Общие замечания о механизмах, вызывающих терапевтический прогресс в психоанализе 6 глава

Предыдущие рассуждения позволяют провести парал­лель между анализом нарциссических нарушений лич­ности и приведенным утверждением Фрейда по поводу контрпереносов при анализе неврозов переноса. Если при анализе невроза переноса реактивированные инцестуоз-ные объектно-либидинозные потребности пациента вы­зывают у аналитика сильное ответное чувство, которое им не осознается и не понимается, то он может формально и равнодушно отнестись к желаниям пациента, либо от­вергнуть их любым другим способом, либо даже их не за­метить. Во всяком случае его Эго не будет свободным в выборе ответа, соответствующего требованиям анализа, и он не будет способен, как это выразил Фрейд, созна­тельно предоставлять то, что он дает пациенту «по мере необходимости... в большей или меньшей степени...» Аналогичная ситуация может возникнуть при анализе

нарциссических нарушений личности, когда реактивация идеализированного родительского имаго вынуждает ана-лизанда воспринимать аналитика как воплощение идеали­зированного совершенства. Если аналитик не приходит к согласию со своей собственной грандиозной самостью, то он может отреагировать на идеализацию сильнейшим возбуждением своих бессознательных грандиозных фанта­зий. Под их давлением может произойти усиление защит, которые будут подкрепляться и конкретизироваться в от-нержении аналитиком идеализирующего переноса па­циента. Если защитная установка аналитика становится хронической, то возникает препятствие к установлению необходимого идеализирующего переноса и, как следст-ние, постепенного процесса переработки, сопровожда­ющегося преобразующей интернализацией в области идеализированного родительского имаго, не происходит. (-ужение свободы «рабочего Эго» аналитика (Fliess, 1942) обусловлено его неспособностью выдерживать специфи­ческие нарциссические требования пациента. Если пере­фразировать Фрейда, он не может позволить себе быть идеализированным «по мере необходимости... в большей пли меньшей степени».

Постепенное аналитическое устранение идеализиру­ющего переноса, происходящее на протяжении долгих периодов переработки (обычно на поздних стадиях ана­лиза), подвергает аналитика еще одному эмоциональному испытанию в этой области. Как уже отмечалось, в началь­ной фазе аналитик может почувствовать себя задавленным «пойми активированными нарциссическими фантазиями; мл завершающей стадии он может испытывать чувство |>биды из-за того, что пациент, который прежде его идеа-шзировал, теперь стал относиться к нему с меньшим пиететом.

Чрезмерная придирчивость и принижение аналитика иногда также встречаются на ранних этапах анализа в ка­честве защит против установления идеализирующего пере­носа. 11роницательному аналитику обычно нетрудно распо-шдть гонко замаскированное восхищение, которое в этих i i\ чаях скрывается за критическим отношением пациента. Разумеется, эти защиты требуют иного технического

подхода и вызывают у аналитика иные реакции, нежели нападки на него, предшествующие и сопутствующие отводу идеализирующего либидо. Понимание того, что он имеет дело с защитами пациента против установления идеализи­рующего переноса, как правило, предохраняет аналитика от развития неблагоприятных реакций, способных нару­шить его аналитическую позицию.

Однако нападки пациента на аналитика, встречающи­еся в периоды переработки на поздних стадиях анализа, и в самом деле подвергают его тяжелым эмоциональным испытаниям, поскольку большинство пациентов (в связи с их болезненным разочарованием в период проверки реальности, предшествующей отводу нарциссического либидо от аналитика) могут фиксироваться на некоторых действительных эмоциональных, интеллектуальных, фи­зических и социальных недостатках аналитика. Тем не ме­нее, по моему опыту, серьезные трудности в этой области (то есть реакции аналитика, ставящие под сомнение успех анализа) возникают нечасто. Относительная безвредность реакций, возникающих у аналитика в ответ на нападки пациента в процессе переработки последним своих идеа­лизации, объясняется рядом причин. Если нарциссиче-ская уязвимость аналитика велика (и особенно если его умения и опыт аналитического лечения нарциссических расстройств недостаточны), то у его пациентов не будет возможности достичь стадии, на которой можно систе­матически проработать идеализирующий перенос, и, сле­довательно, не наступит фаза, в которой происходит постепенный отвод нарциссического либидо от аналити­ка. Но если систематический процесс переработки в этой области приведен в действие, то сочетание двух факто­ров — (а) ослабления к этому времени склонности па­циента отвечать на ошибки аналитика чем-то большим, чем кратковременное нарциссическое и донарциссиче-ское эмоциональное отстранение, и (б) способности аналитика восстанавливать психическое равновесие па­циента после того, как он отыграл свое раздражение, вызванное эмоциональной холодностью или неверными интерпретациями аналитика, — смягчает вредное воз­действие реакций аналитика, которые могут вызывать

затруднения. Кроме того, отвод пациентом идеализиру­ющего катексиса происходит не так быстро, как происхо­дила первоначальная временная идеализация, и придир­чивость пациента обычно перемежается со спонтанным возвращением к прежней идеализирующей установке. Таким образом, аналитик начинает осознавать эти чередо­вания восхищения и презрения и становится способным с оптимальной объективностью относиться к нападкам на него пациента, поскольку может понять их в контексте потребностей аиализанда, возникающих во время анали­тического процесса. Он поймет динамическую взаимо­связь между нападками на него пациента, ослаблением идеализирующих катексисов и постепенным усилением определенных интернализированных нарциссических структур (например, идеалов пациента). Удовлетворение от достигнутого прогресса в решении трудной терапевти­ческой задачи и интеллектуальное удовольствие от пони­мания того, каким образом он был достигнут, представ­ляет собой эмоциональное вознаграждение, которое поддерживает аналитика в те моменты, когда аналити­ческий процесс становится для него особенно напря­женным.

ГЛАВА 11. Некоторые реакции аналитика

НА ЗЕРКАЛЬНЫЙ ПЕРЕНОС

То, что относилось к переживаниям аналитика и его пове­дению при реактивации идеализированного родитель­ского имаго, относится и к его эмоциональным реакциям на требования терапевтически мобилизованной грандиоз­ной самости пациента: эти реакции обусловлены не только профессиональным опытом аналитика, относящимся к анализу нарциссических нарушений, но и — зачастую в решающей степени — его личностью и текущим психи­ческим состоянием. Кроме того, мы не должны забывать, что терапевтическая мобилизация грандиозной самости имеет разные формы проявления и что соответствующие состояния, по своей форме похожие на перенос, пред­ставляют собой отличающиеся друг от друга клинические картины, которые ставят перед аналитиком разные эмо­циональные задачи.

Так, например, при зеркальном переносе в строгом значении термина аналитик является четко обозначенной мишенью для удовлетворения потребностей пациента в отражении, восхищении и одобрении его эксгибицио­низма и величия. Но если терапевтическая реактивация грандиозной самости пациента приводит анализанда к вос­приятию аналитика в качестве второго «я» или близнеца и — тем более — если распространившаяся грандиозная самость анализанда начинает воспринимать репрезента­цию аналитика как часть себя (слияние), то тогда эмоцио­нальные требования к аналитику имеют совершенно иную природу. При зеркальном переносе в узком значении слова пациент признает присутствие аналитика лишь в опреде­ленных пределах: он осознает аналитика постольку, по­скольку тот выполняет свои функции с точки зрения нар­циссических потребностей пациента; пациент настаивает па том, чтобы действия аналитика были сосредоточены целиком на этих потребностях, и отвечает разными эмо-

циями на приливы и отливы эмпатии аналитика по от­ношению к его требованиям. Однако при реактивации iрандиозной самости в форме близнецового переноса (переноса по типу второго «я») и слияния аналитик как независимый индивид, как правило, полностью исчезает из ассоциаций пациента, а затем лишается даже мини­мального нарциссического удовлетворения, которое пре­доставляется ему при зеркальном переносе — признания пациентом его отдельного существования '.

Но даже при зеркальном переносе в узком значении термина требования пациента подвергают аналитика i яжелому эмоциональному испытанию и могут вызывать реакции, способные помешать развитию и сохранению переноса, а также процессу переработки. На протяжении долгого времени, когда анализанд начинает реактиви­ровать давние нарциссические потребности и, зачастую Гюрясь с сильным внутренним сопротивлением, демон-( грируетсвой эксгибиционизм и свою грандиозность в те­рапевтической ситуации, он наделяет аналитика ролью >\а и зеркала для своего проявляемого вопреки собст­венному желанию инфантильного нарциссизма. Помимо тактичного принятия эксгибиционистской грандиозности пациента, вклад аналитика в установление и развертыва­ние зеркального переноса ограничивается двумя формами действий, к которым он должен относиться со всей осто­рожностью: он (1) интерпретирует сопротивление паци­ента раскрытию своей грандиозности и (2) демонстрирует

См. н этой связи замечания о возможной аналогии между воспри­ятием взрослым своего тела и психики, а также их функций и восприятием нарциссического объекта при слиянии как раз­новидности зеркального переноса (глава 5). Здесь можно доба­вить, что подобно тому как человек обычно относится к своему телу и психике — и их функциям - как к чему-то естественно данному, точно так же обстоит дело и с восприятием аналитика при переносе-слиянии. В целом только тогда, когда возникает нарушение физического или психического функционирования (или. соответственно, когда при переносе-слиянии аналитик \^гходит или не проявляет эмпатии). человек с раздражением осознает, что то, что, безусловно, должно функционировать, откалывается это делать.

пациенту не только то, что его грандиозность и эксги­биционизм когда-то играли некую роль, соответствующую фазе развития, но и то, что теперь они должны быть допущены в сознание. Однако на протяжении долгого времени аналитику опасно подчеркивать иррациональ­ность грандиозных фантазий пациента или делать акцент на реальной необходимости для него обуздать свои эксги­биционистские требования. Реалистичная интеграция инфантильной грандиозности и эксгибиционизма па­циента произойдет сама собой и не привлекая к себе внимания (хотя и очень медленно), если благодаря эмпа-тическому пониманию аналитиком зеркального переноса пациент будет способен поддерживать мобилизацию гран­диозной самости и допускать к своему Эго ее требования (см. обсуждение процесса переработки при зеркальном переносе в главе 7).

Однако из-за собственных нарциссических потреб­ностей аналитику бывает трудно выносить ситуацию, в которой его участие сводится к пассивной роли зеркала для отражения инфантильного нарциссизма пациента, и поэтому он может — неуловимо или открыто, через явные ошибочные и симптоматические действия или через рационализируемое и теоретически обосновывае­мое поведение — препятствовать установлению или сохра­нению зеркального переноса.

Большинство суждений по поводу реакций и контрпе­реносов аналитика, связанных с идеализирующим перено­сом, относятся и к зеркальному переносу, а многие предыду­щие выводы применимы и к данной ситуации. В частности, мы снова вспомним изречение Фрейда, что аналитик, осо­знавая потребности пациента и свои собственные реакции, должен уметь контролировать, сколько он дает пациенту, «иногда даже в очень большой степени»². На пути к интегра­ции инфантильной грандиозности и эксгибиционизма пациента аналитик должен в течение долгого времени демонстрировать свое сочувственное понимание требо­ваний пациента служить отражением его осторожных попыток реактивировать ранние формы любви к себе.

² Это утверждение было цитиронапо выше (с. 288).

Но, кроме того, он и в самом деле должен стать таким «увеличительным» зеркалом, отражающим эти потреб­ности через неотвергающие интерпретации зачастую едва заметных проявлений реактивированного инфантильного нарциссизма пациента. Однако аналитик сможет справить­ся с этой задачей только в том случае, если без чувства оби­ды и с терпением отнесется к тому, что, в сущности, ему от-ведено более чем скромное место и что пациент требует от него исполнения весьма ограниченного набора функций.

Проблемы аналитика и, соответственно, потенциаль­ные помехи аналитической реактивации грандиозной самости являются совершенно иными, когда он сталки­вается с такими разновидностями терапевтической реак­тивации грандиозной самости, как слияние и близне­цовый перенос (перенос по типу второго «я»). Будучи объектом зеркального переноса, аналитик может ока­заться неспособным понять нарциссические потребности пациента и ответить на них соответствующими интер­претациями. Самыми распространенными опасностями, которым подвергается аналитик при близнецовом перено­ге и слиянии, являются скука, отсутствие эмоциональной вовлеченности в отношения с пациентом и недостаточная концентрация внимания (включая такие вторичные реак­ции, как открытое проявление недовольства, увещевания, постоянное стремление интерпретировать сопротивле­ния и другие формы рационализируемого отыгрывания напряжения и нетерпимости).

В большинстве случаев склонность аналитика испы­тывать скуку и трудности сосредоточения внимания на па­циенте в случае переноса по типу второго «я» (близне­цового переноса) и слияния объясняются относительно простым набором причинных факторов. Краткий мета-психологический анализ процессов внимания поможет нам понять возникновение специфической тенденции аналитика к невнимательности, когда он сталкивается с переносом-слиянием или близнецовым переносом.

Настоящая бдительность и концентрация внимания в период продолжительного наблюдения может сохра­няться только тогда, когда наблюдатель глубоко вовлечен в этот процесс. Направленные на объект стремления.

как правило, вызывают эмоциональную реакцию у того, на кого они направлены. Таким образом, даже если анали­тик по-прежнему пребывает в полной растерянности отно­сительно значения того, о чем говорит пациент, наблю­дение за (объектно-инстинктивными) проявлениями переноса обычно не вызывает}' него скуки.

Разумеется, иначе обстоит дело, если скука аналитика является защитной. Хотя в этих случаях аналитик вполне понимает траисферентное значение того, о чем говорит пациент, но не желает этого делать. Он может, например, бессознательно стимулироваться либидинозными транс-ферентными проявлениями пациента и поэтому защи­щаться, демонстрируя отсутствие интереса, от попыток пациента его соблазнить. Во всех этих случаях мы имеем дело не с настоящей скукой, а с отвержением эмоцио­нальной вовлеченности (включая предсознательное вни­мание), которая на самом деле присутствует под поверх­ностным слоем личности аналитика.

Таким образом, в случаях защитной скуки глубинные слои психического аппарата становятся недоступными из-за защитной активности поверхностного слоя. Однако когда внимание аналитика является равномерно парящим, то есть когда базисная установка аналитика на наблюдение не нарушена, глубинные слои его психики открыты для стимулов, порождаемых сообщениями пациента, тогда как интеллектуальная деятельность высших когнитивных уровней временно в значительной мере — но вместе с тем избирательно! — приостанавливается. Пока неразрешен­ные конфликты аналитика, связанные с его собственными бессознательными либидинозными и агрессивными реак­циями, не нарушают его восприимчивость к (объектно-ин­стинктивным) трансферентным сообщениям пациента, аналитик будет способен в течение долгого времени оста­ваться внимательным слушателем и не будет спасаться бегством ни с помощью установки незаинтересованности и эмоционального отстранения, ни с помощью преждевре­менной интерпретации поведения пациента с (пред)со-знательной целью прекращения дискуссии.

Однако вербальное и невербальное поведение анали-зандов, страдающих нарциссическими нарушениями лич-

ности, не затрагивает бессознательной настроенности и внимания аналитика так, как ассоциативный материал при неврозах переноса, который состоит из направлен­ных на объект инстинктивных стремлений. Правда, при идеализирующем переносе пациент может распоря­жаться аналитиком как переходным объектом несколько более высокого уровня, и, таким образом, как отмечалось выше, собственный нарциссизм аналитика вызывает либо стимуляцию, либо разочарование, а потому его внимание легко оказывается поглощенным.

Все это относится и к зеркальному переносу в узком значении термина, хотя и по несколько иным причинам. Несмотря на то, что аналитик важен здесь пациенту лишь в качестве зеркала и эха для его реактивированной гран­диозной самости, к нему по-прежнему обращаются или от него защищаются, или от него отгораживаются в связи с активированными нарциссическими потребностями пациента. Таким образом, у аналитика стимулируется разнообразные эмоциональные реакции в ответ на эти

обращения, и они привлекают к себе и поддерживают его
внимание.

Однако когда активация грандиозной самости проис­ходит в форме ее слияния с психическими репрезентанта­ми аналитика (отчасти это относится и к переносу по типу второго «я»), то никакого объектного катексиса не су­ществует, и привязанность пациента к аналитику имеет

специфический архаичный характер. Таким образом, хотя
внимание аналитика активируется когнитивной задачей
понимания загадочных проявлений архаичных нарцис-

сических отношений — и несмотря на то, что он может
чувствовать себя угнетенным очевидными, хотя и не выска-
чанными требованиями пациента, которые с точки зрения
цели переноса-слияния равносильны полному порабоще­
нию, — отсутствие объектно-инстинктивных катексисов
часто не позволяет ему оставаться по-настоящему внима-
тельным в течение долгого времени.

Хотя данные рассуждения относятся к естественным и универсальным особенностям человеческих реакций, обученный психоаналитик должен уметь справляться со склонностью к отводу своего внимания от пациента.

который не стимулирует его распространением объект­ного катексиса. Другими словами, аналитик должен быть способен мобилизовать и сохранять эмпатию и когни­тивную вовлеченность в терапевтически активированные нарциссические конфигурации своих нарциссических анализандов. Если судить по частоте, с которой встре­чаются неудачи подобного рода, едва ли можно говорить, что они обусловлены специфическими бессознательными конфликтами и фиксациями аналитика, а потому их нель­зя квалифицировать как контрпереносы. Эта точка зрения подтверждается также тем, что подобные трудности ана­литика, как правило, существенно нивелируются, когда он достигает более глубокого и всестороннего понимания этой области психопатологии и когда он начинает более ясно осознавать сущность специфических психологи­ческих задач, с которыми сталкивается.

Однако бывают случаи, когда объяснения (даваемого, например, учителем, супервизором или консультантом или полученного каким-то другим путем) и последующего более глубокого (пред)сознательного понимания аналитиком особого рода психологических проблем, возникающих при лечении нарциссических нарушений личности, оказыва­ется недостаточно и когда склонность аналитика к невнима­тельности, скуке и защитным действиям сохраняется без изменений, несмотря на все разъяснения консультанта или супервизора и даже вопреки собственным добросовестным и настойчивым попыткам аналитика себя исследовать. В таких случаях, когда хроническая неспособность ана­литика мобилизовать и поддерживать свое внимание, эмпа­тию и понимание, по-видимому, обусловлена его бессозна­тельными фиксациями (в основном в сфере его собственно го нарциссизма), использование термина «контрперенос» действительно будет оправданным. Потребность аналитика избегать напряжения, вызываемого постоянным вовлече­нием в сложные интерперсональные отношения, лишен­ные важных объектно-инстинктивных катексисов, здесь, по-видимому, обусловлена вызывающим тревогу чувством того, что его пытаются оплести нарциссической паутиной психологической организации другого человека, где он бу­дет вести анонимное существование.

Трудно определить, как часто встречаются эти специ­фические точки фиксации в структуре личности аналити­ков, в частности из-за того, что даже если они и имеются, то могут не создавать помех профессиональной деятель­ности в областях, не имеющих отношения к анализу нар­циссических нарушений личности. Таким образом, они могут оставаться невыявленными, поскольку аналитик будет отказываться от лечения таких пациентов. Вместе с тем я считаю, что некоторая нарциссическая уязвимость не­редко встречается среди аналитиков, поскольку специфи­ческое развитие эмпатической чувствительности часто способствует появлению мотивации стать аналитиком, и она остается действительно ценным профессиональным качеством, пока находится под контролем Эго. Хотя необ­ходимо признать, что сознательное Эго не играет актив­ной роли в психологической деятельности, ведущей к эм-патическому восприятию, тем не менее оно контролирует ее разными способами: оно решает, инициировать или нет шпатический модус восприятия, контролирует глубину регрессии в состоянии свободно парящего внимания и заменяет эмпатическую установку соответствующими вторично-процессуальными действиями, чтобы оценить эмпатически воспринятые психологические данные, кото­рые нужно ввести в реалистический и логический кон­текст и на которые нужно найти надлежащий ответ — молчание, интерпретацию или широкие аналитические построения.

Однако особый дар эмпатического восприятия, а так­же склонность получать удовольствие от осуществления .пой психологической функции в основном приобрета­ются в детском возрасте. И потенциальный талант, и удо­вольствие от осуществления функции возникают в тех же самых ситуациях, которые формируют ядро обсуждаемой здесь уязвимости к страху архаичного вовлечения. Если, например, нарциссический родитель — в большинстве случаев, но не всегда им является мать, влияние которой в этом смысле доминирующее — относится к ребенку как продолжению себя самого в период, когда такая установка уже не является соответствующей, или такая установка будет чересчур интенсивной, или селективность его

реакций будет нарушена, то незрелая психическая орга­низация ребенка окажется излишне ориентированной на психологическую организацию матери (или отца). Последствия такого психологического влияния могут быть самыми разными. Оно может привести к развитию чувствительной психологической надструктуры с необы­чайно выраженной способностью к восприятию и понима­нию психологических процессов у других людей. Или на­оборот, чрезмерная психологическая близость в детском возрасте может привести к защитному отвердению или притуплению перцептивных структур, позволяющему защитить психику от травматизации провоцирующими тревогу патогенными реакциями родителей.

В оптимальных условиях взрослый, находящийся вэмпатическом слиянии с маленьким ребенком, будет воспринимать его тревогу и соответствующим образом реагировать на его напряжение. Например, интенсивное тревожное напряжение ребенка моментально будет вызы­вать эмпатическую сигнальную тревогу у взрослого. Одна­ко после оценки реальной ситуации взрослый может уви­деть, что опасности не существует, и избавится от тревоги. Затем он приобщит ребенка к своему собственному спо­койствию с помощью соответствующих фазе развития ребенка действий, в которых делается акцент на слиянии и эмпатической передаче эмоционального состояния, например, взяв ребенка на руки, прижав его к себе, и т.д/ Такое взаимодействие стимулирует развитие полезной и сбалансированной эмиатической способности ребенка. Но если мать, вместо того чтобы выполнять функцию буфера для переживаний напряжения у ребенка, склонна отвечать — диффузно или избирательно — на возника­ющую умеренную тревогу ребенка ипохондрическим уси­лением и усложнением болезненной эмоции и угрожает заразить ребенка своей паникой, то ребенок попытается

¹ Подобия таких благоприятных ситуаций слияния встречаются, конечно, и среди взрослых. Когда человек кладет руку на плечо другу, который пребывает в расстроенных чувствах, он не толь­ко выражает заботу, но и позволяет ему посредством доброволь­ной регрессии временно слиться с его спокойствием.

защитить себя от развития травматического состояния, проявляя стремление от нее отстраниться и преждевре­менную автономию, или — что здесь является особенно важным — попытается защититься с помощью несоответ­ствующего фазе развития (то есть преждевременного) замещения эмпатического восприятия другими способами оценки реальности.

В специфических, отчасти благоприятных условиях даже такая ранняя травматизация не исключает последу­ющего проявления талантов в психологической области, и хотя это в общем-то редкость, действительно есть некото­рые выдающиеся аналитики, чьи умения и научный вклад в психоанализ, по-видимому, являются следствием недоста­точной эмпатической способности, вместо которой в ран­нем возрасте развилась способность к оценке психологи­ческой реальности на основе вторичного процесса. Если большинство аналитиков собирают свои данные благодаря эмпатическому восприятию многочисленных сложных конфигураций у других людей (это напоминает распознава­ние человеческого лица посредством единичного когни­тивного акта), то психологи, относящиеся к этой группе, не пытаются определить комплексное психологическое состояние одним когнитивным усилием, а собирают и со­поставляют отдельные психологические факты, пока не смогут подобным образом достичь понимания сложных психологических конфигураций других людей. В этом процессе они приходят к осознанию многих нюансов, которые ускользают от эмпатического наблюдателя; по с другой стороны, они часто теряют массу времени, воспринимая то, что и гак сразу видно. Иногда они стано­вятся жертвами нелепых недоразумений и нередко явля­ются скучными собеседниками, поскольку имеют обыкнове­ние втолковывать очевидное.

Приведенная классификация типов личности психо­аналитиков, полученная на основе исследования их уста­новок и реакций в сфере эмпатической чувствительности, разумеется, является чересчур упрощенной. На самом деле эти чистые формы встречаются гораздо реже, чем смешан­ные, и поэтому едва ли можно создать простую типологию личностной организации глубинных психологов. Однако

опыт учит нас, что многие из тех, кто выбирает карьеру, в которой эмпатическая озабоченность другими людьми составляет ядро профессиональной деятельности, пере­жили травму (в допустимых пределах) в ранних фазах развития эмпатии и стали затем отвечать на чувство тре­воги, связанное с угрозой новой травматизации, двумя взаимодополняющими реакциями: (а) у них развилась гииерчувствительность перцептивных структур, и (б) они ответили на необходимость справляться с угрожающим наплывом стимулов необычайным усилением вторичных процессов, нацеленных на понимание психологических данных и упорядочение психологического материала.

Исследование разных особых дарований и специфи­ческих нарушений в сфере эмпатии не входит в задачи настоящей работы. В контексте специфических контрпе­реносов, возникающих в процессе анализа нарцисси-ческих нарушений личности, достаточно будет повторить, что аналитики, обладающие прекрасной и даже выда­ющейся способностью к эмпатическому восприятию структурных конфликтов при неврозах переноса, тем не менее могут оказаться избирательно и специфиче­ски неспособными к эмпатическому восприятию струк­турных дефектов, травматических состояний и нарцис-сических фиксаций, которые встречаются при анализе нарциссических нарушений личности. Архаичный страх оказаться беззащитным под напором тревожных реакций матери (или иных иррациональных или чрезмерных эмо­циональных реакций) может привести некоторых анали­тиков к сдерживанию своей эмпатии, потому что они боятся того, что не смогут устоять перед потребностью в слиянии своих анализандов, и потому что они должны защищаться от образа вторжения архаичной матери, подавляющей ребенка своей тревогой. Поэтому аналити­ки с подобной организацией личности часто оказываются неспособными эмпатически относиться к пациентам, от которых исходит угроза впутать их в свои нарцис-сические архаичные связи. Скрывая эту свою неспособ­ность за рационализирующими утверждениями, которые выражают общий терапевтический пессимизм в отно­шении таких пациентов, они будут, защищаясь, избегать