Не став ждать ответа, он щелкнул по кнопке включения радио, и через мгновение Изобель вздрогнула от сорвавшегося голоса Бинг Кросби, поющих что-то о белом Рождестве.

Повернув с узкой дороги, они влились в плотный транспортный поток. Слева шуршали ряды деревьев, заросли дикой омелы размахивали и цеплялись друг об друга своими тонкими ветвями, словно спутанные узлы окаменевших волос.

Несмотря на попытки отца завести разговор, мысли Изобель оставались потерянными в мире, существовавшем между настоящим и вечностью. Мире, который все еще удерживал его. Короткие вспышки лица Ворена в течение всего дня были единственным, на чем она могла сосредоточиться.

Сам сон по-прежнему ощущался несвязно в голове, чувствовался даже более далеким, чем детские воспоминания. Близость Ворена – единственное, что она четко помнила. Она просто не могла вспомнить, где они были или что он сказал. День тянулся, и она спрашивала себя, может быть, ее подсознание повторяло сны, делая все возможное, чтобы она могла представлять единственную вещь - единственного человека – и это было слишком больно, чтобы ни значило.

- Если это будет продолжаться, - сказал отец, включая поворотник, - мы могли бы просто получить одно из них.

Изобель вздрогнула от своих мыслей.

- Одно из чего?

- Белое Рождество, Из, - сказал он, не глядя на нее. – Кстати, о чем ты так усердно думаешь? Тебя что-то беспокоит?

Отец сменил полосу движения и женщина на внедорожнике с ребенком в детском кресле, которых он пропустил, посигналила ему в знак благодарности. Изобель посмотрела на свои руки, лежащие на коленях.

- Ох. - Она изобразила свою лучшую фальшивую улыбку. - Просто думала о… Национальных, – соврала она, касаясь пальцем тонкой полоски золотого кольца на правой руке. Она крутила его, поворачивая по кругу. «НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЧЕМПИОН» гласила гравировка с гладкой блестящей текстурой заглавными буквами жирным шрифтом, Трэнтон – красиво выложено синими камнями.

- Похоже, в последнее время ты много думала об этом, - сказал он. – Или, я бы сказал, беспокоишься об этом. Я имею в виду, момент, когда тебе приснилось, что ты не попала на чемпионат.

Он сделал паузу, оторвав взгляд от дороги, чтобы взглянуть на нее. Изобель знала, что он ждет ее ответа, но она не могла ничего сказать, не могла ничего придумать. Она не знала, что именно он хотел услышать. Будет лучше, подумала она, если она промолчит и позволит ему сделать собственные выводы. По крайней мере, так было легче скрыть правду.

- Ты знаешь, Иззи, - сказал он, возвращая свое внимание к дороге, - вы в этом году так здорово выступили. Я имею в виду, лучше, чем когда-либо. И я говорю это не просто так. Должен признать, я немного занервничал, когда увидел, как выполняют свои поддержки Хейвуд, но вы, ребята, затмили их. Ты знаешь это, не так ли? Я хочу сказать… Я не могу помочь, но чувствую, что по какой-то причине ты спрашиваешь себя, действительно ли вы заслужили эту победу. Как будто ты чувствуешь себя виноватой, но я еще никогда не видел вас более сосредоточенными. Команд было много, но вы, Иззи, как будто были на другом уровне существования. Я имею в виду, вы были полностью сплоченными. Вы должны гордиться собой.

- Я горжусь, - сказала она, когда седан последний раз повернул, проезжая мимо трехуровневого фонтана, который теперь стоял тихо и неподвижно, словно памятник на кладбище, собирая снег в пустых бассейнах.

Изобель почувствовала, что отец снова смотрит на нее, поэтому она подняла взгляд и изобразила еще одну фальшивую улыбку. Она изо всех сил старалась сохранить выражение лица, даже когда он отвел взгляд, но это было совсем нелегко.

По крайней мере, она пыталась показать, что Национальные волнуют ее так, как это было до того дня в школе, когда ее поставили работать в паре с обладателем уверенных глаз-нефритов - готом по имени Ворен Незер. До того, как ей стала известна одна вещь о нем или до той зловещей темы, которую он выбрал для их проекта по английскому языку – жизнь человека, которым был Эдгар Аллан По.

Но Изобель была плохой актрисой. Когда дошло до этого, только такую «Да я правда в порядке!» улыбку она могла изобразить, когда не выступала с поддержкой, и когда у неё не было ни танца, ни речевок для подкрепления нового картонного макета себя самой.

Без того безумия, которое занимало всю ее душу и тело, ей было слишком сложно притворяться, что она не была пуста внутри. Или о том, что она знала гораздо больше о произошедшем на Хэллоуин, чем то, что она сказала его родителям.

События той ночи вернулись к ней яркой вспышкой.

Мрачный Фасад. Маскарад мира грез. Падающий пепел и лесные массивы. Небо разорвано в клочья кровоточащими фиолетовыми полосами. И его глаза. Всегда эти глаза. Снова и снова она видела черноту, настигнувшую их. Она смотрела, как в них расходятся круги, поглощая ее отражение, оставляя вместо него лицо незнакомки.

- Думаешь, маме понравится этот медальон?

- Что? - Изобель моргнула. - Да, - сказала она, понимая, что отец, должно быть, имел в виду подарок, который он забрал после обеда, в том магазине продавцу пришлось поискать футляр для спецзаказа. - Конечно, понравится.

Приближаясь к знаку «стоп» перед поворотом на их улицу, седан замедлил ход. Изобель закусила ноготь большого пальца.

- Эй, пап, - сказала она, не выпуская ноготь, - ты думал о… ты знаешь, для поступления нам стоит посмотреть на Мичиганский университет?

Вместо того чтобы плавно проехать мимо знака «стоп», как обычно, отец внезапно нажал на тормоз, от чего машина слегка дернулась.

Взглянув на отца, Изобель заметила его сжатые в тонкую линию губы.

- Я думал, - сказал он, его голос принял ту напряженную твердость, к которой она стала привыкать за последние два месяца. После Хэллоуина, как погода стала более холодной, так, казалось, и характер ее отца заметно похолодел. Изобель уже настолько привыкла ходить на цыпочках вокруг него, следить за словами и контролировать просьбы, что становилось все труднее вспомнить то время, когда обстановка между ними не была такой напряженной, такой осторожной.

Она удивится, если он когда-нибудь простит ее за ложь. За то, что сбежала. За то, что влюбилась в неправильного парня.

- И? – не отступала она.

Отец вздохнул. Ослабив хватку на руле, он повернул на свою улицу.

- И я думаю, это здорово, что ты думаешь о колледже, Иззи. Но, знаешь, мы не должны присматривать колледж прямо сейчас. Ты пока еще на предпоследнем курсе. Есть еще много времени. Если ты все еще думаешь о Мэрилэнде, мы можем поехать туда этим летом. Даллас и Национальные немного ограничивают нас в средствах, малышка. Я просто не думаю, что это возможно прямо сейчас. Кроме того, ты ведь не хочешь ехать в январе, не так ли?

- Но, - начала Изобель. Пытаясь сдерживаться, она вцепилась в дверную ручку. Она не могла казаться слишком нетерпеливой. Она не могла казаться слишком отчаянной, или он увидит ее излишнюю заинтересованность. Вздохнув, она начала снова.

- Пап, уикенд в честь дня Мартина Лютера Кинга - это единственное время, когда у меня нет тренировок или игры. И этим летом будет мой последний шанс побыть в лагере болельщиков.

Отец свернул на подъездную дорожку. Одновременно с этим он поднял руку к солнцезащитному козырьку и нажал на пульт дистанционного управления гаражных ворот.

Сейчас снег большими комками падал вниз, образуя завесу между решеткой радиатора машины и воротами гаража, открывающихся с низким скрежещущим шумом. Серая тень скользнула над ними, когда седан заехал в тускло освещенное пространство.

- Всегда есть весенние каникулы, Иззи. Может быть, мы можем съездить на твой день рождения. Проведем немного времени там. Можно посмотреть Иннер Харбор (прим. Иннер Харбор - гавань, одна из самых знаменитых достопримечательностей города Балтимор, штат Мэрилэнд). Я слышал, у них там огромный океанариум.