Схимонах Никита (Евдокимов) (1831-1907)

Подвижническая жизнь схимонаха Никиты была неразрывно связана с такими духовными столпами Валаама, как игумен Дамаскин и схимонах Агапий. Изначально духовником будущего старца был великий валаамский игумен, а затем, по смерти последнего, им стал о. Агапий, у которого схимонах Никита «доволь­но часто бывал... и проходил труднейшую науку — делание Иисусовой молитвы».

Схимонах Никита (Николай Евдокимович Филин, а в АФВМ именуется Николаем Евдокимовым) ро­дился в 1831 г. в деревне Григорьково Ростовского уезда Ярославской губернии в крестьянской семье. «В учебных заведениях не учился», но получил хо­рошее воспитание в семье.

В 1853 г. был призван в армию. С любовью вспоми­нал он, уже будучи старцем-схимонахом, годы, прове­денные им на военной службе. Был участником боевых действий во время известной Крымской кампании [1853-1856], по окончании которой уволен в запас, или, как он сам говорил, «в отпуск, до востребова­ния».

Работал кучером в г. Ростове, затем швейцаром в Санкт-Петербурге. Будучи воспитанным родителя­ми в строгом христианском духе, «Николай и в воен­ной службе, и после нее оставался человеком верую­щим, усердным к храму Божию, и вел жизнь трезвую и воздержанную. Много встречалось ему искушений, много было поводов и случаев распустить себя, увлечь­ся чем-нибудь дурным. Но Николай, с детства усвоив­ший себе строгие правила доброй жизни и страх Бо­жий, никогда не допускал себя до каких-либо крупных падений или увлечений, зная по примеру других, как трудно бывает отучаться от дурных привычек и ка­кие гибельные последствия ведут за собою иной раз разные кратковременные удовольствия, на первый взгляд и невинные. Сам он признавался, что дурные товарищи, дурная компания и его раз-другой тянули на нехорошие дела, но совесть так его мучила потом, он так глубоко чувствовал свой грех, что всякое желание и охота к каким-либо грязным или неблаговидным поступкам у него совершенно отпала. “Шел бы ты, Николай, в монастырь, — говорили ему знакомые, — ты в миру и жить-то не умеешь”. — “Уйду, уйду, — от­вечал он, — дайте вот только отставку получить”».

В начале сентября 1874 г. в возрасте 42 лет Николай впервые посещает Валаам. Неотразимое впечатление произвела на Николая величавая личность бывше­го тогда настоятелем игумена Дамаскина, опытного управителя и строгого подвижника. Николай увидел монастырь, монахов и жизнь их как раз такой, какой он желал видеть ее, как воображал ее себе по книгам и к какой всеми силами стремилась его душа. Решение ехать на Афон сменилось решением посвятить себя на служение Богу в Валаамской обители. Исповедавшись и причастившись Святых Христовых Таин, Николай отправился в Санкт-Петербург, чтобы привести в по­рядок свои дела, проститься с хозяином и сослуживца­ми и затем уйти на Валаам, порвав навсегда с миром.

5 октября 1874 г. Николай Филин прибыл в Вала­амский монастырь. Два года был он простым слу­жителем (коридорным) в монастырской гостинице и все силы прилагал, чтобы исправно нести это по­слушание. В 1876 г. он был переведен из гостини­цы на монастырский огород, где трудился пять лет с неослабным усердием и послушанием. Несмотря на тяжелые труды с шести часов утра и до восьми ве­чера с небольшими перерывами для принятия пищи и кратковременного отдыха, он неопустительно бы­вал у полунощницы и вечернего правила, а в празд­ники непременно бывал у всенощной и за ранней обедней, на которой участвовал в пении, у него был довольно приятный тенор.

Уже тогда проявлялся в нем будущий истинный монах-подвижник. Наемные работники на огороде иногда укоряли его с насмешками: вот-де пропил­ся в миру, а теперь пришел отъедаться на даровые монастырские хлеба. Все эти насмешки он выно­сил терпеливо, ради Бога и спасения души, подражая Иисусу Христу, и был яко глух не слышах, и яко нем, не отверзаяй уст своих. Если же уж очень донимали его насмешками и издевательствами, то он начинал просить с поклонами прощения у своих обидчиков и этим обезоруживал их. Сам же со всеми был ласков, услужлив и всегда готов прийти на помощь. 23 мая 1879 г. Николая Филина зачислили в братство Вала­амского монастыря.

На огороде часто приходилось работать в сырую по­году, и у Николая развился ревматизм ног. Эта болезнь и была одной из причин, приведших к перемене его послушания. Сам он об этом не просил, но необхо­димость лечиться вынудила его рассказать о болезни настоятелю, который вскоре и перевел его в гостини­цу. Таким образом, после пятилетнего послушания на огороде Николай опять оказался в монастырской гостинице, но уже заведующим, или, по местному выражению, хозяином.

12 мая 1884 г., в возрасте 52 лет, Николай был по­стрижен в монашество с наречением имени Нифонт. Послушание в гостинице, крайне беспокойное и су­етливое, особенно в летнее время, когда на Валаам приезжало множество паломников, при серьезной болезни ног стало тяготить его.

В 1889 г. он из гостиницы был переведен на жи­тельство в скит Коневской иконы Божией Матери. Устав этого скита был строг: молочная пища и рыба никогда не разрешались, но, в отличие от скита Свято­го Иоанна Предтечи, здесь разрешалось растительное масло в течение всей недели. Живущие в Коневском скиту иноки сами, без иеромонаха, ежедневно совер­шали в церкви полунощницу, утреню с первым часом, вечерню, повечерие с каноном и акафистом и вечернее правило. Накануне праздничных и воскресных дней жители скита отправлялись в монастырь на всенощ­ное бдение и литургию.

16 января 1892 г. монах Нифонт был пострижен в великую схиму с наречением имени Никита в честь святителя Новгородского. На пострижение в схиму о. Никита всегда смотрел как на знак особой милости и благоволения Божия к нему и непрестанно говорил: «Велика ко мне милость Божия, удостоившая меня, окаянного, принятия великого ангельского образа, но как оправдаю эту милость, какой отчет должен дать за это Богу?!»

О. Никита хоть и тяготился своим послушанием, но никогда и никому не жаловался на свое трудное и мало соответствовавшее его характеру и стремле­ниям положение хозяина Коневского скита. Однако это как-то дошло до бывшего тогда настоятелем Ва­лаамского монастыря игумена Гавриила. На вопрос настоятеля старец чистосердечно открыл ему свою душу и просил как милости перевода на жительство в скит Святого Иоанна Предтечи. О. Гавриил, приняв во внимание почти 20-летние труды старца на пользу обители, его преклонные годы, болезнь, а главное, подвижническую жизнь, легко согласился на это пе­ремещение.

Устроившись в 1894 г. в скиту в честь великого про­рока и Предтечи Господня Иоанна, старец предался богомыслию. Ко всем церковным богослужениям он приходил первым и уходил последним, акафисты вы­стаивал всегда обязательно на коленях. Молился он много и усердно. Часто во время ночных прогулок вокруг острова случалось кому-нибудь из проживав­ших в то время в скиту слышать молитвы о. Никиты. «Подойдешь, бывало, к избушке старца, а у него в мо­ленной сквозь синюю занавеску огонь виден. Подой­дешь еще ближе и ясно слышишь, как старец громким голосом читает акафист Спасителю или Божией Мате­ри или канон Иисусу Сладчайшему, Богородице и Ан­гелу Хранителю, даже слова ясно слышишь. Стоишь, стоишь, да так, конца не дождавшись, и уйдешь». Это видели и слышали многие неоднократно. А с каким усердием он молился, показывает то, что иной раз самый сильный стук в двери и громко повторяемая молитва «Господи, Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!» не обращали на себя его внимания! Он продол­жал читать, иногда нараспев, и большого труда стоило достучаться к нему.

В свободное от молитвы время никто никогда не видел его праздным: то белье свое стирает, то дрова заготавливает на зиму, то на огороде копается. Все для себя он делал сам, не исключая самой грязной и неприятной работы, даже такой, как чистка отхожего места. «Если, — говорил он, — такой великий угод­ник Божий, как Иоанн Дамаскин, не гнушался этим делом за послушание, то не грешно ли мне, худшему из рабов Божиих, гнушаться им и заставлять других ра­ботать за себя? Если мне неприятно это дело, то разве другим приятно? Нет, доколе силы есть, сам буду для себя трудиться, ибо недостоин я пользоваться и тем готовым, что дает святая обитель».

Всем всегда он был доволен и непрестанно за все благодарил Бога, повторяя: «Слава Богу! Он, Пре­мудрый, знает, что нужно для нас, то и посылает, а наше дело только благодарить Его за все!» К своим ближним, особенно к младшей братии, о. Никита был чрезвычайно милостив и сострадателен. За время за­ведования монастырской гостиницей он приобрел себе немало почитателей, которые, желая выразить любовь к старцу, нередко посылали ему различные приношения. Сам о. Никита никогда ни о чем не про­сил своих знакомых, и даже добровольные даяния их сильно смущали его. Все, что старец получал от благо­детелей, он почти целиком раздавал скитской братии. При этом он старался творить милостыню так, чтобы никто этого не знал, и не любил, чтобы его благодари­ли в таких случаях. Денег он никогда не имел и ни от кого ни под каким предлогом не принимал их.

Все настоятели Валаамской обители, начиная с игу­мена Дамаскина, глубоко почитали о. Никиту. Игумен Маврикий, еще не будучи настоятелем, очень любил и чтил старца. Приезжая в Предтеченский скит, он подолгу сиживал у него, проводя время в душеспаси­тельной беседе. А если случалось остаться там с но­чевкой, то непременно в одной из комнаток избушки о. Никиты.

Особенно обращало на себя внимание глубочай­шее смирение старца. Страдая в последние годы сво­ей жизни удушливым кашлем, о. Никита в церкви во время богослужения так сильно закашливался, что несколько заглушал этим голоса чтеца и служаще­го иеромонаха. Некий живший в том же скиту старец неоднократно роптал на подвижника, и последний, никогда не возражая, тотчас же подходил к старцу и, кланяясь ему в ноги, смиренно просил прощения за невольно доставленную тому неприятность. Если случалось о. Никите противоречить кому-либо в раз­говоре, то он, хотя и был прав, по окончании бесе­ды непременно просил прощения, погашая таким образом малейшую тень и всякую возможность враж­ды или неприязни. Если только он замечал, что кто- нибудь недоволен им или, как говорится, косится на него, тотчас же он самым смиренным образом спешил испросить прощения, не допуская никаких объясне­ний, и этим обезоруживал и привлекал к себе всех. Если старец замечал и между братиями недружелюбие или вражду друг к другу, то все усилия он употреблял для примирения враждующих. «В простоте своей он и в других не допускал лжи и простодушно верил вся­кому человеку».

Известно, что схимонах Никита непрестанно дер­жал в памяти час смертный. Об этом он говорил и своим ученикам: «Как знать человеку, угодил ли он Богу? У людей один суд, у Бога другой, нелице­приятный. Хотя и кажется человеку, что хорошо он поступает и живет, но нельзя быть уверенным ни­когда, что все делаемое нами, по нашему мнению хорошее, непременно угодно Богу. Одно верно и не­преложно — это величайшее Божие милосердие, на это только и надо надеяться с молитвой и смире­нием». За трапезой говорил такие слова: «Вот, братья, живем мы, да смотрите еще, как живем: сыты, одеты, все готовое у нас, а доживем ли до завтра, да что до завтра, может быть, чрез мгновение Судья нас позовет и за все с нас спросится, за каждое слово, самое незначительное, но праздное, за каждый взгляд нескромный! Ох, страшно, страшно и подумать, что отвечать будем?!»

Несмотря на замкнутость скитской жизни и на от­даленность скита от монастыря, молва о подвижнике росла. Как ни искал о. Никита одиночества, как ни старался бегать людей, славы и молвы людской, они везде находили его. Своей скитской братии о. Никита никогда не отказывал ни в советах, ни в помощи, в чем бы она ни выражалась. Одним словом, он в полном смысле был скитским аввой, никакое общее дело не предпринималось без его совета. В личных делах, при различных обстоятельствах жизни каждый житель скита также спешил к о. Никите поделиться своими горестями или радостями, и все получали от старца добрый совет и наставление.

Так невольно, без чьего-либо приказания, исклю­чительно по Божиему изволению стал о. Никита старцем — руководителем многих из монастырской братии и приезжих богомольцев. Велики были любовь и уважение всей валаамской братии к мудрому старцу.

Вот какой портрет рисуют нам современники — свидетели жизни старца Никиты: «Всегда радушный, ласковый, обходительный, он был любим всеми бого­мольцами, кому хоть раз пришлось побывать на Ва­лааме. Своим ласковым обращением он располагал к себе...»

Избрав себе для жительства скит Святого Иоанна Предтечи, о. Никита прежде всего имел в виду стро­гость его устава, а с другой стороны — малодоступ­ность для посторонних как вследствие отдаленности его от монастыря и расположения на острове, так и вследствие запрещения посторонним посещать этот скит без особого разрешения валаамского игу­мена. По тем же побуждениям он и сам весьма редко бывал в монастыре, лишь по самым неотложным нуж­дам, а в последние два-три года жизни и совсем не бывал. И только какое-нибудь важное событие, на­пример смерть его духовника — схимонаха Агапия, или прямое указание начальства могли заставить его посетить монастырь. Этими редкими посещения­ми пользовались миряне, чтобы увидеть и спросить о чем-либо старца. Одному иноку он говорил, цити­руя слова прп. Макария Великого: «Бегай людей — и спасешься».

Сохранился интересный рассказ одного монаха-оче- видца: «В 1905 г. после смерти игумена Виталия в мо­настыре были назначены выборы нового настоятеля, причем управляющий обителью, наместник о. Паф- нутий (впоследствии игумен) благословил, чтобы все монашествующие лично присутствовали на выборах. Тогда о. Никита, верный обету иноческого послуша­ния, пошел в монастырь. Как ни старался он скрыть свое присутствие в обители, однако не пришлось ему утаиться не только от братии, но и от мирских людей, ибо не было на то изволения Божия. Подходит старец к святым вратам монастырским, как вдруг падает ему в ноги женщина, радостно изумленная этой встречей, по-видимому неожиданной, и голосом, прерываю­щимся от слез, восклицает: “Батюшка, благословите! Сколько лет я желала вас видеть, Богу об этом моли­лась и уже не чаяла исполнения своей молитвы! А вот Бог и привел! Помолитесь!” А сама плачет громко, буквально заливается слезами... Старец, видимо, сму­щенный ее частыми земными поклонами и опасаясь, чтобы другие не были свидетелями воздаваемой ему чести, хотел поспешно удалиться. Но человеколюбие взяло верх, и он, тронутый ее неотступными воплями, не мог отказать страждущей женщине в слове уте­шения. И вот послышался его тихий, полный люб­ви отеческий голос: “Успокойся, родная! Успокойся, матушка! Говори, в чем дело? Господу все возможно, Господь все устроит”. Дальше говорил он все тише и тише, так что слов невозможно было разобрать, но по тону голоса можно было заключить, что говорил он внушительно и серьезно. Женщина, постепенно успокаиваясь, с редким вниманием и благоговением ловила каждое его слово. Видно было, что исстрада­лась она душою и, наслышавшись об о. Никите, долго искала случая выплакать ему свое горе. Наконец такой случай представился, она с верою приступила и по молитвам старца получила от Бога утешение».

Можно привести много случаев из жизни о. Никиты, которые ясно доказывают, что он за свою подвижни­ческую жизнь был удостоен от Бога дара прозорливо­сти. Например, у одного послушника осенью 1903 г. тяжко заболела мать, женщина пожилая. Болезнь была крайне серьезная, и на благополучный исход ее было весьма мало надежды. Почта, привезшая известие об этом, была последняя. Затем вследствие ледохода всякое сообщение Валаама с берегом прекратилось, так что послушник не имел возможности не только побывать у матери, но даже иметь о ней какие-либо известия. Ранее этот послушник жил некоторое вре­мя в скиту Святого Иоанна Предтечи, знал и уважал о. Никиту, а потому и решил в своем горестном поло­жении обратиться к старцу за утешением и просить его молитв об исцелении болящей. Старец принял горячо к сердцу горе послушника, утешил его, посо­ветовал всю надежду возложить на Бога и в заключе­ние сказал: «Молись Богу, брат, и не печалься, твоя мать выздоровеет, и ты скоро увидишься с ней. Это ей милость Божия за ее милосердие к людям». Так все в точности, по словам старца, и исполнилось. Когда установился путь через Ладожское озеро, послушник получил известие, что мать его на пути к совершенно­му выздоровлению и что выздоровление это можно считать прямо за чудо. Лечащие ее врачи удивлялись, как такая пожилая женщина вынесла столь тяжелую операцию. Менее чем через год неожиданно произо­шло и свидание матери с сыном.

Одно время жил в Воскресенском скиту бывший иеромонах Е., лишенный сана и монашества. Имено­вался он своим мирским именем и жил на положении послушника. Людям, близко с ним общавшимся, он, по-видимому, правдиво и искренне рассказывал всю свою жизнь, а также и про обстоятельства, послужив­шие причиной лишения сана. Он утверждал, что стал жертвой роковой ошибки. Рассказывая об этом, он часто плакал, но никогда не отчаивался в милосер­дии и правосудии Божием, усердно молился Богу и был твердо уверен, что рано или поздно Бог над ним смилостивится и все отнятое у него будет ему возвращено. В этом уповании он не переставал хлопо­тать перед высшей церковной властью о пересмотре своего дела. Однажды этот послушник решил побы­вать в соседнем Предтеченском скиту, где он ранее не бывал, и пригласил с собою брата И., дворянина, проживавшего в монастыре послушником. Попроси­ли у хозяина Воскресенского скита лодку и отплыли. Прибыв в Предтеченский скит, пошли кругом остро­ва, причем пришлось им проходить и мимо избушки о. Никиты. Остановившись у нее, видят в окно, что старец сидит, углубившись в книгу. Через мгновение он вдруг поднял голову, поглядел в окно и, заметив двоих послушников, быстро встал с места, вышел к ним, поздоровался, причем назвал бывшего иеро­монаха «отцом» с прибавлением его монашеского имени. Затем сказал ему: «Не скорби, отец Е., надейся на Бога и молись Ему, Он вскоре тебя утешит». Брат Е. так и остолбенел: никогда он о. Никиту ранее не видел и почти ничего о нем не слышал. И вдруг о. Ни­кита называет его тем именем, которое немногим лишь было известно, и утешает его! Вскоре брат Е. был восстановлен в сане.

В летописи Валаамского монастыря есть такие све­дения: «Инок Никита, быв 60 слишком лет, пребывает в двух верстах от монастыря, между лесом и утесами прибрежными, подвизаясь в Духе и Истине, печалуясь о грехах и суете мира».

Жил о. Никита в скиту Святого Иоанна Предтечи более 13 лет, все время свое посвящая подвигам поста и молитвы, любви и милосердия к ближним, пребывая в непрестанных телесных трудах.

За несколько лет до своей смерти о. Никита мно­гим говорил, что преставится незадолго до праздника Светлого Христова Воскресения. Во время Великого поста схимонах Никита становился особенно сосре­доточенным и самоуглубленным. «Для всех очевидно было, что в это время он ждал чего-то особенного и го­товил себя к этому», — пишет летописец. А каж­дый год после праздника Пасхи он всегда с уверен­ностью говорил: «Слава Богу, теперь до следующей Пасхи надо трудиться ради Бога».

Осенью 1906 г. во время поездки на лодке в соседний Воскресенский скит о. Никита сильно простудился. Кашель, которым он страдал и ранее, усилился до та­кой степени, что не давал ему покоя ни днем, ни ночью, отчего старец стал сильно ослабевать. Вскоре он на­столько обессилел, что редко бывал даже в церкви, с большим трудом ходил по келье, а больше все сидел или лежал. Так он перемогался кое-как до января сле­дующего, 1907 г.

В течение февраля о. Никита все более и более сла­бел. Желая, насколько возможно, поддержать уга­сающие силы старца, игумен и монастырский врач неоднократно предлагали ему перебраться в мона­стырскую больницу, где и пища лучше, и врачебная помощь может быть оказана во всякое время, но ста­рец не согласился на это, предпочитая умереть в своей пустыни. В начале своей тяжкой болезни о. Никита прибегал к медицинской помощи, но затем, уверив­шись, что приближается время его кончины, отказался от нее.

На второй седмице Великого поста старец поин­тересовался, есть ли в скиту гроб. Узнав, что гроба нет, просил привезти из монастыря заранее, «а то распутица будет, пожалуй, и не достать». Вскоре схимонах Никита приготовил себе одежду для по­гребения, причем просил игумена Гавриила передать некоторым лицам из братии кое-что из своих вещей. Распорядился, чтобы в день его погребения скитскую братию угостили чаем.

Настала Страстная седмица — последняя в жизни старца. В Великий Четверг, причастившись, он сказал своему духовнику: «Вот скоро и Светлое Христо­во Воскресение наступит!» Духовник ответил ему: «Батюшка, завтра Великая Пятница, литургию не полагается служить, а до Субботы доживешь ли ты?» «Доживу, по милости Божией», — ответил старец. В Великую Субботу духовник, отслужив пораньше литургию, в пять часов утра причастил о. Никиту Святых Христовых Таин. Старец был очень слаб, но в полном сознании, говорил почти шепотом, но совершенно ясно. Нам известно, что схимонах Ни­кита последние два дня провел в беседах с братией скита Всех святых. О чем они разговаривали, мы не знаем. Известно только, что схимонах Никита рассказывал: «С того самого дня, как сподобился я вступить в святую обитель, всегда просил у Господа избавить меня от нечаянной, внезапной смерти». И продолжил: «Завтра будет успение». Пред по­вечерием старец спросил: «А сколько теперь време­ни?» Ему ответили, что седьмой час вечера. Тогда он сказал: «Теперь бояться нечего! Господь уже со­шел во ад и разрушил его». Совершив повечерие, духовник и скитская братия навестили старца, но нашли его уже мертвым.

Во вторник Светлой седмицы было совершено от­певание и погребение о. Никиты в со служении мо­настырских и скитских иеромонахов, в присутствии многочисленных насельников монастыря, пожелав­ших отдать ему последний долг, невзирая на крайне неудобную переправу из монастыря в скит по случаю весенней распутицы. Погребен был о. Никита, соглас­но его желанию, за алтарем скитского храма.

СЛАВА ТЕБЕ, ЦАРЮ СЛАВЫ, ЧТО СПОДОБИЛ МЕНЯ ВЕЛИКОГО ТАИНСТВА...