И соответственно негативных ценностей

Иерархические отношения между ценностными модально­стями внутри позитивной и негативной ценностных пирамид носят иной харак­тер. Здесь имеет место отношение не оппонирования, бинарного противостояния, а предпочтения,стратифицирования всех позитивных ценностей по принципу «более или менее ценно», а негативных по принципу «более или менее вредно». Ясно, что эти субординационные отношения претерпевают качественные измене-

¹ Флоренский П.А. Имена. Кострома, 1993. С. 90–91.

² В этом пункте П.А. Флоренский абсолютно совпадает с М. Шелером, для которого ценностная модаль­ность «святости» также является наивысшей. В принципе без большого ущерба можно заменить категорию свя­тости, если она кого-то отталкивает по мировоззренческим соображениям, терминами «благородство», «альтру­изм» и т.д.

³ Соловьев B.C. Сочинения. В 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 604.

ния на протяжении индивидуальной человеческой жизни, от семьи к семье, от на­рода к народу, от эпохи к эпохе и т.д. Конфигурация предпочитаемых позитивных ценностных модальностей может даже измениться в течение одного дня в зависи­мости от ситуации. Но опять-таки модальности будут подвержены тем большей динамике, чем ближе расположены они к основанию позитивной и негативной ценностных пирамид.

Так, витальные ценности разного рода (ценность пищи, сна, видов отдыха) гораздо динамичнее перемещаются по шкале ценностных приоритетов, нежели ценности социальные (профессиональный успех, слава, социальная стабиль­ность), а последние, в свою очередь, подвержены большей мобильности, чем ду­ховные ценности (представления о нравственном долге, о справедливости, музы­кальные пристрастия и т.д.). Соответственно, наиболее устойчивыми всегда являются высшие духовные ценности и главные антиценности,т.е. то, что задает основную конфигурацию индивидуального или надиндивидуально-соци-ального ordo amoris. Такая установка четко прослеживается, например, в мифоло­гии, когда герой защищает и реализует высшие ценности, противостоя трикстеру (как антигерою).

Однако современный мир все чаще сталкивается с ситуацией, когда удар по устоявшейся системе культурных ценностей наносится извне данной системы культуры. Тогда это выступает контркультурным явлением. Ю.М.Лотман отно­сил к такому «контркультурному удару по всей культуре»¹, например, сексуальную революцию, которая разрушает, переворачивает традиционную культурную оппо­зицию «скрытое – прикрытое», выставляя наружу именно скрытое, запретное, тем самым меняя сами полюса культуры. Но, в принципе, может быть и обратная ситуация, когда «контркультурный удар» ставит на место ранее перевернутую сис­тему ценностных полюсов данной культуры. Такую роль играло распространение моральных и правовых традиций русской культуры среди некоторых народов Кав­каза, привыкших жить грабежом соседей и использовать труд рабов. Вопрос же о наличии содержательных ценностных абсолютов, позволяющих дать объективную оценку подобным внешним «контркультурным ударам», станет объектом нашего анализа в рамках следующих лекций.

Практическая направленность царства ценностей

Ценностная матрица модальностей существует для того, что­бы бесконечно разнообразно эмпирически применяться человеком к конкретным предметам и явлениям окружающего мира. «Нет ценностей не примененных»– могли бы мы перефразировать знаменитую фразу Ф.М.Достоевского «нет идей не воплощенных». Если мы и не встречаемся с прямым целевым, оценочно-интер­претационным или креативным приложением ценностной модальности (скажем, с приложением аксиологических категорий «прекрасное – безобразное» приме-

¹ Иногда, как в случае с нижеприводимым примером, было бы даже вернее использовать словосочетание «антикультурный удар».

нительно к произведениям искусства или к любой другой ситуации, требующей прямой эстетической оценки), то возможно косвенное (опосредованное) ее при­менение через модальности более низкого иерархического уровня (скажем, при приготовлении вкусной пищи, рациональной организации рабочего места и т.д.).

Наличие идеала

Огромную роль в становлении гармоничной системы цен­ностных модальностей, а также в ее продуктивном практическом функциониро­вании играет ценностный идеал.Подобно царской короне, он венчает царство ценностей, как бы персонифицируя высшие ценности и насыщая живым дей­ственным содержанием дотоле отвлеченные и абстрактные ценностные катего­рии. Он есть не только самое высшее, но и – поразительным образом – самое конкретное, зримое и действенное, что есть в мире ценностей. Об этом мы будем подробно говорить в рамках следующих тем. Так, образ Иисуса Христа персони­фицирует ценностную матрицу христианских ценностей, а то, с чем он борется и что разоблачает, – нисходящую пирамиду христианских антиценностей. То же самое свойственно, скажем, образу Павки Корчагина из романа «Как закалялась сталь», служившему идеалом для нескольких поколений советских людей. Он во­площает систему революционных коммунистических ценностей эпохи Граждан­ской войны и первых пятилеток. Свои идеалы и герои были у последователей Белого движения.

2. Основные подходы к классификации ценностей.

Виды ценностей

В рамках верхней ценностной пирамиды можно в самом общем виде выделить три относительно неизменных и иерархически соподчи­ненных уровня позитивных модальностей – материальные, социальные и духовные ценности¹.Существует много классификаций ценностей в зависимо­сти от выбранных оснований. Мы уже упоминали о классификациях М.Шелера, Э.Фромма; свои системы классификации ценностей можно найти у B.C.Соловье­ва, Н.О.Лосского, В.Франкла.²

Весьма емкая и эвристичная классификация ценностей, лежащая одновремен­но и в основе классификации различных культурных типов, принадлежит выдаю­щемуся социологу П.А.Сорокину. Он, как известно, выделял доминанту чувствен­ных, идеациональных и идеалистических ценностей в зависимости от примата чувственно-телесных, духовных ценностей или их сочетания³.В принципе классификация на то и классификация, чтобы делать упор на конкретных парамет-

¹ Соответственно в пирамиде антиценностей им будут бинарно противостоять ценности с приставкой «анти».

² См. его классификацию ценностей на ценности творчества, переживания и отношения (Франки В. Чело­век в поисках смысла: Сб. М, 1990. С. 173–174).

³ Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 430–435.

pax изучаемых объектов. Все классификации в той или иной степени субъективны, инструментальны и по-своему верны.¹

Одна из немногих классификаций, вызывающая у нас решительное возраже­ние, это попытка разделить ценности на «ценности сознания» и «предметные ценности».Такого разделения попросту не может быть, исходя из тех соображе­ний, которые развивались выше, а именно: все ценности сознания всегда предмет­ны по своему идеальному содержанию (за исключением ряда структур, связанных с психологическими ценностными переживаниями) и всегда направлены на веще­ственно-предметное воплощение. Предметные же ценности всегда созидаются и вычленяются на основе деятельности сознания. В целом же, напомним, идеальный и многомерный характер бытия ценностей никак не позволяет односторонне-ме­ханически свести их ни к психическим актам сознания (к субъекту ценностного акта), ни к их предметно-телесному воплощению (к носителям ценностей).

Нам представляется, что традиционная классификация ценностей, исходящая из основных потребностей² человека и разделяющая всё иерархически организо­ванное «царство ценностей» на материальные, социальные и духовные, является не только наиболее простой и очевидной по своим основаниям, но и нисколько не утратившей своего эвристического потенциала.

При этом мы должны сразу оговориться, что вообще не собираемся давать классификацию материальных носителей ценностей и сколько-нибудь подробно обсуждать интересную саму по себе проблему соотношения собственных свойств предметов и их ценностной значимости для человека, чего мы вскользь касались в рамках предыдущей лекции³. Как мы выяснили, такая связь несомненно суще­ствует, и свойства самих предметов имеют большое влияние на наше ценностное бытие, особенно это касается предметов культуры. Однако с точки зрения фило­софской аксиологии как учения о специфически человеческом отношении к бы­тию,первичны все-таки идеальные ценностные содержания, благодаря которым эти свойства первоначально выделяются или воплощаются.

Мы также воздержимся от полной инвентаризации ценностных категорий (или ценностных модальностей), ограничившись анализом лишь некоторых из них и сосредоточившись на основных формально-структурных закономерностях, свойственных каждому ценностному уровню, независимо от того, какую конкрет­ную конфигурацию и содержательное наполнение приобретают ценностные мо­дальности в бытии отдельных индивидов, а также социальных групп и культур. Последние, естественно, самым прямым образом влияют и на ordo amoris входя­щих в них индивидуальных субъектов.

¹ Попытку обобщить разнообразные подходы к ценностям и принципам их классификации можно найти в статье: Леонтьев Д.А. Ценность как междисплинарнос понятие: опыт многомерной реконструкции // Вопр. фило­софии. 1996. №4.

² Здесь в основание выделения ценностей могут быть положены и антропологические основания, в част­ности, вычленение в человеке уровней тела, души и духа. Такой подход является универсальным для многих философско-антропологических подходов и на Западе, и на Востоке, равно теистических и нетеистических. Об этом мы уже писали при выделении различных уровней и сфер сознания.

³ Подобная проблематика входит в компетенцию ряда философских аксиологических дисциплин (этики, эстетики, философии культуры, ряда разделов религиоведения и философии науки), а также таких наук, как куль­турология, экономика, право, политология и т.д. Ниже, в рамках последней темы аксиологического раздела, мы обсудим лишь проблему носителей высших ценностей.

Витальные ценности

Вопрос, который, наверное, уже давно вертится на языке у читателя, заключается в следующем: а на каком, собственно, основании всем цен­ностям столь безапелляционно приписан идеальный статус? Относительно духов­ных ценностей – это более или менее понятно, но ведь есть сфера чисто виталь­ных потребностей человека с вполне объективными и материальными вещами, продуктами питания, коммунальными услугами и т.д., которые их удовлетворяют. Здесь ценны именно сами материальные вещи со своими свойствами.

Далее. Правомерно ли вообще говорить об идеальности целей и оценок в этой сфере, когда есть чисто телесно-физические (специфически материальные даже в своей бессознательности) позывы и влечения, с которыми должна считаться любая наша сознательная – идеально-оценочная, идеально-целевая и творческая – дея­тельность?

Вопрос резонный. Попробуем развеять сомнения читателя. Мы отнюдь не от­рицаем материальности и физичности носителей ценностей. Продукты питания, одежда, жилище, коммунальные услуги и вообще вся сфера бытового и производ­ственно-технического (в самом широком смысле) существования человека высту­пают именно материальными носителями ценностей, удовлетворяющими базовые витальные (или материальные) потребности человека, т.е. объективную, регуляр­но возобновляющуюся нехватку (потребу) его тела в одежде, воде, пище и т.д., а также потребность базовых структур его душевной жизни в эмоциональном теп­ле и переживании позитивных эмоций. С этих позиций справедливо разделение витальных (материальных) ценностей на витально-телесные и витально-эмоцио­нальные, хотя границы между ними сугубо относительны.

Однако приписать ценность самим материальным вещам, удовлетворяющим наши телесные потребности, равно как и сугубую «физичность», «органичность», т.е. неидеальность, нашим внутренним потребностям, было бы серьезным за­блуждением. При таком подходе проявляется типичный феномен ценностной фетишизации предметов удовлетворения витально-телесных потребностей и потребности в эмоциональных удовольствиях. Эта фетишизация служит пря­мым источником идеологии гедонизма и материального потребительства.

Еще великий Платон специально анализировал взаимоотношения между телесной потребностью, психоэмоционально проявляющейся в виде вожделе­ния (желания), и предметом этой потребности. Тут он довольно тонко подме­чает, что телесно-витальная потребность вовсе не влечет за собой требования определенных качеств предмета, ее удовлетворяющих, т.е. ценны продукты и вещи вовсе не сами по себе, а исключительно с точки зрения их способности удовлетворить нашу витальную потребность.«Если налицо большой выбор напитков, жажда принимает различные оттенки: начинают желать многого; если же это просто жажда, то – немного. Но жажда сама по себе никогда не будет вожделением к чему-нибудь другому, кроме естественного желания пить, а голод сам по себе – кроме естественного желания есть... Вожделение же к такому-то и такому-то качеству – это нечто привходящее»¹.

¹ Платон. Сочинения. В 4 т. Т. 3 (1). М, 1971. С. 230–231.

Иными словами, в естественном желании покушать нет и намека на объек­тивную ценность торта с кучей крема или аппетитно поджаренного ростбифа; на­личием объективной потребности в одежде нельзя обосновать ценности пышных нарядов из золотой парчи; а из естественного желания отдохнуть в лежачем по­ложении невозможно вывести ценность водяного матраца. Здесь везде работают именно «привходящие» (если использовать терминологию Платона) идеальные ценностные содержания – эстетические, культурно-ритуальные и т.д., но гораздо чаще – элементарная телесная распущенность и изнеженность (типичные виталь­ные антиценности), резюмирующиеся в тривиальном культе потребительства.

Тут не вещи удовлетворяют наши рациональные и умеренные витальные по­требности, а человек становится слугой избыточных материальных вещей и ир­рациональных телесных прихотей¹. Вещная же ориентация сознания идет рука об руку с культом получения все более острого и изощренного эмоционального удовольствия, т.е. сопровождается фетишизацией ценностного переживания, ко­торое никогда не носит самодовлеюще-субстанциального характера², а имеет – в норме – значение подкрепляющего следствия.

Платон, возможно, излишне категоричен, утверждая, что «к определенному питью относится определенная жажда, сама же по себе она не направлена ни на обильное питье, ни на малое, ни на хорошее, ни на плохое – одним словом, ни на какое качество: жажда сама по себе естественно соотносится только с питьем, как таковым»³. Думается, что на ряд объективных качеств материальных носителей ценностей рациональные (умеренные) телесно-витальные потребности, вопреки Платону, все-таки указывают. К таким качествам можно отнести: а) утилитарную полезность материальных вещей; б) необходимость безусловно высокого качества предметов и продуктов питания, удовлетворяющих наши витальные потребно­сти; б) полифункциональный характер вещей, т.е. их способность удовлетворять по возможности наибольшее число рациональных материальных потребностей. Ясно, что форма для фигурного изжаривания яичницы или мотоцикл «Ямаха» весом 300 кг с компьютерным управлением предназначены для удовлетворения иррациональных витальных потребностей и скорее могут быть квалифицированы как материальное воплощение антиценностного содержания.

Перейдем теперь к рассмотрению природы самих наших витальных влечений и желаний.

Во-первых, как мы уже видели из предыдущего изложения, их характер во­все не является целиком органически-физическим и бессознательным. Они имеют совершенно очевидное идеальное измерение, иначе попросту не были бы подвер­жены огромному влиянию высших ценностно-идеальных содержаний позитивно­го и, увы, негативного свойства. Так, известно, что творческий порыв писателя или мыслителя заставляет его порой забывать о пище; быт же и пища эстетически развитой личности резко отличаются от бытового существования человека, у ко­торого духовные потребности и цели отсутствуют. Словом, высшие ценностные

¹ Критике иллюзорности и разрушительности материального потребительства посвящено огромное коли­чество философских и социально-психологических работ. Отсылаем читателя к одному из лучших философских исследований этого феномена – к уже упоминавшейся работе Э. Фромма «Иметь или быть».

² За исключением особых ценностных состояний, например радости.

³ Платон. Указ. соч. С. 232.

содержания способны оказывать огромное структурирующее влияние на низшие, вплоть до их предельной минимизации – как в случае с бытием святых праведни­ков и подвижников.

Во-вторых, конкретные витальные потребности и влечения структуриро­ваны идеальными бинарными ценностными модальностями, пусть и действую­щими в подавляющем большинстве случаев совершенно бессознательно и зани­мающими нижние ряды ценностной пирамиды. В телесно-витальной сфере это универсальные оппозиции: полезное – вредное, добротное – некачественное, вкусное – не вкусное, уютное – неуютное, удобное – неудобное и т.д. В сфе­ре эмоциональной: удовольствие – неудовольствие, захватывающее – скучное, успокаивающее – раздражающее, расслабляющее – мобилизующее и т.д.¹ Ясно, что произвольность стратификации позитивных модальностей в витальной сфере совершенно естественна², оборачивание ценностных полюсов не является чем-то сугубо негативным³, а разброс в конкретных витально-эмоциональных пристра­стиях вообще бесконечен.

Если же постараться сформулировать универсальные критерии позитивных витальных ценностей, то ценным,пожалуй, следует считать все, что обеспечи­вает здоровое и гармоничное воспроизводство телесно-эмоционального «Я» как несущего основания социального и нравственного «Я» человека, а это подразумевает умеренно-разумное отношение к потребностям своей плоти и стремление избегать разрушительных эмоциональных страстей и аффектов. Именно последние больше всего препятствуют движению личности вверх по ступеням совершенствования.

Социальные ценности

В их характеристике мы будем предельно кратки.⁴ Начнем же с круга ценностей, которые занимают промежуточное положение между витальными и социальными ценностями, но все же должны быть отнесены скорее ко вторым, – имеются в виду ценности технико-технологического и экономического плана.

Технико-технологические ценностипризваны способствовать оптималь­ному удовлетворению витальных потребностей людей и обеспечивать материаль­ные условия их полноценного социального взаимодействия посредством развития энергетики, промышленности, жилищного и хозяйственного строительства, транс­порта, средств связи, различных сервисных услуг и т.д. Проще говоря, главная

¹ Мы далеки здесь от желания перечислить все возможные витальные ценностные модальности, хотя число их не может быть бесконечным.

² Кто-то в соответствии со своим личным ordo amoris предпочитает предметы добротные, пищу полезную, а в эмоциональной сфере пуще всего ценит остроту ощущений и азарт. Другой человек, напротив, предпочтет вкусовые качества продуктов их питательности, как в случае с нашим «хлебным примером», отдаст приоритет модности вещи перед ее долговечностью, а в эмоциональной сфере предпочтет эмоциональное «чувство защи­щенности», как это было свойственно, например, отечественному мыслителю В.В. Розанову.

³ Ведь для одного мясо – польза, для другого – вред; один любит разумный комфорт, а для другого нет ничего более ценного, чем спартанские условия походного быта.

⁴ Учитывая, что анализ базовых социально-ценностных модальностей, их конкретных исторических и культурных наполнений, а также роли в социальном познании входит в компетенцию социологии. Там уже даны блестящие образцы подобных исследований, если обратиться к работам Г. Зиммеля, М. Вебера и особенно П.А. Сорокина.

ценность техносферы – это эффективное и рациональное воспроизводство как ин­дивидуального человеческого тела, так и сверхиндивидуального, «надприродного тела» нашей цивилизации¹. Посему и ценностные модальности, характеризующие эту сферу (особенно технику, учитывая ее связь с телесными органами человека²), достаточно близки телесно-витальным: полезное – бесполезное; удобное – не­удобное; мощное – слабое. Однако миру техники присущи свои универсальные ценностные модальности, независимо от того, какая техническая реальность оце­нивается или планируется к осуществлению – простые орудия труда или сложней­шая электронная система. Оценка какого-то технического устройства ведется по тому, насколько точно воплощен в техническом устройстве исходный технический замысел, насколько оно эффективно в выполнении поставленных задач, надежно и просто в управлении, насколько экономично и долговечно в эксплуатации и т.д. Соответственно по этим же ценностным критериям идет отбор и конкуренция тех­нических изобретений. Здесь, однако, возможны свои ценностные фетишизации, подобные фетишизациям витальным, если продолжать эту аналогию.

Наглядный пример подобной фетишизации – позиция технологического сци­ентизма, когда ценность технического устройства – его функциональных характе­ристик, внешнего оформления (дизайна), конструктивных новшеств – приобре­тает самоценный характер, а прогресс технической реальности в целом рассмат­ривается как самодовлеющий и почти что органический процесс, имеющий свою безусловную ценность и независимость от наших человеческих субъективных оце­нок. Здесь человек лишается ценности, превращается в буквальном смысле слова в слугу и даже в раба машины, в функциональный и неизбежно машинообразный придаток научно-технического прогресса. Порочность подобной позиции – в недопустимом подчинении иерархически более высоких ценностей менее вы­соким, что неизбежно – рано или поздно – оборачивается явным или неяв­ным культом антиценностей вплоть до «отмены самого человека», по проро­ческому выражению английского писателя и мыслителя К.С. Льюиса.

Увы, но мы живем именно в такую эпоху, когда, к примеру, абсолютизирован­ная ценность ядерной энергетики может трактоваться выше, чем ценность живой природы и здоровья людей, что логически заканчивается порочным умолчанием о реальном вреде атомных технологий и проблеме утилизации ядовитых ядерных отходов. Эйфория от успехов генетики при игнорировании этических ценностей оборачивается бездумным вторжением в геном и намеренным поощрением абор­тов для сбора «генетически ценного производственного субстрата». Культ инфор­мационных технологий уже сегодня привел к феномену «компьютерного крети­низма», когда функциональная способность мальчишки барабанить по клавишам компьютера и шнырять по Интернету соседствует с его дремучей бескультурнос­тью³ и низменностью духовных интересов. Немудрено, что ему проще общаться

¹ Данная проблематика входит в компетенцию философии техники.

² Такое понимание техники блестяще развито в теории органопроеции П.А. Флоренского.

³ Сегодня при поступлении в вузы экзаменаторы все чаще сталкиваются с фактами незнания таблицы умножения и абсолютной неспособностью связно и грамотно письменно излагать свои мысли. Тем более удиви­тельно, что творцы реформы образования все время скатываются к тому, что отбор абитуриентов в вузы должен быть основан прежде всего на тестах, забывая, что тем самым реализуется совершенно иной, куда как менее творческий тип мышления.

с себе подобными на телеграфном языке компьютера, нежели осваивать сложную науку непосредственных человеческих взаимоотношений.

Тезис об автономности и самоценности технического прогресса – опас­нейший миф современной технократии, во многом инициируемый частным ин­тересом и прагматическим ведомственным расчетом. Здесь налицо элементарная подмена понятий. Под объективным и необходимым ходом научно-технического прогресса понимается вполне определенное и зачастую откровенно тупиковое его направление; а за объективную и всеобщую ценность выдается ценность частная и субъективная.

Отсюда следует простой и ясный аксиологический вывод, имеющий вполне конкретную сферу приложения: ценность техники относительна; ее прогресс не автономен и не объективен, а должен – вопреки нынешнему господству технократических антиценностей – оцениваться и направляться иерархи­чески более высокими ценностями человеческого бытия (прежде всего нрав­ственными).

Этот вывод вытекает из вспомогательно-функциональной природы техниче­ских ценностных модальностей в общей «пирамиде ценностей». Аналогичная фе­тишизация объективных и позитивных экономических ценностей (прибыль, рост, доходность, ликвидность и т.д.) в виде гипертрофированного экономизма также весьма свойственна современной культуре. Мы не будем подробно разбирать его природу, истоки и отрицательные последствия. Такая критическая работа уже дав­но проведена в отечественной досоветской¹, эмигрантской² и постсоветской³ эко­номической литературе.

Однако данные констатации вовсе не ставят под вопрос и не принижают объ­ективной ценности экономики и техники, точно так же, как факт существования ведущего научного сотрудника в академическом институте еще не делает мало­ценным наличие в нем электрика или младшего научного сотрудника. И как без последних ни один ведущий научный сотрудник не сможет добиться выдающихся результатов, точно так же без разумного развития техники и экономики невозмож­но полноценное духовное и социальное бытие человека.

Соответственно под социальными ценностями в собственном смысле слова следует понимать идеальные цели, интересы и нормы, обеспечивающие гармо­ничное становление (социализацию) и успешную общественную самореализацию социального «Я» человека. К ценностным универсальным модальностям этой сферы следует отнести оппозиции: «справедливое – несправедливое», «благо­родное – низкое»⁴, «успешное – неуспешное», «престижное – непрестижное», «социальная солидарность (соборность) – вражда», «власть – рабская покор­ность», «социально-упорядоченное – хаотичное», «свобода – произвол», «до­статок – бедность» и т.д. Этот слой ценностей в их содержательном наполнении

¹ Классическая критика гипертрофированного экономизма марксовского типа дана в работе С.Н. Булгакова «Философия хозяйства» (См.: Булгаков С.Н. Сочинения. В 2 т. Т. 2. М., 1993).

² См. прекрасную и до сих пор не потерявшую своего значения работу: Савицкий П.Н. Хозяин и хозяйство // Савицкий П.Н. Континент Евразия. М., 1997.

³ См. материалы уже несколько лет издающегося при Центре общественных наук МГУ им. М.В. Ломоносо­ва журнала «Философия хозяйства», а также монографию известного специалиста в этой области Осипова Ю.М. «Очерки философии хозяйства» (М, 2000).

⁴ В трактовке этой пары модальностей мы расходимся с М. Шелером.

гораздо консервативнее витальной сферы, несмотря на всё возрастающую соци­альную динамику истории. В творческом приобщении к позитивным социальным ценностям большое значение имеют семья и школа, а также сохранение нацио­нально-исторической преемственности в сфере социально-правовых ценностей. Огромную роль в утверждении правильной иерархии социальных оппозиций и недопустимости их инверсий (когда произвол осуществляется под лозунгами сво­боды, война выдается за нормальное состояние общества, а бедность и неспра­ведливость признаются естественными элементами социальной жизни) играет система права и .устойчивое функционирование государственных институтов. «Задача права, – по верному и образному утверждению B.C.Соловьева, – вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад»¹.

Таков социальный идеал-минимум. Высшая же социальная ценность, идеал-максимум – это обеспечение максимального единства между людьми при гарантиях свободы их культурного творчества и личного совершенствова­ния.Однако воплощение этого социального идеала или хотя бы только приближе­ние к нему невозможно без прочного духовного фундамента подобного единения.

Духовные ценности

И здесь мы не будем злоупотреблять терпением читателя и вторгаться в предметные области других философских дисциплин, в частности, таких почтенных и древних, как этика, эстетика, философия культуры и религио­ведение. К изучению религиозных ценностей самое непосредственное отношение имеет также теология (богословие), но претендовать на объективный характер она не может, ибо всегда имеет неустранимую конфессиональную ценностную окрас­ку. Это, впрочем, ничуть не умаляет значения теологии. Любое творчество и иссле­дования в сфере духовных ценностей позитивны – лишь бы не оскверняли чужих святынь и духовных ценностей.

В целом под духовными ценностями следует понимать максимы красо­ты, добра, истины, святости, мудрости и любви, сподвигающие личность к высшим формам творчества в науке, искусстве, религии, философии, а также к неустанному личному совершенствованию.

Если инверсия витальных ценностных модальностей достаточно естествен­на (принцип о «вкусах не спорят»); социальных ценностей – нежелательна, но неизбежна, особенно в период социальных переворотов (так, для эпохи царизма принадлежность к аристократии – критерий благородства, для социализма – на­против, знак всяческой социальной низости, для капитализма же принадлежность к аристократии ценностно нейтральна); то для духовных ценностей стирание граней между добром и злом, достойным и недостойным, прекрасным и безоб­разным, а тем более выворачивание ценностного мира наизнанку, когда подлец становится героем, а шут-сатирик – глашатаем священных истин, – попросту недопустимо.

¹ Соловьев B.C. Сочинения. В 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 454.

Еще раз подчеркнем, что одна и та же ценностная модальность (категория) может наполняться достаточно различным идеальным содержанием в разные исторические эпохи, у разных народов и в разных социальных группах¹. Речь в данном случае идет о другом: здоровое ценностное сознание (и личности, и соци­альной группы, и всего народа) всегда четко противополагает ценностное «небо» ценностному «дну», высокое – низкому, всегда сопротивляется попыткам их сме­шения. Отчасти этим занимался средневековый карнавал, ломая излишне жесткую средневековую иерархию и выполняя определенные социально-терапевтические функции. Правда, шут становился королем лишь на несколько дней в году², после чего иерархический порядок ценностного бытия восстанавливался с железной не­обходимостью. Однако «затянувшийся карнавал»³ чреват самыми разрушительны­ми для общества и личности последствиями.

В чем состоит опасность этого ценностного выворачивания мира наизнанку и к чему оно приводит, блестяще описано у П.А.Сорокина. Нынешняя стадия гло­бального кризиса лишь подтверждает правоту и прозорливость констатации вели­кого социолога. «...Масса современных психоаналитических и «научных» биогра­фий разоблачают и унижают любой персонаж, каким бы благородным он на самом деле ни был. Все, чего бы и кого бы они ни касались – Бога, благородных людей, достижений, – высмеивается как пассивное, заурядное, ненормальное или пато­логическое, побуждаемое к действию прозаическими, эгоцентристскими и боль­шей частью физиологическими стимулами. Гениальность становится разновид­ностью безумия, бескорыстная жертва объясняется только комплексом неполно­ценности, Эдиповым, Нарцисса или им подобными. Выдающиеся общественные устремления – стадными инстинктами. Половое влечение, шизофрения, паранойя становятся культурными тенденциями. Святость показывается как разновидность идиотизма... Жалость отождествляется с невежеством, моральная ценность с ли­цемерием... Человек падает с величественного пьедестала искателя правды, абсо­лютной ценности и опускается до уровня животного, которое при помощи своих разнообразных «идеологий», «рационализации» и «выводов» стремится удовлет­ворить свою жадность, аппетит и свой эгоизм. Когда он не ведает, что творит, то он всего лишь простак; когда же намеренно прибегает к таким «рационализациям», обращаясь к истине и другим высокопарным словам и понятиям, то он становится откровенным лицемером, который использует «истину» в качестве дымовой за­весы для оправдания своих «реликтов» и прочих комплексов. В любом случае ре­зультат губителен для достоинства человека, его истины и науки».⁴

Подлинная духовность всегда противостоит апологии низменного дна че­ловеческой души (всяческих ценностных «анти-»), а также гипертрофии ви­тальных ценностей. Дух– это действенная любовь и нравственное

¹ Проблема содержательного характера так называемых «абсолютных ценностей» будет обсуждаться в рамках следующей темы.

² Здесь достаточно вспомнить мистический ужас, который пережила Русь во времена правления Ивана Грозного, когда он на достаточно долгое время провозгласил царем татарина Симеона Бекбулатовича и сам же отдавал ему шутовские почести.

³ См. о современной культурной ситуации и о перспективах выхода из этого «затянувшегося карнавала» в многочисленных публикациях одного из авторов. (Например: Миронов В.В. Наука и «кризис культуры» (или «затянувшийся карнавал»?) // Вестн. МГУ. Сер. 7. Философия. 1996. № 5–6).

⁴ Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 482–484.

разумное творчество,каким бы конкретным и разнообразным эмпирическим идеальным содержанием ни наполнялись базовые духовные модальности в ту или иную эпо­ху и какие бы из них ни выходили на первый план, модифицируя иерархический порядок высшей сферы «царства ценностей». Так, ясно, что для древнего эллина высшая ценность – философская мудрость и красота, а главные сферы духовно­го творчества – философия и искусство. Для человека средневековья приматом были религиозные и этические ценности. Для человека Просвещения высшая ценность – научная истина. Однако в любую эпоху и в любой культуре, какие бы духовные ценности там ни доминировали, всегда жили, живут и будут жить лич­ности, воплощающие синтетические вершины духа, гармонически объединяющие все его творческие модальности. Это Платон и Сенека, Франциск Ассизский и Лео­нардо да Вийчи, Г.В.Лейбниц и В.И.Вернадский, П.А.Флоренский и П.Тейяр де Шарден, А.Швейцер и Н.К.Рерих.

Любопытно, что именно с конца XIX – начала XX века в качестве противо­стояния всеобщему кризису ценностей гипертрофированно техногенной и гипер­трофированно экономической цивилизации начинаются синтетические искания в сфере духовных ценностей и поиск механизмов гармонизации различных облас­тей культурного творчества. Кризис, поразивший все сферы общественной жизни и вызвавший бунт Ф.Ницше, породил одновременно и наметки высшего аксиоло­гического синтеза.