Схиигумен Иоанн (Алексеев) (1873-1958)

... Отец Иоанн... хорошей духовной жизни, он сам о себе водится смиренным мудрованием, и... начитанный святоотеческого наследия, и всегда нас, своих духовных чад, приводит к миру...

В непростые для Валаамского монастыря годы в оби­тели подвизался человек, который с достоинством продолжил плеяду великих Валаамских старцев-по­движников XVIII, XIX и начала XX в.

О схиигумене Иоанне (Алексееве), великом стар­це Валаамской обители, много написано и издано книг. Прежде всего это его письма духовным чадам, со­держащие советы и наставления в духовной жизни. Предпринимались разные попытки составить его жизнеописание. Автором наиболее удачного из них можно назвать архимандрита Пантелеймона (Сархо), который начал работать над ним в 1984 г. и издал в переводе на русский язык в 1992 г.910. Ценность труда

о. Пантелеймона определяется многочисленными ши­роко используемыми им архивными материалами, а также воспоминаниями духовных чад старца, с ко­торыми автор лично встречался и беседовал о лично­сти схиигумена Иоанна.

Подробно изучив и систематизировав весь доступный материал, касающийся жизни и старчества о. Иоанна, автор получил возможность проследить жизненный путь старца, наполненный любовью к ближним и ко Христу.

Схиигумен Иоанн (в миру Иван Алексеевич Алек­сеев) родился 14 февраля 1873 г. в селе Губка Твер­ской губернии. Родители о. Иоанна, Алексей и Тать­яна, были крестьянами. «Я из крестьян Тверской губернии, — вспоминал старец. — Родители мои... примерные люди были. В школах я не учился, и как умею говорить, так и писал».

Будущий схиигумен с раннего возраста помогал ро­дителям по дому: «В то время керосина не было еще, по ночам в избе работали с лучинкой. Я наблюдал за огнем, лучинку вставлял в светец, а угольки падали в приготовленный ушат с водой... Вот что еще ин­тересно: спичек не было, в печке делали ямку, в нее угли загребали кочергой, вот огонек там и хранился. Случалось, потухали угольки, мать, бывало, скажет: “Ванька, сходи к Андрею за углем”. Вот я и принесу уголек в баночке. Подую на уголек, приложу лучин­ку — вот и добыли уголек!»

«С малолетства почувствовал я влечение к духовной жизни. Когда я начал читать, то приобрел несколько книжек “Жития святых”, — тогда печатались такие маленькие книжечки. Был у меня друг единомыслен­ный. Вот мы с ним и толковали, как надо спастись. Хо­дили на богомолье пешком в Нилову пустынь за 15 верст от нас. Насушим сухарей мешочек, пристро­им на плечи, и марш в дорогу. Ходили мы туда три раза: слышали мы, что там, в лесах, живет пустынница Мат­рена, но никак не могли повидать ее. Да и глуповаты были: ведь только по 13 лет. После этого у меня явилось желание непреодолимое — уйти в монастырь».

Вскоре Иван вынужден был оставить свое родное село и переселился в Санкт-Петербург, где жил его старший брат. «Немного я пожил с ним, и книжки все приоб­ретал. Как-то брат поехал в деревню (в село Губка. — Авт.), а я в Коневский монастырь... На Коневце нам не понравилось, и мы отправились дальше, на Валаам. Я остался тогда на Валааме... Мне... было 16 лет».

По поступлении в монастырь Иван был отправлен на послушание в скит Преподобного Германа Валаам­ского. В Германовском скиту занимались земледе­лием и выращивали скот. Иван помогал в хлеву и на полях, работал в сапожной мастерской и в пекарне, где пек просфоры. Так прошли четыре года в скиту Преподобного Германа. Потом Ивана призвали на четырехгодичную военную службу в стрелковый ба­тальон. После армии Иван возвратился в свою родную деревню к родителям.

Получив благословение родителей, в 1900 г. Иван Алексеев снова приехал в Валаамский монастырь, по­сле чего у него «и мысли никогда не было, чтобы вер­нуться в мир», и через пять лет, 21 декабря 1906 г., был зачислен в послушники9.

По возвращении на Валаам Ивана ожидали новые послушания. Сначала он работал в экономской кон­торе на главном острове. Но вскоре на него были возложены новые обязанности: Ивана отправили на послушание в Санкт-Петербург, в Валаамскую часов­ню у Калашниковской пристани на Синопской набе­режной. Там он пробыл два года.

О пребывании своем в Санкт-Петербурге о. Иоанн рассказывал:

«Многомятежный сей град повлиял на меня вредно, и я, немощный духом, не смог вместить городской сутолоки, ибо мне приходилось закупать и отправлять на вокзал и пароход и принимать разные товары, какие требовались для монастыря». Также он описывал случай, который произошел в то время с его братом: «У меня был брат, жил в Петрограде (Санкт-Пе­тербурге. — Ред.), держал трактир, торговал хорошо, и я в то время жил там же, на подворье Валаамского монастыря. Однажды приходит брат ко мне. Когда он пришел в келью, то почему-то стал очень волноваться. Я посадил его на стул, а вверху были иконы с моща­ми; вдруг брат вскакивает со стула и кричит: “Гадкие- гадкие иконы”, — и побежал из кельи. Я остался в не­доумении и думал, что это такое с ним случилось? Неужели бесноватый? Оказалось, что действитель­но — бесноватый. На следующий день пошел я к ним, жена его и говорит мне: “Когда он пришел домой, очень взволнованный, то стал кричать, что больше ни­когда не пойду к брату, там у него гадкие иконы”. А ко­гда я буду говорить что-либо из Святого Евангелия, он тревожится и говорит мне: “Не говори это мне”.

Если покропить еду святой водой, он уже не будет есть, хоть и не видел, что кропили. Мне нужно было ехать в монастырь на пострижение в мантию. Приехал я в монастырь и попросил о. Игумена поминать на литургии болящего; еще попросили некоторых схим­ников помолиться о нем. Совершилось пострижение в мантию. Поехал обратно в многомятежный мир, взял с собой ягод земляники корзиночку из монастырско­го сада, покропил святой водой... Приехал я в город, взял ягоды и пошел угощать ими брата. Смотрю: он кушает и благодарит меня за хорошие ягоды. Затем мне говорит: “Как ты уехал в монастырь, как-то ночью, только что стал засыпать, вдруг очень ясно вижу, что подходят ко мне два схимника и говорят мне ласко­во: “Не скорби, не скорби, будешь здоров”, и ушли от меня. Я сразу же и поправился”. <... > Этого случая я никогда не забуду. Верую в Бога и в Его могущество, в чудное Его творение; куда ни посмотришь, все меня удивляет и чувствую Его творческий Промысел о судь­бах мира и человека».

В июне 1910 г. послушник Иоанн был пострижен в монашество с именем Иакинф и по благословению игумена Маврикия покинул подворье у Калашников­ской пристани в Санкт-Петербурге, переселившись в Ильинский скит9. «Этот скит находится в 10 вер­стах от монастыря, на небольшом острове, окруж­ностью около двух верст, — рассказывал писателю М.Янсону о. Иоанн. — Исполнял я там должность псаломщика. Церковная служба была ежедневно — вечерня, три канона: Иисусу, Божией Матери, Ангелу-Хранителю — и акафисты Спасителю и Богородице поочередно, вечернее правило с Иисусовой молитвой, утреня. Литургии было две в неделю — в субботу, и [в] воскресенье, и в праздники, какие случатся на неделе. Братии жило здесь восемь человек, жизнь тек­ла мирно, в согласии, и ревновали о духовной жизни. Иеромонах был, правда, строптивого характера, но братия благодаря этому только больше преуспевала в терпении».

После трех с половиной лет жизни в Ильинском скиту о. Иакинфа снова отправили на Германовский остров псаломщиком, а затем — смотрителем в Предтеченский скит, о котором старец отзывался с особен­ной любовью: «По сердцу пришелся мне этот скит, давно я сюда стремился, но все как-то не исполнялось мое желание. Стремился, ибо раньше жило здесь мно­го подвижников, которые пришли в меру духовного возраста».

Шесть лет продолжалась отшельническая жизнь в скиту, но Промыслу Божию угодно было назначить новое, «сугубо трудное послушание». 19 октября 1921 г. о. Иакинф был назначен настоятелем в обитель Преподобного Трифона Печенгского, расположенную на берегу Северного Ледовитого океана.

Для самого монаха Иакинфа новое назначение было большой неожиданностью:

«Назначен я был с посвящением в сан игумена и воз­ложением золотого наперсного креста. Это событие меня очень удивило. Из простого и непосвященного инока да прямо в игумены!.. И еще из такого большого братства. В то время было всей братии на Валааме пять­сот человек, из них 75 иеромонахов и 35 иеродиаконов.

Много иеромонахов было с золотыми крестами. Меня больше всего удивляло то, что выбран был я, от приро­ды не обладавший ни хорошим умом, ни сообрази­тельностью. При этом же человек я недеятельный. Чув­ствовал себя неспособным и неподготовленным, но отказаться, почему — и сам не знаю, побоялся.

Принял я это назначение совершенно благодуш­но, волнений не испытывал. Некоторые иноки даже удивлялись моему равнодушию. Я и сам удивлялся себе, ибо я, от природы, человек трусливый. Бывало, приду в монастырь из скита и во время всенощной пойду прикладываться к Евангелию, а ноги затрясут­ся, голова закружится, думаю — вот сейчас свалюсь. Иногда даже не подходил из-за этого к Евангелию. При назначении же настоятелем получилось совсем наоборот, вместо страха появились слезы».

«В монастырь приехали мы, — рассказывал о. Иоанн, — в четыре часа вечера. Братия встретила нас с колокольным звоном. Когда пришли в церковь, то вся братия была уже собрана, царские врата от­крыты и певчие на хорах запели кондак “Дева днесь”. У меня навернулись слезы на глазах, но крепился, что­бы не расплакаться. Надели на меня мантию шелко­вую, и я вошел в алтарь приложиться к престолу, а за­тем и к раке преподобного. Когда я повернулся лицом к братии, блеснула мысль: “Скажи что-нибудь”, и я ска­зал: “Здравствуйте, святые отцы и братия! На послу­шание прислан я к вам настоятелем, и со мною еще два помощника, прошу вас, примите нас. Я посвящен во игумена из простого монаха, и в двухнедельный срок учился я служить и собирался в дорогу и прошу вас, святые отцы и братия, если заметите какие-нибудь ошибки в службе, покройте мои недостатки христи­анской любовью. И как я приезжий из другого мона­стыря и не знаю ваших порядков и дел, то прошу вас, помогайте мне”».

Старец с глубокой верой произнес слова, которые были для него основой жизни: «Главное наше дело заключается в том, чтобы между нами был мир, любовь и согласие. Если это будет между нами, тогда все будет хорошо и благодать Божия почиет на нас».

Первые годы управления были тяжелы для ново­го игумена. Сама обстановка среди братии удручала о. Иакинфа: «В церковь ходили мало, книг святых от­цов не читали, и взгляд на духовную жизнь получился у них совершенно сухой. Вначале, по моем приезде, я объяснил им цель иноческой жизни и рекомендо­вал читать святоотеческие книги. Некоторые иноки приняли мой совет, стали похаживать в церковь и по­читывать книги святых отцов».

Продолжая свои воспоминания, старец рассказывал М.Янсону:

«Враг поразил мое сердце печалью, унынием и тоской по Валааму, моей духовной родине. Там, думал я, есть духовные старцы, с которыми очень хорошо можно поделиться в скорбную минуту, там удобнее проводить духовную иноческую жизнь, ибо в этих отношениях Валаам мне хорошо известен. Вот я и стал подумывать, как бы туда ускользнуть. К этому прибавились кое-ка­кие неприятности, и я решил ехать. Без искушений никак не обойдешься. В этой временной жизни подобно как в телеге едешь — то на камешек наедешь, то на кочку попадешь, а иной раз в ухаб въедешь так, что и камилав­ка на голове встряхнется...» Настоятелем Печенгской обители игумен Иакинф был одиннадцать лет. В октябре 1931 г. по собственной просьбе он был освобожден от занимаемой должно­сти. Весной следующего года снова был принят в число валаамской братии и направлен на проживание в скит Святого Иоанна Крестителя. В 1933 г. он был постри­жен в схиму с именем Иоанн.

О своей жизни в скиту отец Иоанн рассказывал: «Жил я один в небольшой пустыньке в скиту Иоанна Предтечи. Сам себе готовили сам выращивал овощи, а за хлебом ходил в монастырь или иногда пек сам. Ночью я любил бодрствовать, ложился спать всегда после две­надцати часов, в два или в три вставал. Но, конечно, днем спал столько, сколько требовалось естеством».

Писатель М.Янсон, неоднократно посещавший Вала­амский монастырь, в своей книге «Валаамские стар­цы» вспоминает о встречах со старцем:

«Бывали мы еще в одной келии Предтеченской. Тоже невелика, разгорожена дощатой переборкой. Мала, темна и тесна пустынька, но светел, приветлив хозя­ин. Много книг священных, отеческих. И на полке, и в шкафике, и на столе. Среди этого обилия легко находит нужное слово учительное, или страницу, или выдержку. Своей памяти не доверяет, да и не словом, не от себя поучает: “Где там, еще не так скажешь... Вот у святых отцов, у них сказано ясно и просто”».

Бывал у старца и писатель Сергей Большаков, о чем оставил свои воспоминания в брошюре «На высотах духа», изданной в Брюсселе в 1971 г.

Летом 1937 г. схиигумен Иоанн перешел из скита в монастырь и исполнял послушание второго духов­ника. Несмотря на это обстоятельство, старец все же посещал любимый Предтеченский скит.

В 1940 г. о. Иоанн вместе с братией был вынужден покинуть родную обитель и эвакуироваться в Фин­ляндию. В новой обители старец поселился в угловой комнате-келье на втором этаже двухэтажного деревян­ного дома, из окна которой открывался прекрасный вид на тихое озеро.

На Новом Валааме он также был братским духовни­ком. У двери кельи о. Иоанна стояла особая скамья: на исповедь к духовнику приходили братья и палом­ники, и, когда исповедников было много, ожидавшие своей очереди садились на эту скамью9.

В свободное время старец принимал участие в общих монастырских послушаниях — летом работал в поле, зимой рубил дрова. «Хлеб с полей убрали и намолоти­ли... Теперь начали картошку копать... При здоровье хорошо и поработать, даже назидательно, иногда до слез». После работы о. Иоанн любил уединяться в келье для молитвы. Об этом времени своей жизни старец писал: «Теперь я мало читаю книг, повторяю только по пометкам, они у меня помечены в разное время. Определенного молитвенного правила не дер­жу, стараюсь держать правило мытаря. Больше люблю читать Евангелие, Апостольские послания и Псал­тирь с толкованиями...» В 1947 г. после смерти настоятеля Валаамского мона­стыря схиигумена Харитона (Дунаева) о. Иоанн был избран братией настоятелем обители. Вот как об этом вспоминает в одном из своих писем иеродиакон Сер­гий, насельник Валаамского монастыря:

«... Состоялся выбор нового игумена, выбирали толь­ко имеющие финское гражданство, некоторые не при­шли на выборы, но и так выпал 31 голос на схиигумена Иоанна... И слава Богу...» Однако решение выбор­ного совета необходимо было утвердить в церковном управлении в Куопио. Управление же, подчеркнув, что монаха, постриженного в схиму, нельзя назначить настоятелем обители, отклонило выбор братии. Вско­ре были проведены новые выборы, и настоятелем стал игумен Иероним. «... Я рад, — писал о. Иоанн, — что Господь избавил меня от настоятельского ига».

Год за годом телесные силы схиигумена Иоанна осла­бевали. В письме, отправленном в феврале 1953 г., старец сообщает о своих недугах: «У меня ноги мои сдали, обе болят. Ты посмотрела бы, как я утром встаю, точно младенец, который только что учится ходить, потом раскачаюсь и хожу; служить затрудняюсь, при­чащаюсь в алтаре. Все же пока бодрюсь, ко всем служ­бам хожу, только приходится все больше сидя слушать службу и молиться».

О. Иоанн все чаще задумывался о переходе в веч­ность: «Как ни береги себя, а закон смерти неумолим, и не два же ведь века жить. Теперь занят мыслями о переходе в другой, вечный, мир...» За год до смерти, в ноябре 1957 г., схиигумена от­везли в дом престарелых в Хейнявеси, где он пробыл до середины января 1958 г.

В последние месяцы перед кончиной о. Иоанн стал нуждаться в постоянной помощи. В монастыре ему помогали работавший сапожником иеродиакон Иона и монах Димитрий. Иногда и духовные чада из мирян по очереди приезжали ухаживать за старцем.

В последнем кратком письме 16 марта 1958 г. старец писал: «Все время слабею. Стал очень тоненький. С трудом ходил в баню».

Утром 24 мая/6 июня 1958 г. послушник Анд­рей Пешков зашел к монахам спросить, что кому нужно принести из лавки. Подошел он и к келье схиигумена Иоанна, постучался, произнес молитву и вошел.

О. Иоанн сидел на постели, и Андрей спросил, при­нести ли что-нибудь ему из лавки. Старец не отозвал­ся. Андрей подошел поближе и повторил свой вопрос. Ответа не последовало. Разволновавшись, Андрей пошел в соседнюю келью к о. Гавриилу и попросил его зайти в келью схиигумена. О. Гавриил пришел, взял старца за руку и сказал: «Уже холодная». Так, в полном уединении о. Иоанн окончил свой земной путь. Похоронили его на кладбище Ново-Валаамской обители.

Восприняв полноту святоотеческого наследия и афонскую практику исихазма, о. Иоанн оставил бес­ценное сокровище, «один из духовных ориентиров православного человека в современном мире», — свои письма. «Ценность этих писем для современного христианина настолько самоочевидна, что не требует каких-либо авторитетных подтверждений». Схиигумен Иоанн и сегодня является духовным наставником христиан, ищущих совета и поддержки в его эписто­лярном наследии.