Иеросхимонах Ефрем (Хробостов) (1871-1947)

Об иеросхимонахе Ефреме известно и опубликова­но достаточно много: его жизнеописания в Валаам­ском патерике, хрестоматии «Валаам Христовой Руси», в брошюре «Храм воинской памяти. Смо­ленский скит на Валааме». Сохранились простран­ные воспоминания о старце архимандрита Афанасия (Нечаева), священника Александра Осипова, писателя Б.К.Зайцева, записи монаха Иувиана (Красноперова), иеромонаха Сергия (Иртеля) и других. Такой инте­рес к личности иеросхимонаха обусловлен в первую очередь высотой его подвижнической жизни, а также тем, что он являлся духовником членов император­ской фамилии, в частности великого князя Николая Николаевича. При работе в архивах Валаамского и Ново-Валаамского монастырей была получена воз­можность изучить переписку о. Ефрема, значитель­ная часть которой также опубликована. Однако есть письма, преимущественно к мирянам, помогающие представить более полную картину старческого слу­жения иеросхимонаха Ефрема.

Иеросхимонах Ефрем (в миру Григорий Иванович Хробостов) родился 23 января 1871 г. в селении Им­ператорского фарфорового завода Санкт-Петербурга в семье ремесленника.

На Валаам Григорий прибыл 2 июня 1883 г.

«Двенадцати лет убежал он из дома отца в Санкт-Пе­тербурге сюда, на Валаам, — вспоминает архимандрит Афанасий (Нечаев) рассказ своего духовника о. Ефре­ма. — Начитался книг о монахах и, познакомившись с валаамцами в их часовне в Петербурге, решил уйти в монахи. Сказал отцу. Тот запретил, а при повторной просьбе и побил. Тогда собрал отрок Григорий денег один рубль — стоимость проезда на Валаам — и уехал тайком. Пришел к игумену, просит оставить его в оби­тели: возлюбил отрок горний мир. Но строг устав мо­настыря — нельзя принимать малолетних. Залился сле­зами мальчуган: нет, не уйдет он ни за что, а если силою, то он — в воду. Только такая решимость духа создает подвижников. Ходит по монастырю и слышит разго­вор: “Плотников у нас не хватает на постройку собора”. И вспомнил тут наш бедный отверженник, что и он умеет стругать и рубить. Помчался к игумену. Бух ему в ноги: “Батюшка, отец игумен, я вспомнил, ведь я пре­красный плотник”. Все рассмеялись, но решили все же оставить мальчика на испытание”».

Духовными руководителями отрока были иер о схи­монахи Алексий (Блинов) и Антипа (Половинкин), ученик прп. Антипы Афонского, от которого буду­щий старец Ефрем научился деланию Иисусовой мо­литвы и, таким образом, стал продолжателем афон­ской исихастской традиции в Валаамской обители. Послушания Григорий исполнял в слесарной мастер­ской и в монастырской библиотеке, которой в то вре­мя заведовал его старец — о. Антипа.

По рассказам самого о. Ефрема, «отец искал его полтора года, нашел. Сын успел зарекомендовать себя, и сами монахи упросили отца оставить отрока Григория в обители. И отец его согласился». Далее архимандрит Афанасий повествует еще об одном ин­тересном обстоятельстве из жизни отца и сына Хробостовых: «С самого начала пришла Георгию мысль молиться Богу, чтобы и отец его сделался монахом. Уходил он в леса, где стояли часовни, и, скрываясь от людей, вопиял громким голосом, чтобы было слышно на небе: “Матерь Божия, приведи моего отца в обитель сию”. И услышан был голос отрока на небесах. Про­шло, однако, тридцать лет. Сын был давно уже иеромо­нахом. Вдруг приезжает его отец, рассказывает сыну историю своей жизни и просит принять его в мона­хи. Григорий был его первенец, и жена умерла от ро­дов его. Дал тогда отец обет пойти в монахи, но не исполнил. Женился вторично, имел много детей. Вот уже шестьдесят лет ему было, вторая жена умерла, а он тяжко заболел. И видит видение: предстали пред ним два мужа в монашеских одеяниях и сказали ему: “Что же ты обета не исполнил?” И взмолился ста­рик — даровать ему жизнь, чтобы исполнить обет. Выздоровел и вот приехал. Весь монастырь взволно­вался. Великая радость всех охватила. И постригли его с именем Иоанн. Прожил он еще двенадцать лет, похоронен на монастырском кладбище».

28 декабря 1894 г. Григорий был зачислен в братство монастыря, а 18 марта 1895 г., в возрасте 25 лет, пострижен в монашество с наречением имени Геор­гий. Епархиальным начальством было отмечено, что пострижение его «не в пример прочим», поэтому указано, «чтобы по пострижении иметь ему пребыва­ние до тридцатилетнего возраста в скиту Всех святых или в другом каком-либо с согласия его старца и по благословению игумена».

27 июля 1897 г. монах Георгий был рукоположен во иеродиакона, а 28 июня 1899 г. — во иеромонаха.

Монах Иувиан (Красноперов) вспоминает: «Сра­зу же по принятии благодати священства иеромо­нах Георгий проявил исключительно редкое усердие и любовь к наиболее частому и усердному священнослужению, всегда совершаемому им с глубоким мо­литвенным подъемом и сопровождаемому усердным поминовением усопших, имена которых он поминал всегда в великом множестве и притом неопустительно, за каждой Божественной литургией, совершаемой им». Такое ревностное отношение к богослужению найдет потом свое выражение в подвиге ежедневного служения им литургии.

В 1904 г. иеромонах Георгий был направлен в ко­мандировку для исполнения богослужений и треб на учебном судне «Европа». По возвращении он служил в салминском и шустаймском приходах Финлян­дии. В октябре 1907 г. о. Георгия назначили настояте­лем Николо-Богоявленского храма в Санкт-Петер­бурге. Огромной известностью и популярностью в столице в разных слоях общества, даже среди членов императорской фамилии, пользовался валаамский иеромонах. По словам самого о. Георгия, «он сделал­ся духовником Великого князя и других князей через то, что отец его служил в конюшенном ведомст­ве в Питере, и потому ему был доступ во дворец через отца. Так узнали его там, и стал он со временем духов­ником многих лиц царской фамилии».

За усердное пастырское служение иеромонах Геор­гий был удостоен многих императорских и церков­ных наград. В 1905 г. награжден набедренником, в 1909 г. — золотым наперсным крестом от Святей­шего Синода; в 1910 г. — таким же крестом из кабине­та государя императора и двумя золотыми наперсными крестами с драгоценными украшениями: первый — от его августейших духовных чад, а второй — от прихо­жан Николо-Богоявленского храма в Санкт-Петер­бурге. В 1915 г. о. Георгий получил орден Святой Анны 3-й степени. Уже будучи иеросхимонахом, награжден палицей в 1938 г.

В 1914 г. о. Георгий возвратился на Валаам. Но недолго пришлось быть ему в родной обители. С нача­лом Первой мировой войны иеромонах уехал в ставку Верховного главнокомандующего — великого князя

Николая Николаевича, где ежедневно совершал Бо­жественную литургию в походной церкви ставки. Позже «Великий князь часто вызывал его для духовно­го совета к себе, в имение “Беззаботное”, а последний раз, в 1916 г., — в Тифлис».

С переменой государственного строя в России о. Ге­оргий вернулся на Валаам. 23 февраля 1919 г. он был пострижен в великую схиму с именем Ефрем, после чего уединился в Смоленском скиту, построенном на средства великого князя Николая Николаевича.

О жизни и молитвенном подвиге старца в скиту мо­настырский поэт монах Викентий рассказал в стихах:

Вот и скит, в нем каменный храм, я в него проник.

Здесь подвизался в пламенной молитве духовник.

В смиренном недостоинстве он много лет в скиту

О павшем служит воинстве литургию Христу.

Князь Николай храм жертвою своею основал,

Чтоб воинов, рать мертвую, в нем старец поминал.

С тех пор творит моление здесь духовник Ефрем,

Прося упокоения у Бога павшим всем.

В октябре 1925 г. о. Ефрем был назначен временно исполняющим обязанности монастырского духовника, а 4 марта 1927 г. большинством голосов братии избран духовником и в конце этого же месяца утвержден в должности. Как уже упоминалось, до старца Ефрема духовником был иеросхимонах Михаил (Попов), ко­торого отстранили от должности как непреклонно­го сторонника старого стиля. О. Ефрем не приветст­вовал стиля нового, но не прибегал к крайностям, стараясь быть верным принципу послушания. В связи с этим некоторые чада о. Михаила болезненно вос­приняли назначение старца Ефрема духовником. Од­нако о. Ефрем как в календарном вопросе, так и по поводу своего назначения, а затем избрания полагал­ся на волю Божию и благословение священноначалия.

Теперь он часто должен был бывать в монастыре, исповедовать братию и принимать участие в духовном соборе обители.

Архимандрит Афанасий (Нечаев) вспоминал, что однажды, «когда наступила Страстная неделя, то и во­все пришлось ему (о. Ефрему. — Авт.) остаться в нем (монастыре. —Авт.). Шли усиленные приготовления к Пасхе, все прибирали храмы и помещения, а у него в скиту некому было это делать. Я предложил свои услуги. Он тогда попросил обмести пыль в его храме. Это я исполнил. Но потом увидел, что келья при хра­ме была в страшно запущенном виде. Пыль и паутина не убирались, наверно, годами. Я и решил все это вы­чистить. Приезжаю в монастырь и говорю ему об этом. Он был очень недоволен, хотя прямо этого и не выразил. Но потом я узнал, в чем дело. Оказывается, существует две системы жизни: по одной должна быть во всем большая чистота и порядок, а по другой — наоборот, высшее состояние души, когда она не об­ращает на это никакого внимания. Отец Ефрем прак­тиковал, по-видимому, сразу обе эти системы, потому что в домике, где он жил постоянно, у него было чи­сто, а в келье при храме — полное запустение. И ему, конечно, было неприятно, что я нарушил уклад его жизни. Но прямо этого своего секрета он не открыл.

Таков тонкий этикет отшельников. А мне была нау­ка — без спроса не проявлять усиленной ревности, ибо она часто бывает не по разуму».

Старец беседовал с братией и мирянами и испове­довал их в соборном храме, но чаще — в скиту. О. Еф­рем, «высокий, жизнерадостный, с улыбающимися глазами», всех привлекал к себе своей духовной опытностью, приветливостью и любовью. «С огром­ной душевной открытостью он встречал богомоль­цев — с душеспасительными беседами, с непремен­ным самоваром». Многие из тех, кому довелось побывать у старца, получили духовную помощь и уте­шение. А потом в благодарность присылали посыл­ки и письма. «Я дорожу каждым словечком Вашей беседы и Ваших писем на вес золота», — писали о. Ефрему. В трудную минуту обращались за советом и молитвенной поддержкой: «Мрачно и уныло на душе моей, и хочется высказать Вам, дорогой батюшка, свою печаль и просить Вашей молитвы». Подобно прп. Антонию Великому о. Ефрем «вразумлял жесто­косердных людей, примирял тяжущихся, печаловался за обиженных с такой силой, как будто обиженным был он сам... утешал печальных и плачущих, помогал искушаемым».

Каждый, кто исповедовался у иеросхимонаха Ефре­ма, получал добрый совет и наставление и непременно старался приехать к нему еще. Один священник, бу­дучи паломником на Валааме, так отзывался об испо­веди в Смоленском скиту: «... Исповедовался в келье у отца иеросхимонаха Ефрема. Поразила меня память старца. Он, духовник сотен братии монастыря и сотен же паломников, оказалось, помнил все, о чем мы говорили во время исповеди два года назад во время моего первого посещения Валаама. Невольно мель­кнула мысль о том, что с такими Богопросветленными способностями души легко молиться о всех, кто только просил о молитве, когда образ и трудности каждого всегда стоят в памяти не стираемой временем харак­теристикой. По человечеству это даже как-то в трепет приводит, мы с нашей утомленной суетой памятью на подобное подвижническое человекопамятование физически и духовно не способны. Здесь же поистине открыты те духовные глаза и уши, о которых все время упоминал в Своих беседах Господь Иисус Христос».

Много искушений претерпел о. Ефрем от диавола. Он рассказывал, как однажды «служил он у себя ли­тургию один. Вдруг слышит, что кто-то подъезжает к церкви на санях. Никто никогда этого не делал, да и дороги к нему нет. Слышит он, как кто-то подходит к двери храма, но она заперта. Тогда идет этот человек на звонницу и звонит в колокола. Ужас охватывает отца Ефрема, но не может он бросить литургию. Кон­чился звон, и человек идет к алтарю и лезет по стене к высокому окну. Отец Ефрем не выдержал и закричал. И все вдруг исчезло. Придя в себя, он закончил слу­жение и вышел на улицу. Видит следы саней и шагов человека на снегу, но никого нет. Пошел отец Ефрем в монастырь и рассказал о сем. Никто никого еду­щим в санях и не видел. Очевидно, это происки диаво­ла... » Вспоминая этот и другие случаи, о. Афанасий (Нечаев) делает вывод, что диавол искушает подвиж­ников именно потому, что «они должны победить мир

и князя мира сего... Чем выше подвиги, тем больше брань с диаволом. Чем святее становится подвижник, тем страшнее нападение на него».

Особое значение иеросхимонах Ефрем придавал мо­литве. Он говорил, что «без молитвы нет христианина. Молитва — это дыхание души, устремленной к Богу, оружие против диавола, мать всех добродетелей». Аналогичные рассуждения находим у свт. Иоанна Зла­тоуста и прп. Нила Синайского. Вся жизнь старца свидетельствует о его высоком молитвенном подвиге: каждый день он совершал уставные богослужения и литургию, творил Иисусову молитву, служил панихи­ды и по просьбам паломников молебны: «Отец Ефрем служит обычно паломникам молебен, который кончает удивительной по своей проникновенности молитвой. Отсюда едешь дальше сосредоточенный и умиротво­ренный». Русские скауты, побывавшие у иеросхи­монаха, подчеркивали благоговение и дерзновение старца во время молитвы: «О. Ефрем начал служить молебен перед иконой Божией Матери. Он молился и просил со слезами о заступничестве за нас... Мы видели молитву схимника, чудо веры и слез... И, мо­жет быть, в первый раз мы сознали так ясно бедность своей души... Как будто дверь из темницы открылась, но привыкшая к мраку душа еще не в силах выйти на свет... Его слова западали глубоко в душу каждого». Действительно, иеросхимонах был «ласковый, обхо­дительный, большой молитвенник».

В 1940 г. старец вместе с остальными насельниками обители был эвакуирован в Финляндию. В Ново-Ва­лаамском монастыре он продолжал быть духовником.

Игумен монастыря Харитон (Дунаев) в ноябре 1946 г. писал князю А.В.Оболенскому: «Мы, слава Богу, в единении и мире продолжаем шествовать к концу своей земной жизни. Старец-духовник (Еф­рем. —Авт.) слабеет, сердце у него очень слабое, ноги пухнут, применяются и медицинские меры; но он все же продолжает служить в своей келии».

2 февраля 1947 г. здоровье иеросхимонаха Ефрема ухудшилось, и старец уже не мог совершать Боже­ственной литургии, но продолжал причащаться Свя­тых Христовых Таин. Когда позволяли ему силы, «он усердно молился пред иконами у себя в помещении, а когда начал изнемогать, то, уже сидя, совершал свое молитвенное правило».

26 марта старец причастился и в девять часов вечера мирно почил. Как сообщают нам архивные источники, в момент его смерти в монастырском храме закон­чилось богослужение, совершаемое в воспоминание стояния прп. Марии Египетской.

Отпевание и погребение почившего старца было совершено в субботу 29 марта и совпало в 1947 г. с празднованием Похвалы Божией Матери. Архи­вариус монах Иувиан (Красноперов) по этому поводу оставил запись: «Достойно примечания то замеча­тельное обстоятельство в жизни почившего отца Еф­рема, что он за всю свою многолетнюю жизнь в оби­тели, в течение 64-летнего пребывания в ней, всегда с редким усердием, любовью и горячим упованием молился Божией Матери, с чисто детской простотой и слезным умилением прибегал к Царице Небесной. Теперь это знаменательное совпадение его отпевания

и погребения с днем празднования Похвалы Божией Матери смиренно позволяют нам питать светлую уве­ренность в том, что он и за гробом не будет лишен милости и предстательства Усердной Заступницы рода христианского ».

Сам о. Ефрем еще на старом Валааме приготовил себе могилу рядом со Смоленской церковью любимо­го им скита и говорил приходившим к нему: «Это мое последнее место покоя». Однако иначе судил Гос­подь: старец был погребен на кладбище Ново-Валаамской обители.

ЧИСТОЕ СЕРДЦЕ