Схиигумен Харитон (Дунаев) (1872-1947)

Жизнь дана мне для служения Создателю и для приготовления к вечной жизни в Боге, начало которой должно быть положено еще здесь, на земле, как залог для вечности.

Материалом для жизнеописания схиигумена Харитона послужили прежде всего некоторые биографические документы, а также письма и дневниковые записи. Отрывки из дневника схиигумена Харитона были опуб­ликованы в Валаамском патерике, в более полном виде — в «Русском паломнике»; оттуда взяты лишь самые необходимые сведения для всестороннего осве­щения темы. Краткие жизнеописания схиигумена име­ются в трудах: «Валаамский монастырь и его подвиж­ники», «Старый Валаам», Валаамский патерик, но имеют некоторые неточности. Здесь мы попытаем­ся наиболее точно воссоздать биографию старца и по­знакомиться с его духовным наследием.

Хрисанф Николаевич Дунаев, будущий схиигу­мен Харитон, родился 15 марта 1872 г. в деревне Гор­чакове Солигаличского уезда Костромской губернии в крестьянской семье.

С раннего детства Хрисанф имел особую любовь к Божиему храму, молитве и чтению духовных книг.

«У меня со временем, — вспоминал старец о своем детстве, — образовалась своя библиотека». Читая духовную литературу, Хрисанф не только укреплялся в вере, но и развивал интеллектуальные способности, так что, обучаясь в народном училище, он был одним из лучших учеников.

6 мая 1894 г. Хрисанф прибыл на Валаам; 3 апреля 1897 г. определен в послушники; 5 марта 1905 г. по­стрижен в монашество; 18 февраля 1908 г. рукополо­жен во иеродиакона; 28 июня 1910 г. посвящен во иеромонаха.

С февраля 1909 г. иеродиакон Харитон исполнял обязанности эконома Валаамской обители, 8 июня 1917 г. был утвержден в должности эконома с за­числением в состав старшей соборной братии.

Постановлением Финляндского монашеского Сове­та 13 сентября 1920 г. о. Харитон был назначен благо­чинным Коневского монастыря, с 10 октября 1925 г. стал временно исполняющим обязанности наместника монастыря с сохранением должности эконома. 4 марта 1927 г. большинством голосов братии о. Харитон был избран на должность наместника, а 25 августа 1932 г. был утвержден в должности благочинного монасты­рей Финляндии на пять лет.

Исполняя возложенные на него послушания, о. Хари­тон все свои силы отдавал служению Церкви. Однако его печалило то обстоятельство, что он практически не имел возможности для уединенной жизни монаха-молитвенника, «ради которой», — как писал сам о. Харитон, — он «отказался было от принятия свя­щенного сана, но потом за послушание должен был принять его, а за ним как бы вразрез моим стремле­ниям и экономскую должность». В связи с этим 11 сентября 1932 г. он просил архиепископа Финлянд­ского Германа освободить его от административных обязанностей, адресовав ему стихотворение:

Как тяжко мне в мире, нет силы терпеть

Растленности, лжи, треволнений...

Не дайте погибнуть душе, очерстветь

В соблазнах мирских искушений.

Я здесь задыхаюсь, о, дайте же мне

Обители дальней пустыню!

Убогую келью в лесной тишине,

Безмолвия мир и святыню!

27 сентября 1932 г. архиепископ Герман освободил иеромонаха Харитона по его просьбе от должности наместника Валаамской обители и благочинного мо­настырей. «Принимая во внимание положительную и полезную службу Наместника И. Харитона, — писал архиепископ игумену Павлину, — в качестве члена мо­настырского управления, в особенности в различные тяжелые времена монастырской жизни8, надеюсь, что Настоятель обители и старшая братия дали бы ему соответствующее уважение и согласно с этим устроили бы жизнь Наместника И. Харитона так, чтобы он по­лучил право жительства в месте, избранном им самим, и чтобы Управление монастыря вообще обеспечило бы его вполне заслуженным содержанием и покоем».

Скоро архиерей получил ответ: «Вследствие предпи­сания Вашего Высокопреосвященства... имею честь донести, что постановлением Старшей Братии 11 сего октября (1932 г. — Авт.) определено: уволенному от должности Наместника иеромонаху Харитону, соглас­но его желания, предоставить жительство в Предтеченском скиту; на время же прибытия его в монастыре дать ему келью в монастыре, выдавать ему ежемесячно два кило сахара и один фунт чаю, а также выдавать ежедневно две порции булки».

О. Харитон поселился в Предтеченском скиту, ко­торый называл своим домом:

Люблю Предтечу чрезвычайно;

Он мирен, скромен и красив;

Судьбы его покрыты тайной;

И беден он, и терпелив!

Нет здесь изысканности в пище;

Кой-что варят — и гриб, и боб,

И я в родимом пепелище

Вдали от всех здесь лягу в гроб.

Недолго о. Харитон имел возможность проводить жизнь в молитвенном уединении. После ухода на покой игумена Павлина он был избран настоятелем Вала­амского монастыря большинством голосов и 15 мая 1933 г. утвержден в этой должности. Такое дове­рие и любовь братии старец снискал, являясь экономом и наместником обители. «Будучи старцем и молитвен­ником, не имея классического образования, но обладая благодатным даром духовного делания, игумен Харитон не пал духом в сложные 1920-30-е гг. Именно этот че­ловек сумел завоевать доверие как братии, так и новых церковных властей тем, что всегда искал пользы мона­стыря и вверенных ему людей. В 1920-е, когда мно­гие русские православные в Финляндии растерялись, столкнувшись с давлением государства и новой цер­ковной администрации, эконом Харитон обивал поро­ги различных инстанций, добиваясь разрешения оста­вить в монастыре “старый” церковный календарь и сохранить монашеские обители от упразднения».

На долю игумена Харитона пришлось самое слож­ное время в истории обители: эвакуация монастыря в Финляндию и устроение жизни на Новом Валааме.

В письме князю А.В.Оболенскому старец писал:

«Половина нашего братства оставила Валаам 20 де­кабря 1939 г., вторая половина во главе с настояте­лем оставила Валаам только тогда, когда корпуса его пылали ярким пламенем от бомб, которые сыпались в центр обители.

4-5 февраля 1940 г. после дневной бомбардировки горели корпуса больницы, церковь Святой Троицы, ризница, библиотека. Под крышей собора удалось затушить зажигательные бомбы и вход из ризницы в собор разрушить, что и спасло собор от всепоедаю- щего пламени. В соборе в последний раз мы отслужили напутственный молебен в поздний вечер, когда зарево пожаров, оглушительный треск и клубы дыма подни­мались к небу и тонули в ночной темноте; последняя благоприятствовала для нашего пути через озеро — в смысле ограждения от бомб с воздуха. А небывалый до тех пор мороз сковал такой мост через озеро, что могли ходить грузовики-автомобили... Мы... воз­благодарили Господа, спасшего нас от неизбежной смерти... Теперь... мы приобрели место для нашего жительства, где и устраиваемся. 110 иноков уже живет на новом месте, остальные, около 70 человек, продолжают жить в школах, дожидаясь, когда здесь и для них будет устроено помещение. Приобретенное имение имеет земли 350 десятин, из них пахотной 50 десятин, остальная — под лесом. Место, удаленное от городов и больших селений, что вполне соответ­ствует нашему званию».

После 40 лет пребывания в монастыре игумен Хари­тон записал в своем дневнике: «Промыслом Божиим при конце моей жизни суждено поставить меня во главе этой Обители, которая... замирает не столь­ко материально, сколько духовно. Духовный распад коренится внутри и выливается наружу, погоняе­мый и внешними содействующими обстоятельства­ми. Взирая на то и другое, остается только вопиять: изведи из темницы душу мою, исповедатися Имени Твоему». Оценивая свой жизненный путь, ста­рец с глубочайшим смирением отмечал, что «жизнь прожита в суете, беспечности и нерадении. Телесный организм ослаб, состарился, душевный не подготовлен для вечной жизни. Осталось только слезно вопиять: прежде даже до конца не погибну, спаси мя!»

При всем своем авторитете, как административном, так и духовном, о. Харитон никогда не пренебрегал мнениями и советами окружающих людей. Он не стес­нялся спрашивать их и у юного послушника, и у не­грамотного финского крестьянина. Будучи игуменом, о. Харитон «соединял напряженную деятельность, попечение о хозяйственных нуждах монастыря с высоким молитвенным устроением». Участие в общих послушаниях было для него естественным. Он пода­вал пример братии и словом, и делом, воодушевляя их на подвиги благочестия.

Прекрасный образ успешного сочетания админи­стративной должности и обета послушания, кото­рому соответствовала жизнь игумена Харитона, дает прп. Макарий Великий в своих поучениях наставникам монахов: «И внешне соблюдайте чин предстоятельства, когда нужно распоряжаясь, повелевая и совету­ясь с наиболее испытанными из братии, а когда нуж­но — обличая, запрещая или увещевая кого-нибудь из них по апостольскому совету, дабы под предлогом смирения или кротости и по неведению не случилось бы в монастырях смущения, нарушающего порядок чинопоследования предстоятелей и подчиненных. Внутренне же, в уме считайте себя недостойными рабами всех братий и, как добрые педагоги, попечению которых вверены чада господ, со всем благоволени­ем и страхом Божиим старайтесь направить каждого брата на всякое благое дело, зная, что за такой тяжкий труд ожидает вас у Бога великая и неотъемлемая на­града».

14/27 октября 1947 г. схиигумен Харитон скон­чался, приняв перед смертью схиму с оставлением прежнего имени. Погребен на кладбище Финлянд­ского Валаамского монастыря.

Впоследствии князь А.В.Оболенский записал в днев­нике: «О. Харитон... был из крестьян, самородок, умный, развитой, образованный духовно, усерд­ный делатель умно-сердечной молитвы Иисусовой

и написавший два обширных тома об этой молитве. Властный был и всеми силами поддерживал все устои и традиции монастырские».

Еще в начале монашеского пути «в молодом иноке возгорелось желание вести подвижническую жизнь, которая неразрывно связана с непрестанным творе­нием молитвы Иисусовой».

Сам о. Харитон вспоминал об этом: «По вступле­нии моем в обитель я возревновал о духовном заве­щании для иноков и был руководим своим старцем Агапием, который разрешал все мои недоумения, встречающиеся при молитве. По смерти же старца за разрешением недоумений я был вынужден прибегать к писаниям богомудрых отцов. Извлекая из них суще­ственное о молитве Иисусовой, я записывал все это в тетрадь, и таким образом с течением времени у меня составился сборник о молитве».

В 1936 г. совместно с протоиереем Сергием Четве­риковым о. Харитон издал книгу «Умное делание. О молитве Иисусовой». По мысли самого игумена, цель издания сборника состоит в том, чтобы «всевоз­можными и разнообразными способами... уяснить способ производства Иисусовой молитвы, показать всю ее нужду и необходимость в деле нашего духов­ного служения Богу». В 1938 г. вышла вторая часть книги под названием «Что такое молитва Иисусова по Преданию Православной Церкви», написанная в форме беседы инока-старца с мирским иереем.

В 1943 г. издана брошюра «Аскетизм и монаше­ство», которая представляет собой доклад игумена Харитона «Об идеале монашества», прочитанный

10 декабря 1942 г. в г. Куопио на заседании Комитета по сохранению монастырей. В докладе старец гово­рит о монастыре как «школе или приюте духовной подвижнической жизни», о смысле и сохранении обетов, данных монашествующими при постриге, о посте и особенно о молитве Иисусовой.

Итак, о. Харитон не мыслил монашеской жизни без стяжания дара умного делания, которому он учился у старца Агапия и других подвижников: произведения свтт. Игнатия (Брянчанинова) и Феофана Затворника, прпп. Амвросия и Макария Оптинских были для него энциклопедией духовной жизни. Мысли именно этих святых он часто цитировал в своих письмах.

Большинство наставлений «аввы русского Афо­на», как называли игумена многие его современни­ки, представляют собой апологию исихазма: «Господь ближе к нам, чем дыхание наше, но мы отдаляемся от Него мыслию и чувствами. От нас требуется усилие приблизиться к Богу тем и другим, но, опять-таки, без благодатной помощи и этого не можем сделать, а потому и нужно непрестанно вопиять к Господу о помощи и помиловании — и Он, Всемилостивый, близ нас! Только нам нужно не забывать и помнить о Нем непрестанно, что и называется памятью Бо­жией, а чтобы всем успеть, опытные советуют непре­станно творить молитву Иисусову». Однако, как сокрушается в другом письме о. Харитон, «теперь, к крайнему сожалению, повсюду видится решитель­ное оскудение “умного делания” Иисусовой молитвы. И вследствие этого необходимо должен был после­довать общий упадок в монашестве духовной жизни.

Не стало сей молитвы — не стало и жизни духовной в ее истинном виде, сообразно с ее высоким назначе­нием. Умерла мать — прекратилось и рождение ду­ховных чад. И это, конечно, в порядке наступившего теперь повсюду упадка внутренней жизни.

Не возвышаясь постоянно в духовную область своим духом через неусыпную молитву, которая есть устрем­ление ума и сердца к Богу, и не получая оттуда бла­годатной силы и возбуждения на духовные подвиги, укрепления и просвещения, мы естественно должны были ослабеть в своих духовных стремлениях к Богу и погрязнуть в чувственности и плотском состоя­нии».

Как следствие оскудения умного делания старец от­мечает общий упадок духовной жизни, говоря, что «повсюду чувствуется как будто упадок сил, отсут­ствие бодрости и чистого светлого настроения. Иде­алы, возвышающие человека верою в вечное добро и красоту и отвлекающие его от мелкой, суетливой обыденной жизни, как будто исчезли с лица земли. И что делается теперь на земле?.. Поистине как будто Бог отступился от грешного человечества и допустил их самих себя наказывать за беззакония и грехи. И вот сердце облежат постоянные тревоги и отдыха ему не дают: но прилепись ко Господу, и Он успокоит тебя; и будешь мирствовать в себе и все вокруг светлым зреть; беспрепятственно и непреткновенно шество­вать с Господом сквозь мрак и темноты жизни сей, к всеблаженной полной отраде и простору вечности. Земля никогда не будет превращена в рай, пока будет существовать настоящий порядок вещей, но она есть и будет поприщем приготовления к райской жизни. На этом поприще внешнего покоя может и не быть никакого, а один внутренний, но он неотделим от Хри­ста. А с Христовым миром мученики шли на мучения и радовались».

Игумен Харитон не соглашался быть духовным ру­ководителем. По смирению он не считал себя достой­ным быть примером подвижнической жизни. Так, князю А.В.Оболенскому он писал: «Что касается Ва­шего желания быть как бы под руководством моим, то на это я согласиться никак не могу, ибо слепой если слепого поведет, то ясно, что оба в яму упадут. Посему и Вы свое желание обратите к Руководителю всех ру­ководителей, здесь уже ошибки не будет. А мы с Вами если угодно, то можем делать письменно обмен мне­ний по затронутым вопросам, и возможно, что это послужит нам обоим в назидание и к большему уясне­нию молитвенного делания для спасения душ».

Важнейшей ступенью в жизни духовной, по мысли о. Харитона, является видение своих грехов: «Ка­кое блаженство узреть грехи свои! Какое блаженство смотреть в сердце свое! Кто засмотрится в сердце, тот забудет, что на земле находятся грешники, кроме его одного. Если он взглянет когда на ближнего, то все ему кажутся непорочными, прекрасными, как Ангелы. Глядя в себя, рассматривая свои греховные пятна, он убеждается, что для спасения его едино средство — милость Божия».

В человеке, как учил игумен Харитон, сердце, ум и слова должны быть в гармоничном единстве. Эту гармонию «прежде всего необходимо установить в самом себе. В противном случае, защищая даже дело истины, трудно будет хранить миролюбивые чувст­ва к враждующим противникам, а без сего — все не впрок, и внутренняя гармония души нарушается и рас­страивается. Еще к большему возмущению приводят душу мысли, что в ее расстройстве виновны люди, а не сама она, помраченная своей внутренней неурядицей. Ведь люди если даже и в заблуждении, то достойны сожаления и любви, а не презрения и ненависти. Мыс­ли о виновности других людей какой бунт произво­дят в душевной храмине. И наоборот, мысли о сожа­лении и сострадании к ним, хотя бы и заблудшим, какой мир в душе водворяют. Это, полагаю, испытал всякий блюдущий свою душу. Из такого опытного наблюдения ясно видно, чем душевная гармония на­рушается и чем налаживается».

Вообще духовное благополучие в монастыре, семье, государстве зависит только от каждого индивида, от его духовного роста и приобщенности к Источнику всех благ. Рассуждая о мире, старец говорил:

«Есть три рода мира: мир государственный — внеш­ний; мир общественный — внутренний; и мир каждо­го из нас с самим собою — мир сокровенной души на­шей. Этот последний мир и есть основное и коренное условие всякого другого мира, мира общественного и мира государственного. Внешнее действие человека есть обнаружение его внутреннего настроения. Когда внутри его и в нем самом нет мира, тогда не может быть его и во вне. Этот внутренний мир приобретает­ся победою над страстями, благочестием и чистотою, праведной и богоугодной жизнью».

По мнению игумена, истинная жизнь человека мо­жет быть только в общении с Богом: «Быть причаст­ником этой жизни вечной можно только через упо­добление Богу, отсюда необходимость добрых дел, то есть духовно-нравственного возрастания, но это уподобление возможно только тогда, когда Бог при­дет к человеку, а человек узнает и примет Его. Необ­ходима, следовательно, благодатная помощь Божия и вера во Христа Бога, которая делает возможным совершение спасения.

Несомненно то, что только с развитием в добре че­ловек может понять всю глубину своей греховности и нравственной немощи. Отсюда чем выше человек нравственно, тем сильнее в нем сознание своего недостоинства и тем обильнее его покаянные слезы.

Вопрос, следовательно, в том, куда направлена душа, чего она хочет и чем живет. Если к Богу ея стремления, если она не для себя живет, тогда она помимо своего поведения, помимо внешних дел своих оправдыва­ется; в этом залог будущего помилования, а подвиги и труды нужны только для возращения и укрепления этого стремления. “Воздаяние, — говорит прп. Исаак Сирин, — бывает уже не добродетели и не труду ради нея, но рождающемуся от них смирению. Если же оно утрачено, то первые будут напрасны”».

Основным стремлением земного бытия о. Харитона было стяжание благодати Святого Духа. Совершен­ствуясь в доброделании, он духовно наставлял, поддер­живал и помогал не только своим собратьям-монахам, но и всем, кто просил его совета, при этом не считая себя старцем или великим подвижником.

Доныне в Ново-Валаамской обители Финляндии обращаются к произведениям схиигумена Харитона как к энциклопедии духовной жизни. Паломники ча­сто спрашивают: что значит быть монахом, что под­разумевается под аскетизмом и религиозной жизнью? Чтобы ответить на эти вопросы, насельники обраща­ются к трудам схиигумена Харитона, опытного аске­та и практика духовной жизни, который настаи­вал, что аскетизм необходим не только для монаха, но и для каждого христианина, «направляя его шаги на путях к величию Божию».