Схимонах Николай (Толстов) (1864-1947)

О жизни схимонаха Николая (Толстова) в АФВМ сохранилось немного материала, в основном — крат­кие данные послужного списка старца. Дневников о. Николай не вел, писем не писал, во всяком случае, до нас они не дошли. Основные сведения об этом старце можно почерпнуть из воспоминаний его со­временников, посещавших схимонаха в Коневском скиту, которые единогласно свидетельствуют о высо­ком уровне его духовной жизни. По характеру подви­га старца Николая называли пустынником и молчаль­ником.

Родился схимонах Николай (в миру Авраамий Тол­стов) 22 октября 1864 г. в Пермской губернии в семье крестьян. Грамоте Авраамий обучался дома. Люби­мой книгой его была Библия. Известно, что он «два­дцати лет женился по горячей любви, но едва прожил год, жена умерла...» Потерю супруги Авраамий пе­реносил очень тяжело. Но «Бог помог: стал он искать утешения в хождении по святым монастырям и местам и пришел на Валаам».

В Валаамскую обитель будущий старец прибыл 28 июня 1895 г.; в монастырское братство зачислен 8 августа 1900 г.; монашеский постриг принял 18 фев­раля 1906 г. с наречением имени Адриан. Послушник Авраамий (а позже монах Адриан) трудился в порт­новской мастерской и на общих братских послуша­ниях. Подвизался в Коневском, Сергиевском и Всехсвятском скитах.

16 апреля 1925 г. о. Адриан был пострижен в вели­кую схиму с именем Николай. С этого времени начи­нается особая пора жизни старца: он вновь переселя­ется в Коневский скит, где в уединении проходит подвиг пустынника.

По воспоминаниям современников, о. Николай жил недалеко от церкви в честь Коневской иконы Божией Матери. Его домик — «обыкновенная русская изба на берегу озера. Сени, две комнатки, очень светлые, большая печь»; «в спальне видна дощатая кровать, как все на Валааме, покрытая вместо матраса тонким войлоком. В переднем углу стол и скамьи. Больше ни­чего. Но зато неизменный друг монаха и спутник его жизни — тульский самоварчик», необходимый для встречи гостей, которые иногда нарушали уединение старца.

Всех приходящих он встречал с радушием и свой­ственной ему любовью. Будучи послушником на Ва­лааме, будущий архимандрит Афанасий (Нечаев) бывал у схимонаха Николая и вспоминал об этом посещении:

«... мы в гостях у смиреннейшего, тишайшего и улыбающегося старца, отца Николая... Как толь­ко впервые увидел нас с отцом Исаакием, отец Николай замахал ручкой, заманил к себе и сейчас же, без всяких разговоров, принялся ставить самовар. Весь так и преобразился старец во внимание к нам, так и загорелся весь какой-то вдохновенной услуж­ливостью. И главное — без слов. Только улыбается и услужает. Но так охотно, так от всего сердца, как будто пришел к нему самый драгоценный гость — разве только Авраам встречал так трех странников». Далее о. Афанасий признается: «Сначала я подумал, что такая его предупредительность относится к отцу Исаакию, как начальствующему в монастыре, но потом сообразил, что отец Исаакий живет с ним всегда рядом, а значит, это гостеприимство отно­силось именно ко мне, самому малому послушнику. И поразился я несказанно. Никто еще в жизни не встречал меня так: ни отец, ни даже мать. И сразу почувствовал я, как много обязывает меня такое отношение, как внутренне это меня преобразует, я и сам на себя начинаю глядеть с почтительностью, почти с благоговением. Так благоговение старца ко мне передалось тотчас мне. Так одним только сво­им обращением, как с Ангелом, старец сделал меня уже другим человеком. И сидел я за чайным столом как завороженный, как будто Ангел меня пригла­сил к себе в гости, а не мужичок простой. А отец Исаакий, видимо, не впервые наблюдает такие пре­образования в тихой келье отца Николая и добро­душно, сочувственно посматривает на меня. “Что, брат, попался, а ну покажи-ка здесь свое красноре­чие”. А у меня и язык прилип к гортани. А старец все ласковее угощает, а на столе только хлеб черный да сахару несколько кусочков. Но при таком угощении этот хлеб кажется манной небесной... Так корот­кое общение со старцем научает тебя переоценить все вещи и самого себя — понять, что создан ты по образу и подобию Божию и потому через самого себя зришь ты Бога... Сам он (старец. —Авт.) уже принадлежит к иному миру — горнему».

Свои воспоминания о старце Николае оставил также писатель Б.К.Зайцев, посетивший Валаам в 1935 г.: «Отец Николай, худенький, с бородкою, с кротки­ми серыми глазами, тихий и безответный, смирен­ным видением встает в памяти моей на плотнике близ Коневского скита... Прямо перед нами цер­ковь, и у входа отец Николай, схимник и пустынно­житель, даже не иеромонах. Он не может вас бла­гословить, но с каким глубоким уважением целуешь эту старческую, морщинистую руку... Он всем ви­дом своим как бы извиняется за то, что существует. В этой последней скромности его есть даже и таин­ственное...» Кротким и любвеобильным старцем многим «запе­чатлелся в сердце схимонах Николай, живший в Ко- невском скиту и всякий раз встречавший самоваром, за которым велись душеспасительные беседы». Благотворитель обители князь А.В.Оболенский отмечал, что «старец обладал духовным опытом, сиял добротою и любовью и в душу проникал взгляд его».

Иеромонах Сергий (Иртель) утверждает, что «отец Николай был великий молчальник, от него ничего не услышишь, кроме двух или трех слов, но он все время улыбается». Об этом же свидетельствуют ар­химандрит Афанасий (Нечаев) и Б.К.Зайцев. Исходя из этого вполне можно предположить, что молчальничество было тайным подвигом о. Николая, а его немногословные беседы с гостями — проявле­ние любви к ближним. Наверное, по этой причине известно не много поучений и наставлений Коневского схимонаха.

В одной из бесед с паломниками, «когда зашел разго­вор о любви и трудности любить людей, отец Николай вставил кратко: “Молиться-то легко, а любить всего труднее”». Действительно, являясь вершиной доб­родетелей, любовь приобретается самым великим трудом. Но «кто приобрел любовь, тот не подлежит уже страстям...» и «к облекшимся в нелицемерную любовь никто из демонов не смеет и приближаться, потому что видит в них человеколюбца Бога, Винов­ника и Подателя любви».

Говоря об отношении к врагам, старец призывал: «За них нельзя как за врагов молиться. Горячих углей на голову насыплешь. Надо как за друзей». На наш взгляд, здесь старец подразумевает, что молиться можно за обидчиков, только простив им согрешения против нас, в противном случае они останутся для нас врагами, а молитва с таким сердцем не угодна Богу и вредна для молящихся. А если простим врагам при­чиненную нам обиду, то они перестают быть нашими врагами, но становятся друзьями. Вот за них и следует молиться с чистым сердцем. В таком случае, по слову свт. Иоанна Златоуста, «будет услышана молитва наша за нас самих».

Сам схимонах Николай был «величайшим молитвен­ником», делателем молитвы Иисусовой. Случа­лось, что учиться умному деланию приходили к стар­цу валаамские послушники и иноки. Так, послушник Георгий Иртель, посетив о. Николая, спросил у него: «Может ли юный послушник стяжать сердечную мо­литву?» Схимонах, прямо глядя в глаза, помолчал, а потом тихо ответил: «Да, может, но для сего нужно усердие».

Живя в скиту, о. Николай подвергался бесовским ис­кушениям, однако, имея глубокую веру и творя умную молитву, отражал их. Иеромонах Сергий (Иртель) описывает некоторые из них:

«Известно о трех бесовских искушениях отца Ни­колая. Первое искушение было во время чтения Псал­тири: когда он читал Псалтирь за живших в монасты­ре, вдруг явился перед ним бес красно-рыжего цвета и сказал: “Не молись за них, они все мои!” Но отец Николай осенил себя крестным знамением и не обра­тил на него внимания, и он исчез. Второе искушение было ночью: однажды, когда он молился, вдруг кто- то постучался к нему в окно, отец Николай открыл окно и увидел, что вокруг его кельи ходили и бегали шведские солдаты, они ругались, кричали и махали оружием. Но потом все исчезло. Третье искушение также ночью: когда он молился, вдруг услышал, что идет крестный ход из монастыря в его скит и что-то поют, он прислушался и услышал, что кого-то отпе­вают, он еще прислушался и понял, что это его от­певают. Он так испугался, что на эту ночь убежал из своего уединения в монастырь. А потом... вер­нулся».

Духовным наставником схимонаха Николая был схиигумен Феодор (Пошехов), приходивший в празднич­ные и воскресные дни в Коневский скит для совер­шения литургии. О. Николай пел за богослужением и исполнял обязанности пономаря.

Переселение в 1940 г. в Финляндию в Ново-Валаамский монастырь старец пережил очень тяжело. Он лишился своей любимой пустыньки и ежедневно ее оплакивал. Стал часто болеть, а в 1945 г. слег оконча­тельно. До последней минуты земной жизни о. Нико­лай со слезами на глазах ежедневно читал на память свой любимый акафист Иисусу Сладчайшему, который знал наизусть с юных лет.

Скончался схимонах Николай 24 апреля/7 мая 1947 г. и был погребен на братском кладбище Ново- Валаамской обители. Старец «своим кротким обли­ком остался памятным как один из столпов великих валаамцев». Впоследствии подвижник благочестия иеросхимонах Михаил (Питкевич) так оценивал личность схимонаха Николая: «Он правильный мо­нах, сильный духом, настоящий отшельник, по-детски простой, чистое сердце».