Динамика культуры (культурные процессы) 15 глава

Искусство же как особый тип деятельности, отличающейся творчески-инноватив­ным методом производства продукции, повышенным мастерством ис­полнения и выра­женными индивидуально-авторскими чертами каждого продукта, являющегося по опре­делению уникальным, не подлежащим повтору про­изведением, родилось преимущест­венно из ремесла в эпоху становления городских цивилизаций в 4-3 тыс. до н.э. С на­чалом социального расслоения общества, с появлением категории социальной престижности и заказчиков, готовых из соображений этой престижности оплатить изго­товление для них предметов потребления, отличающихся повышенным качеством, кра­сотой и иными уникальными характеристиками, выделился и особый вид ремесленного производства по дорогому индивидуальному заказу с характерными призна­ками автор­ского стиля исполнителя. Процесс постепенного сбли­жения и слияния этой ремесленной, декоративно-прикладной деятельности с собственно художественной практикой длился на протяжении многих веков, пока не образовался тот синтез художественного образа и ремесла (мас­­терства!) его исполнения, которое называется искусством в современном понимании этого слова.

Хотя искусство и отличается творчески-инновативным подходом к образному моделированию действительности, оно является, тем не менее, высоконормативной сфе­рой деятельности, постоянно регулируемой эстетичес­кими предпочтениями источников «социального заказа» (в том числе и художественной модой), выраженными в актуальных суждениях художест­вен­ной критики и доминирующем художественном стиле; рынком практического спроса на тех или иных авторов, исполнителей, жанры, произведения и пр.; внутрипрофессиональными критериями качества и мастерства, спе­цифи­чес­ки­ми технологиями работы с материалом и принципами формирования худо­жест­вен­ных образов, основанными на исторически сложившихся традициях (акаде­мизм), воспроизводимыми прежде всего «клас­сическим» художественным образованием, определяемыми на творческих конкурсах, и пр.; философией искусства, формулирую­щей его основные эстетические категории, и т.п.

Искусство – одна из наиболее динамичных сфер культурной практики, чутко реагирующей на малейшие изменения социальных, экономических, политических и иных условий жизни общества и связанных с ними колебаниями «социального заказа» и спроса на ту или иную художественную продукцию. Будучи одним из наиболее новаторских направлений в области форм, искусство одновременно остается и одной из наиболее традиционных сфер культуры в вопросах социально-нравственного содержания произведений, привязанных к «вечным ценностям» человеческого бытия, связанных с устойчивостью основных антропологических и социальных интересов лю­дей и вытекающих из этого нравственных проблем. Это выражается в искусстве в такого же рода устойчивости большого числа «типовых» фабульных коллизий, «кочующих» сюжетов, «вечных» образов и тем.

Как и иные специализированные области культуры, искусство социально страти­фицировано. Его первоначальное разделение на профессиональное и народное (фольклорное) со временем дополнилось выделением еще более узких зон художествен­ной практики: религиозной, аристократической (элитарной), детской, военной, тюремной (силами самих заключенных) и пр. С середины XIX в. развивается и такое своеобразное явление, как массовая культура (см.), в которой на вполне профессиональном уровне художественного мастерства излагается упрощенное, инфантилизированное смы­словое содержание, а художественные образы и формы редуцируются к интеллектуаль­ному и эстетическому уровню самого непритязательного потребителя.

Если на протяжении большей части своей истории искусство представляло собой сферу преимущественно индивидуальных творческих усилий, где художник помимо собственно профессиональных задач сам решал все организационные, технические и иные проблемы (у крупных мастеров ситуация несколько облегчалась наличием учени­ков, на которых возлагались различные подсобные функции), то в течение Нового и Но­вейшего времени искусство постепенно превратилось в развитую индустрию изготовления специфической художественной продукции, обеспечение и реализацию ко­торой приняли на себя многочисленные служебные подсистемы художественной куль­туры, по своему техническому оснащению ныне являющейся одним из наиболее науко­емких производств.

Следует заметить, что художественная деятельность при любых типах общест­венного устройства существовала по законам свободного рынка, развиваясь в условиях жесткой творческой конкуренции, реализуя свою продукцию, как правило, по ценам, регулируемым объективным уровнем спроса. Вместе с тем практически во все времена и во всех обществах светские и церковные власти пытались управлять и манипулировать в своих интересах содержанием и формами художественного творчества, прекрасно пони­мая исключительную идейно-пропагандистскую эффективность воздействия искусства на сознание и психику людей. Проблема взаимоотношений художника и власти всегда была актуальной в культурах всех народов и порождала феномен «андеграундного» ис­кусства, не признаваемого властями.

Современная художественная культура постиндустриальных стран – одна из наи­более развитых и высокодоходных индустрий социальных услуг. При очевидном зату­хании традиций народного фольклорного искусства (или, точнее, перемещения прак­тики непрофессионального художест­венного твор­че­с­т­ва из сельской в городскую соци­альную среду и постепенного слияния этого явления с элементами городской массовой культуры) в искусстве в целом наметилась тенденция изменения принципа его внутренней дифференцированности от социально обусловленных жанров к иерархии уровней коммерческой рен­табельности тех или иных художественных феноменов (как «вы­сокого», так и «низких» жанров). Подобное социальное переструктурирование ис­кусст­ва связано прежде всего с формированием национальных художественных культур – явления, не встречавшегося в аграрную эпоху. Современная художест­венная культура характерна прежде всего отсутствием выраженных границ со­циальной страти­фицированности субкультурных явлений, определенным уро­в­нем художественной эру­дированности и приобщенности к национальным художественным ценностям практически всех членов сообщества, что в конеч­ном счете повышает эффективность социально-интегративной функциональ­но­сти искусства. Существенную роль в этом процессе играют средства мас­со­во­го репродуцирования и тиражирования произведений искусства и их дистанционная трансляция электронными СМИ.

В целом, хотя в культурной жизни постиндустриальных стран в последние деся­тилетия наблюдается опережающее развитие явлений массовой художественной куль­туры как наиболее рентабельной с точки зрения потребительского спроса, «классические» направления искусства остаются вполне актуаль­ной областью культурной практики и выполняют свои ценностно-креа­тив­ные, социализирующие и ин­культурирующие функции в полном объеме, соответствующем объективным социальным потребностям сообществ; рассуждения же о кризисе «классических» жанров искусства представляются малообоснованными.

НОРМЫ КУЛЬТУРНЫЕ – категория, отражающая законы и стандарты соци­ального бытия людей, их общественно значимого поведения и суждений. Можно выделить несколько различных типов норм, представляющих собой систему разрешений и запретов на совер­шение каких-либо действий или высказывание каких-либо суждений, оценок и т.п.

Нормы, понимаемые в этом смысле, можно дифференцировать, во-пер­вых, на институциональные, зафиксированные в каких-то официальных документах (политических, юридических, ре­лигиозных и иных) и поддерживаемые как с помощью авторитета власти, так и применением насилия в необходимых случаях. Классическим примером таких норм яв­ляются государственные законы и декреты, постановления церкви, уголовный кодекс и т.п. Подобные нормы играют важную роль в поддержании обществен­ного порядка и социокультурной устойчивости в целом, но особенно в той части бытия человека, кото­рая поддается публичному контролю.

Во-вторых, нормы могут быть сугубо статистическими, т.е. складыва­ющимися стихийно в виде массового обычая, поступать или рассуждать так, а не иначе, оценивать и осмысливать нечто в этом ракурсе, а не в каком-то другом. Такие нормы можно условно назвать социально-этно­графическими (или традиционными), поскольку механизм их сложения и действия практически не отличим от иных этносоциальных правил, обычаев, образцов. Неофициальный характер этих норм вовсе не гарантирует либерального отношения к их наруши­телю, который может под­вергнуться и довольно жестокому наказанию или публичному осуждению. Типичным примером подобных норм являются народные традиции (хотя только нормативной функцией социальная роль традиции не исчерпываются). Попытки ученых проследить про­­­­­исхожде­ние той или иной конкретной традиции иногда увенчивались успехом, однако гигантский собранный научный материал так и не дает оснований для создания универ­сальной теории порождения подобных норм.

В-третьих, нормы могут быть конвенциональными, т.е. рожденными в про­цессе общественного договора, но не имеющие силу закона. Такие нормы занимают промежуточное положение между институциональными и статистическими, в каждом конкретном случае тяготея к одному или другому полюсу. Типичным примером подоб­ных норм могут служить правила соседского поведения, нормы дружеских или любовных взаимоотношений, где границы разре­шенного, запрещенного и оставляемого на усмотрение каждого, с одной сторо­ны, интуитивно и культурно более или менее ясны, с другой стороны, не подвер­жены жесткой регламентации. Так или иначе, испол­нение кон­­­­венцио­наль­ных норм по преимуществу отдано на усмотрение каждого че­ло­века и является делом его приватной жизни.

И, наконец, в-четвертых, нормы могут быть эталонными, специально созданными или манифестируемыми в качестве образца для подражания. Вре­­менами к подобной практике прибегают госу­дарственные и иные власти, но, как правило, апелляция к этому типу норм – удел искус­ства и отчасти религии. Было бы наивным предполагать, что писатель, работая над обра­зом своего героя, специально задумывается над тем, что герою будут подражать читающие книгу люди, то же самое можно сказать и о кинематографистах, художниках и т.п., но, тем не менее, мы хорошо знаем, что на практике часто так и случается, особенно среди молодых потребителей искусства. В этом смысле вли­яние искусства на людей посредством демонстрации им тех или иных эталонных норм поведения, суждения, ми­ровоззрения, образа жизни и т.п. является наиболее сильным. Что касается некоторых религиозных проповедников, то они очень часто прибегают к такому приему обучения своей паствы, ориентируя ее на поведение, слепо подражающее поступкам самого пас­тыря.

Происхождение культурных норм до сих пор специально не исследовалось, хотя представляет собой очень интересный процесс превращения культуры в один из инструментов власти над людьми, осуществляемой либо политической верхушкой (в случае с институциональными нормами), либо общественным мнением (в случае традиционных социально-этнографических норм). Поско­льку с самого своего зарождения культура начала выполнять оп­ре­де­лен­ные регулятивные функции, т.е. контролировать поведение и суждения людей, в числе наиболее древних предметов регуляции в соответствии с принятыми нормами можно назвать сексуальные отношения, общее участие в труде или боевых действиях, поклонение духам или первопредку, соблюдение принятых норм этикета, участие в групповых ритуалах. По своему происхождению это были нормы-традиции, контроль за соблюдением которых осуществлял весь род. Человека, уклоняющегося от всего этого, ждала незавидная участь. Со времени разложения родовой общины и появления первых вождеств (chifdoms) и жрецов (шаманов) некоторые предписанные традицией нормы превратились в институциональные, соблюдение которых поддерживалось личным авторитетом вождя или шамана.

В принципе такой баланс между институциональными нормами как зако­нами, насаждавшимися властью, и традициями, как формой общественного контроля за людьми, просуществовал на протяжении всей истории обществ аграрного типа (называемых так же традиционными). Другое дело, что наряду с эти­ми принудительными нормами постепенно формировался и корпус конвенцинальных норм, которые давали человеку некоторую зону свободного выбора.

Ситуация стала меняться лишь с переходом к индустриальной стадии развития, в ходе которой власть традиции все больше и больше локализовалась в рамках религиозных общин или приватной сферы семьи. Нормы, за нарушение которых могло последовать какое-либо наказание, все больше и больше сосредотачивались в институциональной сфере. Одновременно суще­ственно расширилось и поле конвенциональных норм.

Эта тенденция углубилась с переходом к постиндустриальной стадии раз­вития. Культурная толерантность стала провозглашаться как нравственный принцип, и наказуемым деянием стало только нарушение закона. Социально-этнографические нормы (традиции) фактически слились с конвенциональными, и соблюдение их было полностью оставлено на усмотрение суверенной личности. Одновременно с распространением гуманитарной эрудиции среди населения, более заметную роль стали играть эталонные нормы, источниками которых стали любимые герои книг и фильмов или же популярные политические или общественные деятели.

Всякая культурная норма исторична. Она возникает в определенный необходимый момент, может существовать длительное время, но все-таки ра­но или поздно отмирает (процесс аномии), перестав быть социально актуаль­ной. То есть на каждой стадии исторического социокультурного развития вырабатывается свой комплекс культурных норм, актуальных именно для этого периода развития. В этот комплекс могут включаться и какие-то нормы, действовавшие на предыдущем этапе, но основной массив составляют нормы, соответствующие новым обстоятельствам. Отмирание устаревших норм – тоже не окончательный процесс; при изменении исторических обстоятельств они могут вернуться в актуальную культуру.

СОЦИАЛЬНАЯ АДЕКВАТНОСТЬ – один из наиболее сложных ком­п­лек­сов отношений человека и общества, в котором человек живет и проявляет социальную актив­ность. Очевидно, суть этого комплекса можно объ­яснить как совокупность таких форм проявления социальной активности личности, ее самореализации, удовлетворения собст­венных интересов и потребностей, которые, с одной стороны, являются наиболее соот­ветствующими общественным ус­тановлениям и ожиданиям, в наименьшей мере вызывают социальную напря­женность и конфликт с обществом в целом, а с другой стороны, выде­ляют данную личность как заслуживающую положительной общественной оценки. Сложность определения этого комплекса заключается в том, что большинство составляющих его элементов являются «неписанными законами» и диктуются нравами и обычаями каждого конкретного общества на определенном этапе его истории. Тем не менее, можно попытаться вывести некоторые наиболее об­щие принципы, на основании которых выстраивается комплекс социальной адекватности.

Представляется, что основой социальной адекватности личности явля­ет­ся опреде­ленный баланс между социальными амбициями (притязани­ями) ка­ж­­дой личности, реальным представлением о собственной конкурентоспособнос­ти и культурной компе­тентностью личности (т.е. знанием иерархии цен­ностей, доминирующей в данном обществе). Структура социальной адекватности, набор ее основных составляющих тесно связан с параметрами культурной компе­тентности (см.) и вклю­чает в себя свободное владение та­кими знаниями и нор­мами социального поведения, как:

- институциональные и конвенциональные правила социального общежи­тия (включающими в себя политическую, социальную и религиозную лояльность, законопослушание, исполнение традиций и обычаев общества про­живания и т.п.);

- символика актуальной престижности;

- языки социальной коммукации,

однако все это с акцентом не в познавательно-ценностную сторону (как в куль­турной компетентности), но с уклоном в практико-коммуникационный аспект социальной активности.

Поскольку все общества по-своему разные, обладают уникальным соци­альным опытом, то и параметры социальной адекватности личности в том или ином обществе обладают существенной спецификой. Где-то тре­буется по­вышенная социальная мобильность, готовность легко менять про­фессии, места работы, переучиваться, повы­шать квалификацию, переезжать из города в город (качества, характерные для жителя США); в другом обществе больше ценится устойчивость и упорство характера, верность избранной специальности (например, в Японии).

Не следует забывать, что ни в одном обществе социальная адекватность не бывает абсолютно универсальной, соответствующей требованиям сразу всех сословий и страт, хотя тенденция к формированию стандартов социальной адекватности общенациональ­ного масштаба заметна во многих развитых странах. Тем не менее, пока еще в каждом обществе (и тем более в традиционном) существует несколько вариантов социальной адекватности в рамках тех или иных сословных групп, хотя различия между этими вари­антами порой выглядят совершенно незначительными в сравнение с весьма дифферен­цирован­ными сословными или конфессиональными вариантами культурной компетент­­ности.

Существенно и то, что по ходу истории параметры социальной адекватности (среднестатистической) менялись. Для первобытного общества она бы­ла в наибольшей мере связана со знанием родовых обычаев, тотемистической или анимистической лояльностью и практическим участием в жизнедеятельности рода. В аграрном обществе социальная адекватность включала в себя сложный комплекс, состоявший из этнокультурной идентичности, соблюдением норм сословной принадлежности, верности господствующей религии, верности хозяину (или сюзерену). При этом для представителей разных сословий композиция и иерархия черт социальной адекватности различались и могли включать в себя специфические сословные элементы. В индустриальную эпоху на первое место вышли общая политическая лояльность правящему режиму, соблюдение правил поведения, предписанных той социальной ро­ли, которую исполняет данный индивид, и общая лояльность по отношению к действующему законодательству. Одновременно большинство остальных параметров адекват­ности были вытеснены в область приватных предпо­чтений личности и превратились в составляющие ее культурной ком­пе­тен­т­ности. Параметры социальной адекватности гражданина постиндустриального общества еще только фор­мируются, но уже сейчас понятно, что ре­шаю­щую роль в ней будут играть про­фессиональная конкурентоспособность, социальная мобильность, культурная толерантность и, конечно же, законопослушание.

В конечном счете, социальная адекватность индивида отражает уровень соответ­ствия его личных жизненных интересов и потребностей дей­ствующему социальному по­рядку, а также актуальным интересам и по­треб­ностям общества проживания.

КУЛЬТУРНАЯ КОМПЕТЕНТНОСТЬ – специфическое состояние человека по отношению к обществу, во многом схожее с его социальной адекватностью (см.), но в боль­шей мере привязанное к действующей в обществе иерархии ценностей и параметрам со­циального опыта, воплощенными пре­жде всего в знаниях общегуманитарного характера.

Понятие «культурная компетентность» означает прежде всего ту услов­но доста­точную степень социализированности и инкультурированности индивида, которая по­зволяет ему свободно понимать, использовать и вариативно интерпретировать сумму обыденных (неспециализированных) знаний, а отчасти и специализированных, но вошедших в обыденный обиход, составляющих норму общесоциальной эрудированности человека в данной среде, сумму правил, образцов, законов, обычаев, запретов, этикетных установок и иных регулятивов поведения, вербальных и невербальных языков коммуницирования, систему общепринятых символов, мировоззрен­ческих оснований, идеологических и ценностных ориентаций, непосред­ственных оценок, социальных и мифологических иерархий и т.п. Культурная компетентность личности может быть оха­рактеризована и как определенного рода утонченность параметров ее социальной адек­ватности, ее идеальная форма. В этом сложном феномене мож­но выделить по крайней мере четыре структурные составляющие:

- во-первых, компетентность по отношению к институциональным нормам соци­альной организации – основным социальным институтам, экономическим, политиче­ским, правовым и конфессиональным структурам, учреждениям, установлениям и ие­рархиям;

- во-вторых, компетентность по отношению к конвенциональным нормамсоциальной и культурной регуляции – национальным и сословным традициям, господствующей морали, нравственности, мировоззрению, цен­ностям и оценочным кри­териям, нормам этикета, обычаям, обрядам, обыденной эрудиции в социальных и гума­нитарных знаниях;

- в-третьих, компетентность по отношению к кратковременным, но остроактуаль­ным образцам социальной престижности – моде, имиджу, стилю, символам, регалиям, социальным статусам, интеллектуальным и эстетическим течениям и пр.;

- и наконец, в-четвертых, компетентность, выраженная в уровне полноты и сво­боды владения языками социальной коммуникации – естественным разговорным (устным и письменным), специальными языками и социальными (профессиональными) жаргонами, языками принятых в данном обществе этикета и церемониала, политической, религиозной, социальной и этнографической символикой, семантикой атрибутики пре­стижности, социальной маркировки и пр.

Важнейшей чертой культурной компетентности личности является ее выраженная социальная стратифицированность (несмотря на попытки общена­циональных образовательных стандартов обеспечить, по крайней мере, единую общегуманитарную эрудированность всего населения). Культурная компетентность личности выражает пре­жде всего степень ее знакомства с совокуп­ным социальным опытом нации в целом и в особенности с нормами межчеловеческих отношений и оценочными иерархиями, выра­ботанными этим опытом (или, говоря иначе, с основными культурными текстами, со­ставля­ю­щими основу национального гуманитарного наследия).

Разумеется, комплекс параметров культурной компетентности прошел и определенную историческую эволюцию. Если на ранних этапах истории в нем решающую роль играли знания в области местной мифологии и религии, то по ходу секуляризации обществ на первое место вышли уровень образования и степень общегуманитарной эрудированности личности.

Освоение норм культурной компетентности, как представляется, прак­тически невозможно без совершенного знания языка общества проживания. Культурная компетентность личности (как и социальная адекватность) фор­мируются в процессе вос­питания и социальных контактов с окружением, позволяющим усвоить комплекс обы­чаев и ритуалов, этикета и церемониала. Особую роль в процессе становления культурной компетентности играет образование, прежде всего гуманитарное, обогащающее знаниями в области ис­кусства и литературы, религии, философии т.п.

В целом культурная компетентность отражает соответствие интересов и эрудиции ин­дивида социальному опыту и ценностным установкам общества его проживания.

СОЦИАЛЬНЫЕ ПРИТЯЗАНИЯ – сложная совокупность интересов и по­требностей индивида, обусловленных целым комплексом факторов, в число ко­торых входят общая культурная детерминация его социальных претензий, на­следственный или обретенный социальный статус, уровень про­фе­с­си­ональ­ной конкурентоспособности, экономи­чес­кие возможности, конь­ю­к­­турные обстоятельства, черты актуальной моды на образ жи­зни и т.п.

Вопрос о социальных притязаниях неизбежно затрагивался практически всеми социолога­ми, рассматривавшими проблемы социальной стратификации и образа жи­з­ни раз­личных сословий: Ф.Энгельсом, Э.Дюрк­геймом, М.Вебе­ром, П.А.Со­ро­ки­ным, Т.Пар­сонсом, К.Поппером, П.Бурдье и десятками иных. Особенное внима­ние ему оказы­вают теоретики постиндустриального об­­­­щест­ва: Д.Белл, Э.Тоф­флер, Э.Шиллз, С.Хан­тин­гтон и др., некоторые «классики» пост­мо­дер­низма: Ж.Бод­рийяр, Ж.Лакан, отчасти М.Фуко.

Истоки всяких притязаний следует искать в неравенстве: генетических спо­со­бностей, экономическом, со­циально-сословном, политическом, рангово-статусном и др. Каждое из этих оснований формирует свой тип социальных притязаний.

Чисто психологически социальные притязания можно разделить на притязания «быть не хуже других» и притязания «быть лучше других», что должно каким-то об­разом проявляться во внешних атрибутах, маркирующих субъекта притя­за­ния (одежде, жилище, украшениях, наградах, звании, образе жизни, чис­лен­ности че­ляди и т.п.).

В конечном счете, социальные притязания (если они обоснованы объ­­­­­ективными обстоя­тельствами) являются вполне адекватной формой манифестации лично­с­тью своего подлинного социокультурного статуса или стремления занять его. В общественной практике широко распространено явление социаль­ной кон­куренции, в ходе которой несколько человек претендуют на вакан­т­ное более высокое социальное по­ложение (начальственный статус, до­ста­ток и т.п.). В нормальных ус­ловиях, когда подобная социальная конку­ренция проходит в режиме че­ст­ного со­ревнования, процесс естественного обновления корпуса лиц, принимающих решения, выдвижение на руково­дящие посты более способных, образованных, профессио­наль­ных людей является важнейшим проявлением социальной мобильности населения и служит органичному развитию общества и его социокуль­тур­ных структур.

В ситуации, при которой честный характер социальной конкуренции нарушается, и в основу выбора кладутся приоритеты, не име­ю­щие прямого отно­шения к делу (национальность, вероисповедание, социальное проис­хож­де­ние, пар­тий­ная принадлежность, родство, подкуп и т.п.). Подобная модель выдвижения людей на руководящие посты, как правило, ведет к со­ци­альному застою общества, ярким примером которого может служить вырождение корпуса советских руководителей, выдвигавшихся не по природным способностям, а по политической лояльности. Высшей формой нечестного пути реализации той или иной личностью является самозванчество, хорошо известное нам из истории.

Трудно провести какой-либо исторический анализ и выявить генезис тех или иных социальных притязаний. По всей видимости, их практически не было в первобытную эпоху, но, начиная с аграрной стадии развития по постиндустриальной интенсивность их неуклонно нарастала. Проще определить уро­вень социальных притязаний, характерный для той или иной социальной страты. При этом окажется, что страта сельских производителей (крестьянство) отличается весьма низким уровнем социальных притязаний; в стратах городских материальных и интеллектуальных производителей уровень притязаний зависит от фактического статуса работника (у тех, кто находится в нижнем сегменте этих страт – у рабочих, продавцов, лаборантов, школьных учителей, врачей районных поликлиник и т.п. – он сравнительно низок, но у представителей верхних сегментов – крупных предпринимателей, прославленных ученых и де­я­телей искусства, выдающихся медиков и пр. – сравнительно высок; у представителей элиты (категории тех, кто устанавливает и поддерживает политический режим и социальный порядок) он по определению самый высокий. Слож­нее всего определить уровень социальных притязаний у страты маргиналов; у некоторой части – нищих, алкоголиков, наркоманов, уличных проституток – он предельно низок, а у представителей остальных маргинальных и криминальных «профессий» уровень притязаний зависит от степени успешности и доходности их промысла. По мере роста успешности растет и уровень притязаний.

В целом проблема социальных притязаний тесно связана с системой образов социальной престижности (см.).

СОЦИАЛЬНАЯ ПРЕСТИЖНОСТЬ – стремление человека получить должность, звание, награду, удостоиться высочайшего внимания или похвалы со стороны значимого для него авторитета, достичь материального бла­го­сос­то­яния или прибрести какую-либо вещь, что заметно поднимет его статус, авторитет и уважение к нему в глазах окружающих (референтной группы) и его собственных. Набор компонентов, могущих выполнить такую задачу очень велик. В их числе очень немного таких, какие можно было бы назвать универсальными, в равной степени важными для всех. Обычно в каждом народе, в каждой социальной группе и в каждую эпоху набор этих компонентов отличался своей спецификой.

Тем не менее, стремление к социальной престижности всегда являлось очень важным стимулом социальной активности личности, нередко более важным, чем утилитарная польза от ее результатов.

Проблема социальной престижности тесно связана с понятием личной чести и процессом выделения личности из толпы. Выделение личности и общественное осознание ценности ее индивидуальных свойств – это очень сло­жный процесс, который протекал неравномерно в разных обществах и в разных социальных стратах. Например, в эпоху европейской Античности личность выделялась и ценилась не только по должности, но и по интеллектуаль­ным способностям; в эпоху средневековья – преимущественно по воинской доблести; начиная с эпохи Просвещения – по уровню образования, индивидуальным способностям и служебным заслугам.

В наше время основным компонентом социальной престижности стала высокая индивидуальная конкурентоспособность на профессиональном поп­ри­ще и результаты, достигнутые благодаря этой конкурентоспособности, часто вы­раженные не столько в должностном росте или наградах, сколько в признании и уважении коллег. В свою очередь конкурентоспособность зависит от образования, таланта и опыта работы. Очевидно, неформальное признание среди коллег и высокий авторитет в их глазах в наши дни и стало основной формой социальной престижности, по сравнению с которой формаль­ные признаки – должностной рост, зарплата, награды и поощрения постепенно оттесняются на второй план. В этом можно усмотреть определенный парадокс: те статусные достижения, которые были призваны поднять авторитет человека, превратились в дополнение к его реальному авторитету в глазах ре­ферентной группы, уже мало зависящему от формального статуса, а прежде всего от уровня трудовой конкурентоспособности.