Динамика культуры (культурные процессы) 2 глава

Собственно в этом и состоит соотнесенность общей истории с историей культуры. В соответствии с современным пониманием феномена культуры, ис­тория культуры – это та же всеобщая история (т.е. история общества), но изу­чаемая с определенной точки зрения, с акцентом не на событиях, а на формах и продуктах жизнедеятельности людей.

Современный теоретический поход к пониманию истории культуры ха­рактеризует ее прежде всего как процесс упорядочения, систематизации и раз­вития форм человеческой жизнедеятельности (в первую очередь – коллектив­ной) и взаимодействия – как в практическом, так и в интеллектуальном и символическом аспектах. Но это выводит историю куль­туры на стык с ес­те­с­т­вен­ной историей, которая таким же образом описывает и анализирует про­цесс упо­рядочения состояния материи (а на высших ее ступенях – и органи­ческой жизни), начиная от Большого взрыва (возникновения нашей Вселен­ной) и по сей день. Таким образом, история человеческой культуры стано­вится неотъемлемой частью «тотальной истории» Вселенной, занимая выс­шую ступеньку в иерархии уровней развития материи.

ЛИЧНОСТЬ И КУЛЬТУРА. Хотя культура и представляет собой поро­ждение коллективной жизнедеятельности людей, ее практическими творцами и исполнителями являются отдельные личности. Традиционно всякий инди­вид выступает по отношению к культуре одновременно в нескольких ипоста­сях. Во-первых, как «продукт» культуры, введенный в ее нормы и ценности, обученный технологиям деятельности и этике взаи­модействия с другими людьми в процессе своей инкультурации и социализации, осуще­ствляемой в ходе детского воспитании, при получении общего и специального образова­ния, посред­ством контактов со своим социальным окружением (семьей, друзь­ями, коллегами и пр.). Получая повседневную информацию обыденного и специализиро­ванного характера, осмысливая художественные образы и нравственные коллизии в про­изведениях литературы и искусства и т.п., чело­век, прямо или опосредствованно, фор­мируется как личность, социально и культурно адекватная обществу (степень адекватности может быть разной: от высокой до нулевой). Этот процесс не заканчивается с достиже­нием возрастной зрелости; корректировка параметров этой адекватности продолжается на протяжении всей жизни человека.

Во-вторых, как «по­требитель» культуры, использующий нормы и пра­вила усвоенной им культуры в сво­ей социальной практике и особенно во взаимодействии с другими людьми, пользующийся языками и символами ком­муникации, знаниями, оценочными стандартами, типовыми этическими формами и пр. как данными ему уже в готовом виде инструментами и спо­со­бами личностной самоидентификации и социальной самореали­зации в дан­ном сооб­ществе.

В-третьих, как «производитель» культуры, творчески поро­ждающий новые куль­турные формы, либо интерпретативно воспроизводящий или оце­ни­ва­ющий в суждениях имеющиеся формы, что уже по самому факту ин­ди­виду­аль­ного интерпретирования может быть квалифицировано как акт твор­чества.

И, в-четвертых, как «транслятор» культуры, ибо, воспроизводя какие-ли­бо культурные образцы в прак­тических действиях и суждениях, человек тем самым передает информацию о них дру­гим людям.

При рассмотрении комплекса «личность и культура» пред нами встают сразу несколько сравнительно автономных проблем.

Прежде всего – это проблема «личность и общество», проблема инди­ви­дуальной политико-социальной свободы индивида в системе общества или, пе­реводя это термины куль­турологии, – масштабы и границы прав личности на ин­дивидуальную интер­претацию общественных норм и уста­новлений. По при­близительным подсчетам специа­листов по культурной ком­муникации и инфор­мации (Е.А.Седов), эти границы колеб­лют­ся между 10% от всего комплекса актов поведения и суждений человека (тоталитарное общество, построенное на полном подавлении личности), через 15% (тра­ди­ци­онное общество религио­з­но или этатистски ориентированного типа) до 25% сво­бодно интерпретиру­е­мых общественных норм (современное обще­с­тво ли­бе­рального типа). Это предел. Большая степень свободы интерпрета­ции (и вы­тека­ю­щей из этого ненорми­рован­ности индивидуального поведе­ния) практически ведет к социальной дез­интеграции со­циума.

Перефразируя одного из классиков Просвещения, можно сказать, что сво­бода – это степень информированности личности о допустимых и недо­пу­стимых в данном обще­стве формах поведения и комплексе мировоззренческих и иных суждений, а также умение пластично пользоваться этими возможно­стя­ми. Это мера социальной ответственности человека перед обществом. Мы полагаем, что фактически свобода заклю­чается в знании или интуитивном ощущении линии пролегания границы между общественным и приватным, а также допустимой степени интерпретаций норм и того и другого.

Говоря иначе, максимум свободы – это максимальная культурная компе­тентность человека в данном сообществе (прагматически это можно назвать со­циальной адаптировнностью), а максимальная несвобода – полная неосведомленность о допустимых нормах жизнедеятельности.

Другая проблема: необходимые параметры идентификации личности с данным обществом, что связано с вопросами социальной и политической со­лидар­но­сти, лояльности, зависимости, экономического интереса, религиоз­ного долга. Здесь также может иметь место значительный разброс вариантов от полной интегрированности (ис­терический патриотизм) до высокой сте­пени социальной автономии (пониженной зави­симости от уровня обществен­ной под­дер­ж­ки и одобрения). Социологией уже давно ус­тановлена корелля­ция между уров­нем образованности и профессиональности и потребностью в ли­ч­­­­ной свободе и социальной автономии. Чем выше одно, тем выше и другое. Эту проблему не следует путать с чув­ством патриотизма, как способностью осознавать и переживать Оте­­­­че­ство как высшую ценность. История показывает, что образованные и культурно ком­петентные люди в большей степени обнаруживают чувство патриотизма и готовность на практике защищать эти ценности (утверждение, основанное на практических наблюдениях сотен мемуаристов времен обеих мировых войн). Тем не менее, при любых репрессиях интеллигенция «идет под нож» первой. Но у нее другой уровень самоощущения лично­го достоинства и ценно­сти собственной индивидуальности, что прежде все­го связано с уровнем ее профессиональной специализи­рован­ности.

Таким об­разом, хресто­матий­ный вопрос: «когда и в каких об­ществах лич­ность начинает вы­деляться из коллектива и осознавать свою уникальность?», на наш взгляд, напрямую связан с процессами углубления разделения труда, уровня специа­лизированности, усложнения тех или иных профессий и, наконец, степени престижности социального заказа на инди­видуальное творчество (т.е. куль­турной развитостью элитного слоя общества).

Разумеется, эти причины играли доминирующую роль в период раз­л­о­же­ния пер­вобытного общества и становления раннегородских цивилизаций. На следующих этапах истории к ним добавилась еще одна очень важная при­чина, порожденная процессами де­градации общей традиционности жизнен­но­го укла­да сообщества. Традиция «как броня» прикрывала индивида, осво­бождая его от многочисленных ситуаций личного выбора и ответственности за него. В отсутствие (или при ослабленной) традиции человеку требу­ется уже иной уровень ощущения своей личностной ценности и самодостаточно­сти, чтобы само­му сделать все необходимые выборы.

В этой связи имеет место еще одна проблема, рассмотрение которой следует рекомендовать психологу культуры. Человек не может жить в ха­осе; это психологически невыносимо для него. Особенно, если речь идет о хаосе социальных отношений, поня­тийного аппарата мировосприятия и об­мена ин­­форма­цией. Поэтому он, по отчасти прак­тически, а еще больше символи­че­с­ки (интел­лектуально, образно) упорядочивает окру­жающий его мир, при­дает ему некую условную понятийно-содержательную структуру и, благо­даря это­му, как-то ориентируется в мире (прежде всего в смыслах человече­ских отношений). Осу­ществляя все эти практические и интеллектуальные действия, человек, так или иначе, эмоционально переживает их: свою соли­дарность или отчужденность от общества, всякое нормативное или интерпре­тативное дей­ствие или суждение, совпа­де­ние или расхождение обществен­ных и личных интересов и потребностей и т.п. Совер­шенно очевидно, что с проблемой этого переживания связано всякое творчество, про­тест­ное и деви­антное поведение. Ясно и то, что интенсивность подобных переживаний на­прямую свя­­­зана со степенью лич­ностной автономии индивида от кол­лектива (о чем шла речь выше).

Что такое подобные переживания? Мы думаем, что за этим стоит спе­цифический эмоциональный способ личного упорядочивания мира, казалось бы, основанный на тех же самых прагматических принципах, ценностях, ин­тересах и пр., что свойственны дан­ной культуре в целом. Тем не менее, упо­ря­до­чивание мира в действиях и контактах, ори­ентированных вовне, на соци­аль­ное окружение (в чем заключается проявление социальной адекватности), в чем-то существенно отличается от ана­логичных действий по упорядочива­нию мира для «внутреннего потребления» личностью, что, видимо, связанно со спо­собностью психологической адаптации личности в обществе. Как воз­ни­ка­ет этот «зазор», в чем заключается это различие, в конечном счете, сти­мули­ру­ющее творческую активность человека, мы не знаем и, наверное, по­этому столь плохо представляем себе, что такое творчество и как можно его стимулировать.

ОБЩЕСТВО И КУЛЬТУРА. На протяжении долгого времени филосо­фов и антропологов активно волновал вопрос: в чем критерии различения общества и его куль­туры. Представляется, что вопрос этот не так уж сло­жен. Об­щество – это социально консолидированный устойчивый кол­лектив лю­дей, пре­следующих столь же устойчивые цели и интересы. А культура – со­во­куп­ный способ достижения этих целей и интересов, основные технологи­ческие и социальные параметры которого определены сложной сис­темой «со­циальных конвенций», достигнутых данным обществом на протяжении многих поколений его интегрированного существования, что может быть на­звано социальным опытом этого коллектива.

Культура прак­тически не может воспроизвести саму себя. Это обще­ство воспроизводит себя в следующих поколениях как специфическую соци­альную целостность посредством трансляции своей культуры. Известны ис­торические примеры, когда объектом тран­с­ляции оказывалось не очередное поколение дан­ного об­щества, а другая груп­­­па людей; в этом случае первона­чальное общество и его культура «перетекали» на популяционную основу дру­гой группы, порою радикально отличав­шей­ся расовыми и другими пока­зателями от общества-транслятора (как например, со­временные турки-евро­пеоиды от дре­в­них тюрок-монголоидов).

Характеризуя основные параметры культуры, следует учитывать, что человече­ство, будучи единым биологическим видом, никогда не являлось еди­ным социальным коллективом. Разные популяции людей обитают на Земле как автономные сообщества в заметно различающихся природных и ис­то­рических условиях. Необходимость в адапта­ции к этим разнообразным условиям привела к сложению столь же специфических спо­собов и форм осуществления коллективной жизнедеятельности людей, к постепенному формированию целостных системных комплексов подобных форм. Такие комплексы специфических способов и форм жизнедеятельности получили название локальных культур (см.) соответствующих сообществ (народов).

Реально на Земле существовало в истории и суще­ствует поныне множество локальных культур отдельных человеческих сообществ как системных комп­лексов исторически сложившихся способов их социального бытия. Некоторые из этих культур по­хожи друг на друга в силу генетического родства практикующих их народов или сходства обстоятельств их истории, другие различаются настолько, на­сколько разнятся условия жизни породивших эти культуры этносов.

Но «ничейной» культуры или «культуры вообще» в прин­ципе быть не может. Каждая из них воплощает специфический набор способов социальной практики какого-либо конкретно-исторического сообщества. Со временем к та­кого рода популяционной (этнической) дифференциации форм жизнедея­тель­ности добавилось их размежевание по социальным, конфессиональным, по­литическим и иным параметрам; локальные социо­культурные комплексы отдельных популяций превратились в чрезвычайно сложные и полифункцио­нальные системы по обеспечению коллективного существования и дея­тель­но­сти сословий, наций, цивилизаций.

Основные социальные функции подобных культурных систем связаны с реше­нием задач интеграции, консолидации и организации людей, нормиро­ва­ния и регуляции практики их совместной жизнедеятельности, обеспечения про­цессов познания окружающего мира, накопления и обобщения социаль­ного опыта коллективной жизни, осуществления социальной коммуникации между людьми, выработки языков и способов обмена информацией, разра­бот­ки механизмов воспроизводства сообщества как социальной целостности и т.п.

Историческая эволюция обществ как носителей специфических куль­тур­ных черт и признаков прошла несколько стадий (разумеется, каждое со­об­щест­во проходило их в своем собст­венном темпе и ритме): первобытную, где складывалась основная «низовая» ячейка со­циальной организации – се­мья, а основным механизмом социальной регуляции были нормы и ритуалы брачных и кровно-родственных отношений; варварскую, где формировался этнический, территориально-соседский тип социальной организации и куль­туры, а главным средством социальной регуляции являлась племенная мифо­логия и традиции; аграрную, где преобладали сословно-идео­логические и по­литико-конфессио­нальные (цивилизационные) формы социокультурного жи­з­неустроения, а в сред­ствах социальной регуляции доминирующую роль иг­рало религиозно санк­циониро­ванное насилие; индустриальную, где основ­ными организационными и культурными структурами общества стали нацио­нальная государствен­ность и специализированные социально-функцио­наль­ные страты, а главным социокультурным регулятором – соци­ально-экономи­ческие интересы и конвенции, формирующие новый тип куль­туры – массо­вый; и наконец, пост­индустриальную, где формы социальной организации эволюционируют к глобальным транснациональным по­литико-экономичес­ким объединениям, а веду­щая регулятивная функция переходит к разнооб­разным видам производства зна­ния и инфор­мационной деятельности.

ПОРЯДОК КУЛЬТУРНЫЙ – форма проявления упорядочивающей фун­кции культуры. Среди многочисленных определений культуры очень ре­д­ко упоминается про то, что культура помимо всего прочего (но, тем не менее, в первую очередь) есть порядок, – наиболее общая в человеческом бытии система упорядочения, организации и систематизации процессов человеческой жизнедеятельно­сти, мировоззрения, организации межличностной коммуникации и взаимодействия. В этой системе наука, философия, религия, традиции, законодательство и пр. – есть лишь частные сегменты общей фун­кции культуры как системы создания и поддержания порядка в мировоззрении, сознании и – главное – в социальном поведении людей и их коллективных объединений.

С позиций синергетики – это один из процессов самоорганизации мате­рии в упорядоченные структуры, только протекающий на уровне человече­ской де­я­тельности (практической, интеллектуальной, художественной). Ведь люди действуют и творят, думают и говорят отнюдь не хаотично, а, подчиня­ясь оп­ре­деленным закономерностям, направленным на достижение более глубокого и масштабного познания и большей упорядоченности того мира, в котором они живут. Недаром структуралисты изучают культуру на примере языка – высоко систематизированного средства передачи информации. М.С.Ка­ган убедительно доказывает, что и искусство является таким же способом упорядочивания художественно-образных представлений о мире, как религия и философия – инструментами упорядочивания ми­ровоззрения, тра­диции – инструментом упорядочивания обычаев и нравов и т.п.

Конечно, порядки бывают разными. Еще в XIX в. философами-эво­лю­ци­о­нистами было показано, что исторический прогресс – это не улучшение, а усложнение мира человеческого бытия, переход от более примитивных по­рядков и структурной организации к более сложным. Доминирующая сейчас в мире философия постмодернизма эпатирует публику призывами к де­кон­ст­рукции текс­тов культуры; но любому здравомыслящему человеку по­­нятно, что речь идет не о разрушении порядка как такового, а о переходе к более сложной системе упорядоченности в культуре, миропонимании, организации социальной практики.

Конечно, сведение культуры только к вопросу о порядке было бы не­ко­торым упрощением проблемы. В культуре существуют и относительно сво­бо­дные поля для творчества и импровизации. Просто в одних областях они сра­в­нительно широки (искусство, наука, формы межличностных отношений), в дру­гих, напротив, очень ограничены (сфера социального поведения или до­пус­ти­мая зона применения насилия). Но в принципе такие зоны наличест­вуют прак­тически в каждой области жизнедеятельности человека.

В этой связи отдельную тему представляет собой вопрос о творчестве (научном, техническом, художественном). Конечно, каждый творческий акт, каждая инновация несут в себе потенциал разрушения существующего по­рядка (в той или иной избранной области). Но при этом предлагается более совершенная модель упорядочивания того, что разрушается. Каждая научная те­ория, техническое изобретение, художественное произведение – это малень­кий шаг вперед в деле улучшения (хотя и одновременного усложне­ния) существу­ю­щей системы порядков (объяснительных, технических, худо­же­с­т­венно-сти­ле­вых) в науке, технике, искусстве.

Кроме того, существует и территория беспорядка, точнее, категория лю­­дей, живущих, нарушая культурные порядки. Какие-то культурные поряд­ки вы­нужден нарушать любой человек, адаптируясь к той или иной сложив­шейся ситу­ации. Но есть лю­ди, для которых нарушение определенных куль­турных норм и порядков (обычно публичное, эпатирующее) является формой их ли­ч­­­­ностного самовыражения или вынужденным образом жизни (обычно их называют оригиналами или маргиналами), протестной формой поведения или претензией на художественную оригинальность (вспом­ним дадаистов и футуристов начала ХХ в.). Но эти люди составляют совершенно незначи­тельный процент общего состава населения, и их оригинальные выходки не не­сут какой-либо угрозы существующим порядкам.

Но и в сфере, далекой от культуры (в ее гуманитарном понимании), существует категория правонару­шителей или преступников, живу­щих в режиме нарушения порядков. Поско­ль­ку законопослушание – это тоже одна из культур­ных норм поведения, любой правонарушитель или преступник одновремен­но является и культурным мар­гиналом. Впрочем, существует и другая точка зрения (с которой мы солидарны), согласно которой кри­минал и маргинальность – это особая субкультура, столь же жестко упорядо­ченная, только на основе других порядков, которые чужды нашим культур­ным нормам.

Конечно, культурные порядки и нормы исторически весьма подвижны и с переходом общества на очередную ступень развития, в большой мере из­ме­ня­ются. Интересное исследование исторической динамики смены пара­дигм по­знания и упорядочивания знаний принадлежит М.Фуко и его книге «Слова и ве­щи. Археология гуманитарных наук». Но и традицион­ная историческая наука повествует нам о постоянном усложнении форм со­циальной организации, совершенствовании технологий производства, эволю­ции господствующего ми­ро­воззрения. Это и есть историческая динамика усложнения культурных порядков.

МЕТОДОЛОГИИ ИССЛЕДОВАНИЯ КУЛЬТУРЫ. Процедура иссле­до­ваний культуры началась с описаний историками или путешественниками нравов разных экзотических народов (китайцами – степных кочевников, грека­ми – причерноморских варваров, римлянами – западноевропейских аборигенов). Конечно, все это еще не являлось научным исследованием культур наз­ван­ных народов, а только зарисовками их быта и нравов. Эпоха Великих геогра­фических открытий резко расширила территорию, доступную для описания, но мало что добавила в методологию этого занятия.

Такого рода описания начали приобретать систематический характер только в XIX в., когда сформировалась специальная наука по изучению народов – антропология (в некоторых странах ее назвали этнографией). Тем не менее, основным объектом описания оставались заморские народы, в своем развитии существенно отставшие от Европы и потому описывавшиеся как некий ра­ритет (заморское чудо, дикари). Однако уже в течение середины – второй по­­ло­вины XIX века сформировалась хронологически первая научная пара­диг­ма антропологических исследований – эволюционизм (см.), бывший преиму­ще­ственно англо-французским по своему происхождению (полевыми ан­т­ро­по­ло­гами были в основном англичане, социологами – фран­­­­­­цузы, а методологами – и те, и другие).

Показательно, что почти одновременно с эволюционизмом в России по­явился и первый труд цивилизационной направленности; однако расцвет этого направления пришелся уже на первую по­­­ловину ХХ в. Хотя в рамках этой па­ра­ди­гмы работали ученые многих народов, но цивилизационизм (см.) остался тра­­дици­онно российским направлением ан­тропологии. На рубеже ве­ков появи­лось и третье направление – диффузионизм (см.) – преимущественно германо-авст­рий­с­кое.

Так, в течение второй половины XIX – начала XX вв. образовались три на­­правления, по разному интерпретирующих макроисторию человечества: эво­люционизм – как линейное прогрессивное развитие каждого сообщества; цивилизационизм – как изолированный и замкнутый цикл рождения, роста и уми­рания исторических сообществ и диффузионизм – как эстафета культурных достижений, передаваемых от народа – народу.

Однако жизнь сообществ включает в себя не только макроуровень больших исторических циклов, но и микроуровень постоянных социальных изменений. Исследования культуры на микроуровне начались в 1920-е гг. анг­ли­чанами в рамках парадигмы функционализма (см.), а с середины века прио­ритет в этом направлении перешел к американцам.

Своеобразное направление изучения культуры избрали французы. Они при­шли к заключению, что наиболее репрезентативным выражением культуры является язык, и на его основе можно изучать всю культуру как целостный текст. Так в середине ХХ в. родился структурализм (см.). Однако, когда фран­цузские структуралисты перешли от слов к социальным реалиям, сфор­ми­ро­ва­лась совершенно новая исследовательс­кая парадигма, основанная на идее то­го, что функционирование культуры вообще не подчиняется никаким универ­саль­ным законам, а протекает в соответствии со сложившимися обстоятельствами. Эта новая парадигма охватила и философию, и социологию, и искусство, но все-таки основой ее осталось изучение культуры. Новое направление получило название постмодернизма (см.). Он ведет свою историю примерно от 1970-х гг.

Хотя многие специалисты утверждают, что и постмодернизм как ме­то­до­логия уже близится к закату, но ни одна из перечисленных методологий до сих пор не умерла и активно используется в науке. Просто по ходу истории рождаются новые течения в рамках каждой из перечисленных парадигм. Так эволю­ционизм по­родил неоэволюционизм, в рамках которого работают мно­гие вы­дающиеся уче­­­­ные; развитием функционализма стал структурный фун­кцио­нализм; стру­к­турализма – постструктурализм. Трудно утверждать, исчерпал ли себя постмодернизм, но ничего нового на гори­зонте пока что не видать.

ПОЗИТИВИЗМ – это не методология, а научная парадигма, сложившаяся в середине XIX в. в Англии и Франции в развитие классической доктрины Просвещения – концепции «торжества разума». На базе позитивизма сложились и все основные методологии, кроме, пожалуй, постмодернизма. Основа позитивизма – идея абсолютной познаваемости и объяснимости мира, но только научным путем. Позитивизм выступал против филосо­фской рефлексии, как «спекуляти­вной», лишенной должной эмпирической базы, измерительного инструмен­тария, методологии научных обобщений и т.п.

Основателями позитивисткого направления мысли были О.Конт, Г.Спен­сер, Дж.Милль, И.Тэн и др. Первым следствием торжества позитивистских идей стало учение Ч.Дарвина и эволюционизм (см.), как методология в истории и антропологии.

Позитивизм исторически развивался. В каждом поколении у него находи­лись талантливые продолжатели (преимущественно среди социологов и на­­уковедов, но в том числе и среди философов). В ХХ в. сло­­жилось течение пост­позитивизма, представленное такими выдающимися тео­ре­­тиками науки, как К.Поппер, Т.Кун, И.Лакатос, П.Фей­ерабенд и др. К постпози­ти­визму принято относить такие философские школы, как аналитическая фи­ло­софия, вен­ский кружок. Именно постпозитивизм породил понятие «научной парадигмы» (Кун Т. Структура научных революций), как новой познавательной методологии и научного мировоззрения. Сейчас пост­позитивизм является одной из наи­более влиятельных школ познания, осо­бен­но в сфере социальных наук.

ЭВОЛЮЦИОНИЗМ – направление в истории и антропологии, воз­ник­шее в середине XIX в. под влиянием позитивизма (см.) и волны полевых этнографических исследований, начавшихся в Африке, Америке, Оке­ании. Важ­ней­­шую роль при этом сыграло доминирование в науке принципа развития, в соответствии с которым изменения в любой сфере объективного мира рассмат­ривались как обусловленные внутренними причинами. Особую роль в становлении классического эволюционизма сыг­рали труды Ч.Дарвина, в которых бы­ла изложена идея эволюции как универ­сального механизма прогрессивного раз­вития.

Из области естествознания идея эволюции проникла в науки о человеке и культуре. Основную задачу своих исследований сторонники эволюционизма видели в открытии и обос­новании общих закономерностей развития культуры, в сравнении уровней развития культуры разных народов. В классическом эволюционизме была принята концепция эволюции, предложенная Г.Спенсером, как процесса по­ступательного развития обществ (непрерывного по своей природе) от отно­сительно неопределенной, бессвязной гомогеннос­ти к более опре­деленной, согласованной гетерогенности путем последователь­ной дифферен­ци­ации и интеграции. Таким образом, механизм развития общества и культуры непре­рывен и постоянен, последователен, направлен на повышение уровня само­организации (развитием этой идеи стала современная синергетика).

Основными представителями классического социокультурного эволюци­­­­­онизма стали такие исследователи, как Г.Спенсер, Э.Тайлор, Л.Г.Мор­­­ган, Д. Фрэ­зер, Ф.Энгельс, А.Бастиан, Т.Вайц, Ш.Летурно. Благодаря их ра­бо­там куль­тура была систематизирована и упорядочена, чему способствовало фундаментальное положение эволюционизма о прогрессе культуры и обще­ства на основе единых для всего человечества универсальных законов. Ос­новные теоретико-методо­ло­ги­ческие положения эволюционизма сводятся к следующим. Во-первых, признается психическое единство человечества, благодаря ко­торо­му возможен единый путь развития человеческой культуры. Во-вто­рых, адаптация к условиям существования рассматривалась как уни­вер­саль­ная основа социокультурной ди­намики и источник всех культурных изменений в обществе. В-третьих, че­ловеческое общество и культура суще­ст­вуют в режиме непрерывного прогресса, суть которого не в улучшении, а в продви­жении от простого со­стояния к более сложному; культура всегда разви­вается от низшего состо­яния к высшему путем непрерывных и постепенных изменений. В-четвертых, в соответствии с универсальными за­конами развития, различия в культурах на­родов связаны с тем, что они суще­ствуют на различных ступенях эволюции. И, наконец, в-пятых, развитие любого эле­мента культуры многоступенчато, так как более поздние формы зарождаются на ранних стадиях.

В научных трудах эволюционистов особое внимание уделялось выявлению эволюционных механизмов культуры на макроисторическом уровне; таким образом, они считали возможным объяснить изменения во всей человеческой истории через эволюционную модель. Вместе с тем уделялось внимание и вопросам специфики эволюции и ее механизмов в истории различных сообществ. Объяснением того, что разные общества эволюционируют с различной скоростью, выступали две основные причины. К ним относились либо «врожденные идеи», носителями которых считались как отдельные люди, так и целые расы; либо различия природных условий, необходимость жиз­­­­­­­­­­­­­необес­пе­че­ния, завоевания и заимствования. Таким образом, классический эволюционизм в анализе социокультурных факторов опирался на описания макроисторичес­ких процессов.

Марксистская теория общественно-экономических формаций выросла из идей классического эволюционизма, но была дополнена сентенцией о том, что прогрессивное развитие можно ускорить, «подтолкнув» его с помощью социальной революции. В интерпретации К.Маркса, В.И.Ленина и их последователей теория органической эволюции трансфор­миро­валась в теорию революционного насилия («Мы наш, мы новый мир построим…»).

К концу XIX века это направление антропологии стало одним из наиболее влиятель­ных, однако, в это же время стали накапливаться эмпиричес­кие фак­ты, не поддающиеся ин­терпретации в рамках эволюционизма. С течением времени их становилось все больше, что привело к поиску новых путей исследований культуры. К тому же ком­мунистическая идеология, «приватизировав­шая» эволюционизм, тоже не спо­­­собствовала росту его популярности. Эволюционизм перестал быть ведущей научной методологией и постепенно был вытеснен идеями диффузионистов и функционалистов.

Интерес к идеям эволюционизма стал возрождаться в 1940-е гг. в США. Так возникло направление культурной антропологии, названное «нео­эволю­ци­о­низмом». Основными его представителями являлись Л.Уайт, А.Вай­да, Р.Кар­ней­ро, Р.Нэролл, Р.Раппопорт, М.Салинс, М.Хар­­­­­рис и др. В настоящее время научными основаниями неоэволюционизма являются как идеи классического эволюционизма, так и не противоречащие им идеи функционализма и диффузионизма. В неоэволюционизме было уточ­нено цен­тральное понятие этого направления – «эволюции», под которой понимается процесс многолинейных из­менений, связанных с наличием множества примерно равноценных путей социо­культурного развития. В таком понимании эволюционизм перестает быть ограниченной установкой на выявление универсальных законов развития чело­веческой истории и культуры. Вместо учения об однолинейном развитии культуры представители неоэволюционизма разработали несколько теорий эволюции: теорию общего и частного развития, теорию микро- и макропроцессов, за­кон культурной доминанты, закон потенциала развития, создали новую модель стадиальности истории и др. В целом, в своих исследованиях они представляют историю человеческого общества и культуры как сумму многолинейно развивающихся открытых систем, причем эта многолинейность является результа­том адаптации обществ к различным экологическим условиям и историческим обстоятельствам их существования.