ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЧЕЛОВЕКЕ В КУЛЬТУРЕ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Мыслители эпохи Просвещения не приняли традиционный христианский дуализм божественного и природного в челове­ке и рассматривали его как чисто природное существо, полно­стью определяемое законами природы, и подчиняющегося им. Главной проблемой в объяснении человека становится: проблема возникновения сущности сознания. Соответственно, для того, чтобы объяснить человека как природное существо, становится необходимым объяснить существование и функци­онирование сознания исходя из природных закономерностей. Человек для просветителей XVIII века является природным механизмом, своего рода — машиной. Характерно в этом от­ношении название одного из основных трактатов Ламетри — «Человек — машина». Известна аналогия Дидро, который говорил, что если бы фортепиано имело возможность есть, пить и размножаться, то оно ничем не отличалось бы от че­ловека. Как первое, так и второе являются только механизма­ми, определенным образом реагирующими на внешнее воздей­ствие среды.

Соответственно, в подобной трактовке сознание человека уподобляется зеркалу, которое отражает окружающую действительность. Момент этого отражения и называется ощущением. Однако от обычного зеркала человек отличается тем, что умеет задерживать в себе, в своем мозгу результаты отражения, слепок с действительности, в то время как обычное зеркало этого не может. Такое удержание в мозгу слепка с отражаемой действительностью называется восприятием. Результаты восприятия могут снова всплывать на поверхность его зеркала — сознания. Этот акт называется представлени­ем, когда человек не видя предмета, все-таки мысленно представляет его.

Оперируя представлениями, человек образует понятия, то есть фиксирует общее, что служит основой для определения некоторых предметов в единый класс. Понятия уже и явля­ются основой для абстрактного мышления человека. Такова схема возникновения сознания человека у просветителей XVIII века. Из этой схемы вытекают весьма важные выводы. Во-первых, поскольку человек рассматривается как природный механизм — вопрос о свободе человека решается отрица­тельно. Признается, что по своей природе человек является существом изначально несвободным.

Во-вторых, поскольку содержание сознания человека со­ставляют только результаты его восприятия окружающей действительности, то человек не способен к творчеству чего-либо нового, что источником нового является исключительно природа. Взгляд на человека, действия и поступки которого определяются природными задатками, против которых он бессилен бороться, красочно изложен в одной из блестящих работ Дидро «Племянник Рамо». Хотя в этой работе Дидро не так однозначен и прямолинеен как Ламетри с его «Чело­век — машина». История появления работы «Племянник Ра­мо» в своем роде единственная. Впервые это произведение вышло в свет в Германии при непосредственном участии Гете. В 1804 году Шиллер передал Гете рукопись Дидро и попросил перевести ее на немецкий язык. Гете сделал это с боль­шим увлечением, вложив в этот труд всю свою душу. Вскоре Шиллер умер, а рукопись исчезла неизвестно куда, так что Гете впоследствии не мог объяснить, ни от кого она была по­лучена Шиллером, ни куда пропала. Когда в Париже через несколько лет было предпринято издание сочинений Дидро, два неизвестных молодых человека представили к опублико­ванию якобы подлинную рукопись Дидро. В то же время издатель получил от дочери Дидро другую рукопись, которая, по ее утверждению была копией, сделанной с оригинала самим Дидро. Гете был избран в качестве третейского судьи и решил дело в пользу копии, данной дочерью Дидро.

Если говорить о сюжете этого произведения, то его собственно нет. В споре между музыкантом Рамо и философом решаются вопросы: о сущности человека, о соотношении в нем естественного (природного) и разумного, необходимости свободы, роли воспитания. При первом чтении работы может показаться, что во взглядах одного из собеседников (филосо­фа) представлена позиция самого Дидро. Но затем становится очевидным, что противопоставление это входило в замы­сел Дидро. Более того, его задачей было показать не только ограниченность каждого из них, но и необходимость сочетания их взглядов. Таким образом, мнение самого Дидро не совпадает ни с одним из них в отдельности, но совпадает с ними взятыми вместе.

Спор начинается с оценки жизни Рамо под углом зрения: выяснения содержания понятий естественного и разумного в человеке. Здесь и начинаются расхождения между «тунеядцем» Рамо и «честным» философом. Однако так ли уж фило­соф верен своим идеалам праведника и так ли низок Рамо?

Рамо превращается в угодника, льстеца, лжеца, клеветни­ка, как он сам говорит из-за «куска хлеба». Правда, чувство голода (как и другие потребности) существуют для него не в примитивной форме, а в том виде, который свойственен лю­дям его круга. Ему необходимы, как говорит сам Рамо, «хороший стол, теплая зимняя одежда и легкая — летняя, покой, деньги и многое другое». Можно усомниться в том, достойно ли человеку получать все это из рук щедрых покровителей, а не добывать своим трудом, но не может быть сомнения в том, что без этих предметов человек обойтись не может. Поэтому в ответ на упрек философа, что он низок, так как идет ради своих потребностей на неблаговидные поступки, Рамо отвеча­ет согласием, но при этом добавляет, что, достигая всего этого такими средствами, он вовсе не насилует себя, а поступает в соответствии с собственной природой. Ему даже это нравится!

«Кем был бы наш друг Рамо — задает он вопрос самому себе и философу, если бы вдруг он стал высказывать презре­ние к богатству, женщинам, хорошему столу? Он стал бы лицемером. Рамо должен быть самим собой!». Стоит только задать вопрос, почему встречаются так часто плохие люди, чтобы стало понятно, что они сами испортили свой характер, навязав себе задачу, не свойственную их природе. Человек должен быть самим собой, то есть, подчиниться тем потреб­ностям, которые даны ему природой. «Если бы случайно,— развивает эту мысль Рамо,— добродетель вела к богатству, я был бы добродетелен или притворился бы добродетельным

не хуже всякого другого». Здесь Рамо высказывает ту мысль, которую должен был бы отстаивать не он, а философ, воспитанный в духе идей Просвещения: если в человеке все с необходимостью определено природой, то было бы не просто глупо, но и бессмысленно препятствовать ей. Человек какой он есть, хороший или дурной — заранее запрограммирован це­пью причин: можно ли осуждать его за то, что он есть такой, можно ли изменить это; можно ли упрекать человека за то, что у него хороший аппетит? Эти рассуждения взяты от Ламетри, который утверждал, что желание наслаждений не яв­ляется пороком, так как «природа влечет человека к удоволь­ствиям, и всякий человек повинуется этому естественному импульсу».

Дидро удается в ходе напряженного спора между Рамо и философом довести до логического завершения те взгляды просветителей, в которых естественное отождествлялось с ин­дивидуально-природным и в этом пункте обнаружить противоречие: не все в индивиде разумно и не все природное в человеке — идеально. В конце концов философ призывает человека к ограничению своих потребностей. И здесь спор между Рамо и философом Дидро ведется уже вокруг проблемы воспитания.

И опять Рамо как бы выигрывает спор, отстаивая то, что должен был бы защищать просветитель. По словам Рамо, воспитание не может существенно защитить человека, так как все качества в нем заложены самой природой. Отвечая на вопрос, как получилось, что он, будучи таким тонким ценителем прекрасного, оказался совершенно слеп к морали и добродетели, Рамо отвечает, что в этом «виновата молекула. У моего отца и дяди одна кровь: у меня кровь та же, что у отца, отцовская молекула была груба и невосприимчива, и эта проклятая молекула переделала все на свой лад». И он продолжает в том же духе, когда речь заходит о воспитании сына. В ответ на вопрос, не постарается ли он как-то нейтра­лизовать в сыне действие «проклятой» молекулы, Рамо отве­чает: «Я думаю, что ничего из этого не выйдет. Если ему суждено стать честным человеком, я ему поперек дороги не стану, если же молекуле угодно, чтобы он был негодяем вроде его папаши, то из всех моих страданий сделать его по­рядочным человеком, кроме вреда для него, ничего не полу­чилось бы. Воспитание беспрерывно сталкивалось бы с напра­влением молекулы, его словно дергали бы две противополож­ные силы, и он шел бы по своему жизненному пути все время криво».

И здесь тоже проявляется двуликость истины Просвеще­ния. Действительно, если все «естественное — разумно», то какое воспитание можно назвать хорошим, как не то, которое ведет к возможным наслаждениям и позволяет беспрепятст­венно пользоваться ими?». Развивая эту мысль, Рамо прихо­дит к выводу, что если представить своему маленькому дикарю сыну расти, как растет трава, тот захотел бы богато оде­ваться, есть по-царски, быть баловнем и любимцем женщин и пользоваться всеми благами жизни. В этом как будто нет еще ничего дурного. Однако, если довести эти «естественные» желания до логического завершения, то надо будет признать, что если маленький дикарь и дальше останется таким неразум­ным, то к его ребяческой глупости прибавятся буйные страс­ти 30-летнего мужчины, и «он свернет шею своему отцу и ос­квернит ложе своей матери».

Для того, чтобы избежать «естественных» пороков, нужно стать просвещенным.

Природа говорит с людьми на разных языках, но пусть все люди сделаются просвещенными, и она заговорит с ними на языке добродетели, — делает вывод Дидро в конце одного из лучших своих произведений «Племянник Рамо».