитика).

Однако способность выбрать подходящий ответ на яв­ную грандиозность анализанда предполагает понимание специфической структуры и, следовательно, специфи­ческого психологического значения его требований. Точ­нее говоря, открытые нарциссические требования при нарциссических нарушениях личности предъявляются в трех следующих формах, которые можно определить в структурных и динамических терминах. Каждая из этих форм должна вызывать терапевтические реакции со сто­роны аналитика, которые согласуются со специфическими

структурными и динамическими детерминантами пове­дения пациента.